Вскоре Керидвен с удивлением смотрела, как он заливает противень желатином и кладет на него готовую этикетку картинкой вниз. Вид у Джимми был загадочный, как у фокусника.
Вот клоун, подумала Керидвен.
Джимми сделал несколько таинственных пассов и объявил:
– Абра-кадабра!
Керидвен прикусила губу, чтобы не засмеяться.
Джимми аккуратно подцепил бумагу. Керидвен заглянула ему через плечо – на желатине осталась чернильная надпись.
– Тепееерь, дамы и господа, кладем бумагу… – Он приложил сверху чистый листок и принялся осторожно разглаживать его скалкой. – И – вуаля!
На листке оказался отпечаток, такой же, только чуть бледнее.
– Ух ты, – невольно выдохнула Керидвен.
Джимми ухмыльнулся:
– Штук на сто хватит!
– Ого, – уважительно протянула Керидвен. – Много.
Джимми отмахнулся:
– Да это разве много! Вот мы, помнится, к королевскому дню рождения листовки печатали… всю ночь возились! – Он засмеялся. – А Блейз нас на колокольню собора протащил, и мы сверху потом на шествие разбрасывали, вот шуму было-то!
– Листовки? – удивилась Керидвен.
Джимми захихикал:
– «Восемь часов на работу, восемь часов на сон! Всем, по короля – пусть отдохнет и он!» И картинка – король в кроватке. Вот шуму-то было – то ли считать оскорблением величества, то ли не считать.
Керидвен хмыкнула. Вот же проблемы у людей в столицах, оказывается. Джимми посерьезнел.
– А как дошло дело до серьезных стачек – так, конечно, веселье кончилось. – Он почесал в затылке. – Ладно, давай сначала тебе сделаем, а потом я за свое возьмусь, – он ухмыльнулся. – Дамы вперед!
Керидвен хмыкнула – дама из нее – но по существу возразить было нечего.
Какое-то время они работали бок о бок – Джимми «печатал» этикетки, насвистывая под нос какую-то песенку и притопывая носком о пол, а Керидвен раскладывала их на подоконнике, чтобы подсохли и нарезала бумагу.
– А ты ничего, нормальная, – вдруг сказал Джимми. – Блейз мне про тебя все уши прожужжал. Я уж думал, что сестра у него такая же… Феями укушенная.
Керидвен замерла над бумажным листом. Щелк, сказали железные ножницы, щелк. Блик прошел по металлу. Странно, что у Эльфина в доме всегда были хорошие ножницы – и ножи тоже, хотя говорят, что феи не любят холодного железа и серебра.
Она попыталась вспомнить что-нибудь, что Эльфин не любил. Себя, сказал в голове прохладный голос. Себя, в этом-то все и дело.
– Эй, ты что, обиделась? – донесся откуда-то снаружи голос Джимми.
Керидвен встряхнулась.
– Нет, – коротко сказала она.
– Да ты не думай, я не со зла же. Блейз мне вообще как брат… Дались ему только эти феи, – продолжал трещать Джимми. – Ну, даже есть такие. Ну, живут себе. Сами они со своим спасением разберутся, коли нужно, не маленькие. И что там за красота такая, что после нее в монастырь сразу уходить, раз не задалось, тоже я не понимаю. Вот ты мне хоть расскажи, а?
Керидвен отложила ножницы, сложила нарезанные этикетки стопкой, сунула в карман передника и поднялась.
– Некогда мне, – сказала она. – Дела надо делать.
Тем более, что это была совершеннейшая правда.
Блейз, пришедший вечером, нашел ее в сарае, ожесточенно бьющей вальком по простыни.
– Ты, это… Ужинать-то будешь?
– Ешьте без меня, – буркнула Керидвен.
Блейз вместо этого протиснулся внутрь и затворил за собой дверь.
– Керри, ну… извини ты его. Ну, брякнул что-нибудь, не со зла же.
Керидвен выпрямилась и уставилась на Блейза.
– За что извинить?
Блейз вздохнул.
– Я ему про тебя и, ну… – он отвел глаза. – Не рассказывал, в общем.
Керидвен поджала губы.
– И на том спасибо, братичек. – Она перехватила валек покрепче. – Иди тогда, расскажи своему Джимми, с чего ты после Талло в монастырь ушел. Очень твой дружок интересуется.
Блейз вздохнул и пожал плечами.
– Я пытался. Да он и в Бога-то не верит.
Керидвен хмыкнула и принялась выжимать простынь.
– И как вы с ним спелись, ума не приложу.
Блейз подхватил простынь с другого края, помогая ей.
– Не знаю, – сказал он. – Иногда мне кажется, что я ему просто завидую.
– Эй! – раздалось снаружи. – Вы там где? Картошка стынет, между прочим!
Брат с сестрой переглянулись. Керидвен фыркнула.