Тайна родной крови

Федор мысленно усмехнулся: все-таки мужики собственники! Другую любит без памяти, а все Верку ревнует!

Он завернул во двор и подрулил к подъезду. Притормозил, заглушил двигатель. Вера, не глядя на него, тут же вышла из автобуса.

– Рома, подавай чемоданы. Тимур, принимай внизу, – распорядилась негромко. – И тише, пожалуйста, люди спят. Кирилл, помогай!

Федор дождался, пока весь багаж до последней коробки не занесли в подъезд, и лишь тогда сел за руль и захлопнул дверцу. Где-то в глубине души кольнуло: никто, даже Семка, не повернулся к нему, чтобы сказать: «Пока!» Но тут он подумал о Наденьке и улыбнулся. «Что ж! Рвать, так рвать!» – решил он, поворачивая ключ зажигания.

Вера, заходя в подъезд, спиной чувствовала взгляд мужа: обиделся. Не на нее, на детей. «Не я виновата в том, что ты не стал им отцом, Федя», – подумала без сожаления и перешагнула порог. Дверь мягко закрылась, и она облегченно вздохнула. Подхватила свою дорожную сумку, самое легкое из багажа, что оставили на нижней ступеньке мальчишки, и стала подниматься по лестнице.

Последним человеком, которого хотелось бы видеть, был ее зять. Но в дверном проеме, застыв, словно изваяние, стоял именно он. Прежде, чем взглянуть ему в лицо, она заметила его протянутую руку.

– Давайте саквояж, Вера Михайловна, – дрожащий тихий голос насторожил, и она, машинально отдавая ему сумку, глянула все же на его бледную физиономию. И испугалась. Ни следа обычной нагловатой улыбочки и холодного прищура глаз.

– Где Катя? – тон получился угрожающим, отразив внутренний ее настрой: он виноват! Еще незнамо в чем, но виноват!

– Не знаю… – проблеял – не сказал! Точно, нашкодил!

– Что ты с ней сделал? – опять с угрозой, а как иначе-то!

– Нет ее! Дома нет! Пришел – а ее нет! – перешел тот на визг.

Вера Михайловна глубоко вздохнула, думая, что успокоится. Не получилось: сердце сбивало ритм, а в горле пересохло так, что запершило. Все еще глядя на зятя, краем глаза заметила испуг на личике Семки, задержавшегося в прихожей.

– Сема, беги, помогай вещи распаковывать, – ласково сказала она ему и улыбнулась.

Тот обиженно насупился, но ушел.

– Теперь рассказывай! – приказала Вера Михайловна.

– А нечего рассказывать! Ну, не было меня прошлой ночью! Это наши с Катей дела! – он снова перешел на визг. Ох, как она ненавидела эту его бабью привычку!

– Да говори уже!

– Я пришел утром. Во дворе «Скорая» стояла. И кого-то на носилках туда загружали… Я думал – бабка Горохова! Я ж не знал, что там Катя! Когда машина уехала, старуху на крыльце увидел. Живой-здоровой! Я домой, а Кати нет. Горохова сказала, что Катя была на носилках! Это ее погрузили в машину!

– В какую больницу ее отвезли? Почему ты дома, а не с ней? А если у нее преждевременные роды начались? Какая клиника? Ты узнал?

– Ее нет ни в одной больнице. И в морге тоже нет…

– В каком морге? – Вере Михайловне показалось, что у нее остановилось сердце. – Почему в морге?! Ты с ума сошел? Ты что несешь?!

– Так бабка сказала, что простыней тело… то есть, Катя, была накрыта… белой… Я звонил везде! Нет ее!!!

– Прекрати истерику, – Вера Михайловна присела на пуфик и достала из кармана телефон.

– Я уже все обзвонил…

– Помолчи… Бюро несчастных случаев? Здравствуйте. Будьте добры, посмотрите… Катерина Шторм, двадцать семь лет. Беременность тридцать две недели. Да, сегодня увезла «Скорая». Возможны преждевременные роды… Не поступала? А в частные клиники ее не могли отвезти, понятно. Совсем в списках нет? Спасибо.

– Машина была без номеров.

– Как это? – Вера Михайловна удивленно посмотрела на зятя.

– Старая «буханка», не знаю, такие по вызовам ездят сейчас вообще?! И номеров не было! По крайней мере, задних!

– Ничего не понимаю…

– Ее похитили, наверное. То есть увезли насильно. Я одному знакомому звонил… Нашему с Катей однокласснику Кащееву. У него связи… везде. Он мне дал телефон мента, то есть мужика из следственного комитета. Борин его фамилия. Он поможет. Утром звонить буду.

– Скажи, Сергей, у тебя проблемы? – Вера Михайловна напряженно смотрела на зятя.

– Проблемы – не проблемы… К Кате они не имеют никакого отношения! Что вы из меня монстра делаете?! Я что, жену беременную, по-вашему, подставить могу?! – возмутился он, но, посмотрев на Веру Михайловну, тут же замолчал.

Позже, успокоившись, Вера Михайловна так и не смогла себе объяснить, почему, думая о Кате, она вспомнила об Анке Хмелевской, погибшей в Кракове. Их портретное сходство, конечно, наталкивало на мысль о родстве. Но мало ли в природе двойников! И все же у двух девушек было нечто общее и кроме этого: случившаяся с ними практически одновременно беда.

Глава 11

Сара заплакала. Лишь только все вспомнила. С того момента, как увидела Катю, лежащую на дороге. Вспомнила Семку, подъехавших полицейских, и как потом все поплыло перед глазами. Потому что она вдруг отчетливо поняла: не Катя! Не Катя там, на мостовой! Сказать ничего не успела, сознание ушло, боль в груди случилась в этот раз более резкой, чем обычно, только успела, что испугаться: вдруг это все?!

Теперь вот очнулась и заплакала – жива.

…Родных Сара потеряла в один день. И маму с папой, и сестру. Сара только потому и осталась жива, что не поехала с ними на дачу в те выходные. Простудилась и осталась дома с бабулей. Они вдвоем ужин готовили в воскресенье, ждали родителей и Олю. А вместо них – полиция. Дача сгорела дотла. В ночь с субботы на воскресенье. Печка оказалась неисправной. «Да что там может сломаться, в печке-то? Дровами она топилась более ста лет уж. В порядке ее сын содержал. Дети у нас, как не проверять?» – устало сказала бабушка, не глядя на следователя, который убеждал ее, что это – не поджог. Стыдно бабушке было за этого молодого полицейского. За то, что дело хотелось ему побыстрее закрыть, галочку в отчетности поставить, и видно это было явно. А дом загорелся как-то сразу со всех сторон, не от печки. Так свидетели в один голос утверждали. Бабушку на пожарище по ее просьбе Федор с мамой Верой возили. Сару дома оставили, с Катей. Вечером, когда пили чай на кухне, бабушка высказала предположение, что поджог – дело рук молодого хирурга из клиники, где отец работал. Выгнал он того со скандалом – деньги с пациентов вымогал. Сам папа за операции денег никогда не брал, даже коньяк с водкой, подаренные в благодарность, соседям раздавал, только конфеты в коробках – Саре. Олюшка аллергией страдала на шоколад.

Мама Вера с Федором Ивановичем после смерти бабули ее к себе взяли. Сразу сказали – в детский дом не отдадим, не бойся. «Ну какой Сарочке детский дом, Федя. Она ж там пропадет», – тихо говорила мама Вера мужу, а Сара все равно услышала. Так она стала второй приемной дочерью Бражниковых. Кате было уже двадцать два, она жила отдельно, но приходила к ним каждый день. Красивая, смотреть больно. И почти всегда грустная…

Сара вытерла слезы и попыталась сесть в кровати. Получилось, только задохнулась немного. Она осмотрелась – палата была двухместная, но вторая койка пустовала.

– О! Уже поднялась? – Элина вошла в палату, положила пакет на тумбочку и наклонилась к Саре, чтобы помочь приподнять подушку.

– Спасибо, Эля. Как там наши, улетели?

– Вчера в аэропорт отвезла. Осталась ты, Сарочка, на моем попечении, – улыбнулась та. – Вера Михайловна вернется за тобой к концу недели. Тимофей-то как уезжать не хотел!

– Нечего ему тут делать, – покраснела Сара.

– Да так-то бы, конечно… – вновь улыбнулась Элина.

Тимофей Лыков был внуком Константина Юрьевича, друга мамы Веры и Федора. В ансамбле играл всего два года и, по сути, один из всех учеников мамы Веры жил с родителями. Когда отец с матерью в очередной раз убывали в командировку на полгода, Тима перебирался в квартиру к деду. Но тот и сам только лишь не ночевал на работе, и тогда Тима приходил к Бражниковым после школы, а уходил поздно вечером. Не сразу Сара догадалась, что он в нее влюбился. А когда поняла, обиделась: до этого было так хорошо! Не сложно, а спокойно и комфортно. Чувство неловкости гнало ее прочь из той комнаты, где находился он. Смотреть в глаза, смеяться, когда он рядом, даже просто пить чай за одним столом вдруг превратилось в муку. И оказалось, она одна – дура такая слепая. Влюбленность Тима видели все, да и не скрывался он особенно. И мама Вера, и Катя, и даже Семка ждали. Дождались – Саре вспоминать больно и стыдно, как первый в жизни подаренный ей букет она, как дикарка, кинула Тиме обратно. И гордо удалилась. Чтобы потом проплакать всю ночь в гардеробной среди костюмов и чемоданов. И еще стыднее стало утром, когда увидела цветы в вазе на тумбочке возле кровати. И брелок-собачку рядом. Глаза собачки смотрели на нее так же преданно, как и Тимкины. «А я все равно не обиделся!» – было написано на крохотной открытке-сердечке.

Она так ему ничего и не ответила до сих пор. Только почему-то теперь было больно, когда его не было рядом. Вот как сейчас…

– Эля, там не Катя была на улице, – Сара дотронулась до руки задумавшейся девушки.

– Я знаю. Семка первым догадался. Катя-то беременна! Но очень они похожи. Просто невероятно! Имя этой девушки – Анка Хмелевская. Ей двадцать пять, живет в поместье в окрестностях Кшешовице. Семья состоятельная, есть брат Михаэль, они двойняшки. Мы встретились с ним в полиции. Он ждал сестру в кафе неподалеку. Не дождался, пришел в участок…

– А машину нашли?

– Да, в двух кварталах, без водителя, конечно… полиция занимается. Ты, главное, не переживай все заново. Есть дело более важное. Сара, Вера Михайловна дала согласие на операцию. Клиника в Германии, тебя там ждут.