Лягушонок и Мистер Совершенство

– Брысь отсюда! – скомандовал он.

Брысь, словно маленькому блохастому котенку. Конечно, гордость во мне мгновенно взвилась на дыбы.

– А если не брысь, что тогда?! – с вызовом ответила я.

– Тогда огребешь.

Когда перед тобой худенькая, несмотря на объемную толстовку, девчушка, легко быть смелым.

– Тебе не кажется, что поздно заниматься воспитанием? – И откинула прикрывающий мои локоны капюшон толстовки.

Рыжие пружины волос тут же полезли в разные стороны.

– Здравствуй, папочка?! – В голосе на всякий случай сквозила защитная ирония.

А в голове мольба: «Пожалуйста, пусть падут злые чары! Пожалуйста, пусть король меня полюбит!»

Родитель хмыкнул.

– Наташкина дочка, видать… – сказал красивый викинг после недолгого разглядывания моего фейса. – Зря она аборт не сделала, неудачная вышла. Некрасивая. А ведь говорил ей. Зачем ты сюда приперлась, детка? Наташка отправила?! Не будет ей алиментов, сама родила, пусть сама и воспитывает.

Вздрогнула и побледнела от этих слов, доблестный викинг со всей дури ударил малолетнюю девочку тяжелой булавой жестокой правды. Нет, в свои двенадцать лет я не была наивной дурочкой и, конечно, предвидела возможность, что так называемый папа совсем не обрадуется моему появлению, но все же, прежде всего, я оставалась ребенком, которому очень хотелось, чтобы сказки существовали в действительности. Нет, никаких сказок, только жестокая, циничная, разрывающая детскую душу реальность.

Я вдруг бросилась вперед и вцепилась пальцами в рыжие волосы. Фирменный лягушачий прием. А ногтями по роже псевдоцарской прошлась.

Папаша завыл от боли…

Очень теплая душевная встреча получилась дочки с не желающим ее рождения родителем. А что поделать, больно понимать: злые чары не падут, король не прозреет, злая колдунья не виновата в его забывчивости, более того – твой отец и есть само зло.

Папочка безуспешно пытался высвободиться из дочерних «любящих» объятий. Но отодрать взбесившегося лягушонка дело трудное, не зря ведь Мистер Совершенство называет меня прилипучей. Даже подоспевшие на помощь друзья-байкеры не могли справиться с этой задачей, я намертво вцепилась в рыжие патлы и разжать пальцы была не в состоянии, от душевной боли их словно судорогой свело. Колотить ребенка при своих друзьях и окучиваемой девушке псевдокороль не решался, не по-пацански это. По-пацански только делать детей, а потом сваливать в туман. Он ведь не виноват, что она дура, аборт не захотела сделать.

Я тянула и тянула за волосы, а случайный родитель тихонько охал и подвывал, не оставляя попыток разжать мои пальцы.

– Ненормальная идиотка! – бубнил он. – А кровь наша, кривошеевская, дурная.

Пальцы сами по себе разжались.

Я упала на землю перед немного потрепанным говнюком, королем викингов, и заорала, как бешеная:

– Нет, не твоя! Не твоя кровь! Я никогда не буду такой, как ты… Безответственной и жестокой! Никогда, слышишь, никогда!

Папенька лишь равнодушно пожал плечами, ему было плевать.

– У меня ни фамилии, ни отчества твоего нет! Я, как и мама, Михайловна. Я не буду такой жестокой. Не буду!.. Не буду! Я не Кривошеева, а Свищева!

Друзьям-байкерам стало неловко от моей истерики. А молодая девчушка, которую клеил козел-папа, обняла меня за плечи и успокаивающе зашептала: «Тише, тише, девочка, успокойся». Злая ведьма оказалась намного добрее предводителя викингов.

Впрочем, Павел Кривошеев недолго наблюдал за моей истерикой: хмыкнул, развернулся и пошел в бар… Удивительно убийственное равнодушие.

Щеки горели, в грудь продолжали и продолжали лететь холодные стрелы человеческой жестокости. Оттолкнула успокаивающе гладящие меня девичьи руки. Я с пеленок, кажется, ненавидела жалость. Лучше любые другие чувства, чем унизительная жалость. Вскочила и пустилась наутек от места обитания гнилых королевичей.

У меня случилось какое-то временное помутнение рассудка, жесткий психический припадок, когда я действовала и мыслила не совсем адекватно. Не предупредив маму, я сама добралась до дачи Ковалевых, незаметно проскользнула за забор – и бегом на край участка, где росла здоровенная высокая-превысокая липа. Стала карабкаться вверх. Нет, никаких мыслей о самоубийстве у меня не было. Просто почему-то в тот момент покорение липы казалось для меня символической чертой, за которой я освобожусь не только от страха высоты, но и от боли, которая горела внутри.

***

Мистер Совершенство

Сколько лет мне было тогда?! Семнадцать… да, точно, восемнадцатый год шел, я учился в одиннадцатом классе и, желая получить очень высокие балы по ЕГЭ, усиленно готовился к экзаменам. Врожденный выпендрежник во мне хотел всегда и во всем быть лучшим. Правда, лучшим пловцом стать не удалось, хотя подавал некоторые надежды, но тут я был солидарен с папой и считал, что самая важная мышца в человеческом организме – это мозг, поэтому именно на ее развитие в последних классах школы бросил все свои усилия.

Еще с пятницы, чтобы меня никто не отвлекал, свалил на нашу семейную дачу. Родители с Рыжей должны были приехать на следующий день, она по субботам занималась танцами, училась красиво двигать своими жердями-конечностями. Хотя это мало помогало, Инна оставалась все такой же нескладной, неуклюжей и несуразной. Сплошные «не» в эпитетах.

Так вот, я сидел в тишине на даче и, как полагается хорошему мальчику, которому очень хотелось поступить на бюджет в Бауманку, усиленно зубрил. От учебы меня оторвали причитания бабушки Тони:

– Господи, ты посмотри, куда она залезла?! Вот же ненормальная! Инна, ты что там делаешь?!

Инна?! Отец говорил, что они приедут только к вечеру. Как она могла тут очутиться?!

– Господи, что будет?! Инна, слезай! У меня сейчас сердце разорвется… Там высота метров двадцать. И дед, как назло, в магазин ушел. Дима, Дима-а-а! – уже громче закричала бабушка, зовя меня на помощь.

Что опять натворила бесноватая сестренка? Оторвался от нудных учебников и выбежал во двор. Бабушку нашел в углу дачного участка, где стояла наша гордость – большая раскидистая, почти вековая липа. На самом ее верху, уцепившись руками за тонкий ствол, висела бледная рыжая лягушка – безбашенная, млять, сводная сестренка. По хребту пробежал холодок, даже смотреть на эту высоту было страшно. Как она умудрилась туда вскарабкаться!

– Дима, Димочка! – обрадовалась бабушка Тоня моему появлению. – Смотри, куда Инна залезла. Убьется ведь… Что мы Наташе скажем?!

– Инна, слезай! – начал командовать я.

«Любимая» сумасшедшая сестренка только лишь протяжно жалобно всхлипнула.

– Лягушонок, слезай! – добавил в голос суровости.

– Н-не могу, кажется, я б-боюсь высоты.

Кажется ей, видите ли.

– Ну, хоть заговорила, мне она вообще ничего не отвечала, только плакала.

– Так какого хрена туда забралась, если высоты боишься?!

– Дима, не ругайся! – тут же сделала замечание бабушка Тоня.

– Бабуль, прости, это от стресса… Инна, быстро слезла!

И снова жалобное всхлипывание. Впрочем, разжалобить меня не получилось, наоборот, я еще сильнее разозлился. Что за создание такое ненормальное?! Даже в досаде дерево пнул. А потом схватился за первую от земли ветку, подтянулся, подбрасывая ноги на ее ствол.

– Дима, пожалуйста, ты еще туда не лезь, а то вдвоем убьетесь, – причитала бабушка.

Но я не слушал, поднялся еще на одну ветку вверх.

– Давай я сейчас папе позвоню или МЧС вызову!