Ночь, которую я не помню

Когда я вошла в кухню, нас уже ждали две кружки чая. Для меня и мамы. Видимо, она решила так показать, что Роме не место в этой семье. Не то чтобы я была не согласна, но намечающийся разговор точно не стоит проводить за чашкой чая. Снова налила в бокал вина и столкнулась уже с двумя парами осуждающих глаз.

– Люда! – угрожающе прошипела мама. Она удивительно долго не могла смириться с тем, что ее слова бесполезны. Такую бы упертость и веру в себя – да в здравое дело. Хотя и трудно назвать «избавление от алкогольной зависимости» у дочери не здравым. Но я за то, чтобы люди начинали с себя. В смысле отвалите. Вот когда я решу, тогда и перестану пить.

– Сам Иисус считал, что вино круче воды, – решила сумничать я.

– Иисус не спал с… с… – Мама перевела гневный взгляд на Рому и не продолжила свою фразу, хотя казалось, что на всю кухню прозвучало «проституткой». По крайней мере, так читалось в глазах. Жаль, что она промолчала, я бы поправила на «проститута». Под давлением маминых очей огромный накачанный бугай сделал пару шагов назад и спрятался за меня. Да, мама умеет. Я единственная, кто обладает иммунитетом на все ее убийственные взгляды. Оттого и единственная не стала под ее давлением религиозной. Более того, мама со временем прислушалась и сбавила фанатизм.

Оглянулась и поняла, что Рома растерян и не знает, что делать. Натянул улыбку. Вот только впервые его улыбчивость скорее напоминала оскал.

– Улыбку убери, – прошептала Роме, который еще не понимал всю серьезность своей ошибки. Мама готова простить словесное противостояние, но хотя бы внешне все должно выглядеть так, что мы серьезные люди и внимательно слушаем ее мудрую речь. Даже если этой речи только две возмущенные оборванные фразы.

Рома послушно нахмурился. У меня и так болела шея из-за того, что пришлось сильно повернуть голову и предупредить мужика. А теперь я, наверно, ее вообще свернула в попытке рассмотреть серьезное лицо моего стриптизера.

Слишком уж диким был контраст. Без улыбки он выглядел забавно. Длинные взлохмаченные волосы и нахмуренная складка на лбу. При этом растерянный взгляд и особенно остро выделяющиеся ключицы (из-за накачанных плеч).

Определенно, это самая нелепая картина, которую я когда-либо видела. И мир как будто стал светлым и понятным, из души ушло напряжение. Мне слишком мало перепадало таких интересных картин в жизни. Кроме того, раньше я вообще ни разу не встречала накачанных парней, все-таки общаюсь в основном с медиками. Даже мой сын отличался вдумчивостью и малоэмоциональностью. Мне кажется, я редко устанавливала границы в общении со своей матерью именно из-за ее эмоциональности. Иногда я получала какое-то извращенное удовольствие от ее нотаций. И даже жалею, что вот до такой кондиции злости, как сейчас, она доходила редко. Никогда жестко не пресекала ее поведение, хотя с отцом это сделала сразу. Вот только с ключами она перешла даже те далекие границы, что я готова терпеть. Вдохнула и выдохнула, готовясь донести до матери неприемлемость ее поведения. Но родительница сразу поняла, что ее ждет, и вытянула главный козырь:

– Яков подаст в суд, чтобы забрать ребенка.

Я подавилась воздухом. Руки задрожали, и я с трудом сделала первый глоток вина. Мама не подбирала слов. Значит, Ишак будет оспаривать опеку или выторговывать переезд ребенка к себе. А уж алименты – это точно. Он же искренне считает: то, что он платит, – это его обкрадывают. Потому и работает по-серому. Как итог, по документам он действительно отдает что положено.

Ох уж эти алименты. Яшка не понимает, что даже когда я на работе, все равно держу в голове мысль, что мой сын сейчас в саду (а теперь в школе), и рвану к нему, чуть что случится. Моя работа няни 24/7. И днем, и ночью. Что уж говорить об уборке, готовке и походах на всякие занятия.

А вот это «возвращение» отцов после того, как дети уже вырастают, я вижу… Копала огород днем и ночью, выкорчевывала пень, сажала семена, поливала, удобряла, пропалывала. Плакала по ночам после укуса осы и заноз от черенка лопаты. Но снова шла и занималась огородом. И вот помидоры поспели, огурцы выросли, персики краснеют. И является тот, кто когда-то в доме твоем гостил, из холодильника твоего жрал, а предъявляет, что семенами-то он поделился. Значит, половина урожая – его.

И даже если Мишка будет жить большую часть недели у отца, а я – платить алименты, Ишаку все равно не потянуть эту ответственность. Он ведь до сих пор в интернет-казино играет! И я не хочу, чтобы он увидел, как заблуждается в простоте воспитания. Потому что ошибаться он будет на Мишке. Нет, достаточно того, что уже сотворил со мной.

А еще, даже когда он поймет, что ошибался, будет дальше упертым бараном тащить все созданное дерьмо. У Яшки явно какие-то маньячные наклонности. Хотя бы потому, что мы в разводе уже три года, а он продолжает меня преследовать и признаваться в любви. Это притом, что у него была любовница еще во время брака и есть до сих пор.

Допила вино до конца, стукнув зубами по бокалу. Хорошо хоть, из-за дрожащих рук не уронила.

Если Яшка вспомнит то нарушение закона, на которое я однажды пошла, то у него есть шансы лишить меня работы и сына.

Ноги перестали меня держать, и я села на стул. Неудобно. Не сразу поняла, что села на самый край и от падения меня спасал только Рома, придерживая за плечи. Вот же сила в мужике, давно не чувствовала себя такой хрупкой. Все-таки худой меня трудно назвать. По крайней мере, по утверждениям моей мамы-тростиночки. И тут даже оправдаться родами не получится, ибо мама рожала дважды. После того как я заявила, что с таким размером груди, как у нас, и худой быть не обязательно (трудно побить размеры женской половины нашей семьи), мама на следующей день принесла мне святой воды.

Толстая, одинокая, однажды облитая святой водой… Скоро еще лишусь работы и сына. Напиться бы, но, во-первых, я никогда не дохожу до нужной кондиции. Во-вторых, даже несмотря на то, что не веду себя, как пьянь, мою привычку выпить вполне можно назвать алкоголизмом. И предъявить в суде. Так что с этого дня не пью. Хотя нет, уже поздно, мама-то «не будет врать» в суде. А значит, пей или не пей, алкоголичкой в суде все равно назовут. Привстала, но ноги все еще ощущались ватными, и просто села ровно на стул. Рома меня удерживал все время раздумий. И наконец отпустил.

Протянула в его сторону пустой бокал и с мольбой посмотрела на своего стриптизера. Если я попытаюсь налить сейчас сама, то все разолью и окончательно опозорюсь перед матерью. Почему-то уверена, что позор бы ощутила только перед ней, хотя в глазах Ромы больше осуждения. Мужчина нахмурился, но не отвел взгляд. От этого у него снова получилось умильное выражение лица.

– Никогда не думал постричься? – спросила улыбаясь.

Все-таки весь такой брутальный, а тут вьющиеся практически до плеч волосы. Но стоило мне вспомнить то, что сказала мама, как веселье вмиг пропало. Не время для улыбок. Еще настойчивее протянула Роме бокал. Стриптизер, видимо, что-то увидел в моих глазах и забрал его. Не вернет. Чуть не расплакалась. Так, похоже, у меня на эмоциях поехала крыша. Надо что-то придумать, чтобы у меня не было времени погружаться в пучину грустных мыслей. Желательно что-то неалкогольное. Рома поставил передо мной наполненный бокал, и я счастливо ему улыбнулась. Пока сойдет и вино, а потом поищу, чем занять себя вечерами. Потому что прошлое не изменить, Яшку ближе к себе подпускать не буду, а просто сидеть и бояться – ничего хорошего мне не принесет. Впрочем, как и те кошмары, что приходят ночью все чаще, если организм не отравлен алкоголем.

Дальше показывать маме, насколько меня испугали ее слова, не стала. Она ведь тоже волнуется за Мишку, пусть и по-своему.

– А ты… я никогда не одобрю твой брак с моей дочерью, – сказала мама Роме, явно пытаясь его задеть. Вот только в итоге мужчина впервые искренне улыбнулся за весь разговор. Да уж, если даже стриптизеры рады, что не женятся на мне, то что искать в тех приложениях для знакомств, что Катя и Марго насоветовали?

– Вы что, и дальше собираетесь жить, прелюбо… – Я остановила мамину фразу жестким взглядом. Да, мы все-таки родственники, и я тоже умею так. Просто редко пользовалась, ибо если таким взглядом смотрит патологоанатом… это пугает. – Без росписи?

– А мы по-современному, – сказал Рома, видимо пытаясь поддержать, но приводя к обратному эффекту. Мама уже почти в обмороке.

Зарождающуюся истерику (а у мамы они страшны именно спокойным голосом с подвываниями) прекратило явление моего бывшего. Похоже, мы не додумались закрыть квартиру.

– Я пришел пообщаться с сыном, и я пообщаюсь, – сказал Яша и пошел в детскую.

В такие моменты я всегда терялась, потому что надо бы хоть как-то проконтролировать их взаимодействие, но у меня напрочь отсутствовало желание пересекаться с Яковом. Более того, он мог при сыне устроить сцену о моей жестокости к нему, давя на чувства Миши. А вот при маме он говорил скорее о своих страданиях и какая я ужасная мать, пугая уже бабушку Миши. Второй вариант мне казался предпочтительнее, так как страдания сына я не смогу вынести, а мама же считает, что страдания очищают. Так что всеми силами я показывала ей, что пора пойти очиститься. Но оставлять меня наедине с накачанным мужиком явно не входило в ее планы.

– Миша вчера спрашивал о тебе. – Я использовала тяжелую артиллерию безграничной любви бабушек.

Глаза мамы посветлели.

– Да что же это я? – наконец-то прозвучал тот самый добрый «бабушкин тон», которого больше никто, кроме Мишки, не удостаивался. И на крыльях любви хрупкая женщина убежала из кухни в детскую. От последней метаморфозы Рома окончательно завис, и я протянула ему бокал вина. Стриптизер глотнул не глядя. И только потом внимательно посмотрел на то, что выпил, и перевел взгляд на меня.

Я же спародировала его осуждающий взгляд и назидательно сказала:

– Спирт разрушает здоровье человека. Опасны даже минимальные дозы алкоголя. Ведь изменения начинаются не при регулярном приеме алкоголя, а с любого, даже разового. Нет ни одного органа, который бы не пострадал: в мозге видны множественные наложения на мягкой оболочке; разрывы пищевода, печень становится желтой, бугристой и жирной.

Пока Рома отходил от шока, забрала у него свой бокал и отпила еще глоток, смакуя вкус. Почему-то мне понравился факт, что к моему бокалу прикасался красивый мужчина. Хотя сейчас, вот такого зелененького цвета, он был далек от идеалов красоты. Да и на умного в данный момент не тянул – завис после моей тирады надолго, отслеживая, как я пью.

– Говоришь, как будто видела, – решил выдавить шутку и восстановить свою гордость брюнет с горячими корнями. Не удивлюсь, если в его роду есть мексиканцы или испанцы. Уж очень темные волосы, глаза и кожа.

– Так она и видела, и даже щупала, – зазвучал противный голос бывшего.

Обернулась, в коридоре стояли все трое: мама, Яшка и сын. Видимо, мамуля первым делом озаботилась, ел ли внук.

В глазах матери плескалась победа. Ну да, она же считала, что с моей-то профессией меня только Яшка и может вытерпеть. От этого ее выражения лица «Ну вот теперь-то твой бугай соберет вещички и свалит!» захотелось пойти и найти себе мужа прямо сейчас. Пусть поймет, что и мы тоже заслуживаем любви, раз уж то, что спасаю я не меньше людей, чем хирург, она понять не в силах.

– Дело в том, что моя дочь кромсает сосуды души, – сказала мама спокойным (она же победила) голосом.

– Это называется патологическая анатомия, ба, – поправил бабушку сын. Я благодарно улыбнулась Мишке, ведь даже не попытался исковеркать. И более того, любитель умных слов при бабушке старался отмалчиваться и отвечать односложно. Потому что моя мамуля умудрилась серьезно его обидеть, посмеявшись над его случайным (а все чаще и специальным) коверканьем слов. Я же не видела ничего плохого в том, что «ребенок слишком много умничает, Люда. Счастье – оно в простоте!».

И это еще вера мамы не такая фанатичная, как была до смерти отца. Сердце кольнуло от воспоминаний: отец единственный, кто пусть и не сразу, но принял и мою профессию, и мой развод. А через год умер. И он единственный меня поддерживал весь тот непростой год, хотя сам болел раком.

Отношение мамы к моей работе ухудшилось. Ведь вначале, когда я сказала, что стану врачом, они обрадовались:

– Зато лечить нас будешь, доченька.

А я пошла в патологи. Мама так и не простила мне то, что я вовремя не заметила изменений в отце. Более того, я же ему поздний диагноз и поставила. Долго плакала я над тем стеклом. Перепроверяла, перепроверяла и перепроверяла. Раз за разом. И каждый раз убеждалась, что лечить уже поздно. Перестав улыбаться, мать похоронила отца в тот же день. А я через два месяца, уже на кладбище.

С того дня я стараюсь сделать все, чтобы люди не становились мертвыми для окружающих с момента их диагноза. Получается ли у меня хоть что-то? Нет.

– Моя основная работа – это исследование живых, а не мертвых. Просто я определяю диагнозы, не встречаясь с пациентом, – почему-то решила оправдаться перед Ромой, глядя ему в глаза. Представляю, насколько жалко я выглядела после воспоминаний об отце. Так что не удивлена, что этот добрый парень каким-то чудом сегодня оказавшийся в моей постели, ласково погладил мой сжатый в напряжении кулак. Второй рукой попытался забрать у меня бокал, но не тут-то было, пальцы судорожно его стиснули, и отцепить их не в силах была даже я сама. Тогда мужчина поглаживающими движениями поднялся выше запястья, затем, уже обеими ладонями, уделил внимание руке, держащей бокал. От его ласкающих движений мои пальцы расслабились, и Роме удалось-таки забрать остатки вина.

– Вау, никогда не думал, что встречу доктора Хауса в России, – решил разбить гнетущую атмосферу мой стриптизер, а заодно отвлечь меня от возмущений по поводу отнятого.

– О чем этот грешник? – спросила мама.

– О том, что я ставлю диагнозы без болтовни с пациентами, как один диагност из сериала.