Между двумя мирами. Сердце Абриса

– У меня бессонница с тех пор, как наш подвал превратился в твою мастерскую. Боюсь заснуть в кровати, а проснуться на золотом облаке в окружении светлых духов. Что это? – пробормотала она, привычно перепрыгивая с темы на тему, и вытащила из стеклянной коробочки «Сердце Абриса». – Какие странные часы. Их надо завести?

Не успела я рта открыть, как Матильда встряхнула артефакт.

– Нет! – вскрикнула я, слетая с кровати. – Не тряси! Это артефакт, а не часы!

Но было поздно, в одно мгновение на циферблате вспыхнули алым цветом крошечные руны, а у меня на руках, отзываясь на смесь светлой и темной магии, загорелись шрамы. Видимо, тетку ощутимо укололо разрядом. Она охнула и выпустила вещицу. От звона, с каким артефакт шибанулся о стеклянное дно коробочки, меня перекосило.

– Вот! – Матильда ткнула пальцем в часы, стрелки на которых закрутились в разные стороны. – Об этом я и говорю! Живем как на магической взрывчатке! Страшно!

Точно услышав стенания, «Сердце» потухло. Стрелки остановились.

– Ворчунья! – прикрикнула я с улыбкой, когда тетка выходила из комнаты.

Чтобы привести себя в человеческий вид пришлось потратить больше двух часов. Маскирующий крем практически скрыл бессонные тени под глазами, а специальный эликсир придал русым волосам, едва достававшим до подбородка, блеск и гладкость. А коль намазала лицо тоном, пришлось накрасить ресницы и подвести стрелочки. Глаза вдруг стали выглядеть ярче и больше, как у фарфоровой куклы.

Раньше у меня были самые обычные каре-зеленые глаза, но взрыв выжег пигмент. Радужка приобрела стальной цвет, в точности как у темных паладинов. Даже самой жутковато становилось. С помощью магии замаскироваться не получалось и приходилось жить с тем, что имела. Хорошо, вообще не ослепла.

Шевелюре повезло еще меньше: длинную косу спалило. Несколько месяцев волосы не росли, делая меня похожей на худенького узкоплечего парня. От мальчишеской стрижки удалось избавиться только благодаря теткиным перечным притиркам. На обряд венчания я даже приколола цветочный веночек, на котором настаивала Анна.

При взгляде на бледное отражение в длинном розовом платье, неудачно открывавшем плечи и руки, у меня возникало подозрение, что будущая маменька втайне не выносила мысль о второй взрослой дочери, хотя абсолютно все считали, будто именно я выступала против отцовской женитьбы. Видимо, по классическому сюжету или падчерица, или мачеха, а иногда обе в равной степени, были обязаны выступать в роли злодеек и портить главе семейства жизнь. Ничего не скажу за Анну, но я испытывала облегчение, что после моего побега в Абрис отец не останется одиноким вдовцом, живущим с ворчливой сестрой в ветшающем особняке.

Хотя Матильду она точно невзлюбила. Иного объяснения, почему женщину тетушкиных габаритов тоже заставили обрядиться в розовое платье, просто не находилось. В праздничном одеянии она напоминала пирожное, украшенное маленькими кремовыми цветочками.

Придерживая длинный подол платья, я спустилась на первый этаж. В холле творился бардак. С вечера в особняк привезли пять огромных дорожных сундуков с вещами новых жиличек и розовую (как мое платье) корзинку для собачки Анны. Существом белая болонка Кнопочка была визгливым и нервным, а наш старый дом отличался гулкостью и высокими сводами. Я уже предвкушала, как от стен при всяком удобном случае станет отражаться звонкий лай.

Папа нашелся в кабинете. Одетый в традиционный теветский костюм – широкие шелковые брюки и тунику с разрезами, он задумчиво изучал семейный портрет, нарисованный еще до болезни мамы. Вдруг мне пришла в голову неприятная мысль, что теперь наши портреты переедут на чердак, а их место займут совсем другие картины.

– Привет. – Я встала рядом с отцом. Из-за высоких шпилек мы оказались практически одного роста.

– Она ведь меня не осуждает? – произнес он.

– Она не имеет права тебя осуждать, – понимая, что он хочет благословения, вымолвила я. – Ты слишком долго хранил маме верность. Страдать вечно невозможно.

– Не верю, что именно ты говоришь эти слова, – намекнул он на нас с Кайденом.

– У меня другой случай. Мы с Каем не расставались.

В прошлом году, когда папа узнал о моем романе с двадцативосьмилетним наследником правящего клана в Абрисе, то пришел в ярость. Он выставил Кайдена из дома, а мне велел прекратить с ним всякие отношения. И сейчас, когда связь действительно была разорвана, мы не пытались делать вид, будто в моей жизни не было мужчины из параллельного мира, беспорядочных скольжений или семи седмиц помутнения рассудка после того, как границы захлопнулись. Мы просто жили дальше как умели, а время сглаживало острые углы и стирало неловкости. Хотя, подозреваю, будущая маменька до сих пор не знала и десятой доли того, что происходило в нашем доме прошлой осенью.

– А ты? – тихо спросил папа.

– Что я?

– Ты осуждаешь, так ведь? Анна старалась тебя не дергать с подготовкой к свадьбе, и у тебя могло сложиться впечатление, что она…

– Не считаешь, что странно спрашивать мнение дочери за час до венчального ритуала? – с иронией перебила я. – Анна кажется хорошей женщиной. И собачка у нее забавная. Полина тоже ничего.

– Я надеялся, что вы подружитесь.

– С Полиной, собачкой или обеими? – уточнила я, и когда папа не понял шутки, то закатила глаза: – Мы делаем отчаянные попытки, но у нас немножко разные цели. Не знаю про собачку, но Полина мечтает выйти замуж за королевского артефактора и купить туфли от Колина, а я – наконец получить диплом.

– Кто такой Колин?

– Понятия не имею, но почему-то он исключительно важен для удачного замужества.

– Для удачного замужества нужны какие-то правильные туфли? – не понял папа.

– Ты тоже не видишь взаимосвязи?

Мы встретились глазами, и на некоторое время в кабинете повисло острое, пронзительное молчание.

– Думаешь, что сможешь ужиться с Анной?

– Сам знаешь, я не планирую оставаться в столице, – пожала я плечами.

Полуложь прозвучала, и наступила глубокая тишина. Было слышно, как по холлу, стуча каблуками, ходила Матильда.

Отец, может быть, производил впечатление рассеянного профессора, погруженного в ученые изыскания, но на самом деле в проницательности ему было не отказать. Думаю, он давно догадался о причине, почему я не перевелась в престижную Королевскую академию, отклонила абсолютно все, даже самые выгодные, предложения по службе и сейчас бралась только за бесплатные заказы ее высочества, которые просто не имела права игнорировать. Папа знал, что я планировала побег, но мы всей семьей единодушно делали вид, будто мне до дрожи в коленях хотелось получить красный диплом Кромвельского университета.

– Экипажи уже у крыльца! – позвала из холла Матильда. – Демитрий, ты должен ехать за невестой!

– Мне пора, – вздохнул папа.

– Мы тоже сейчас поедем в храм. Анна хотела, чтобы ей под ноги бросали розовые лепестки. Надо раздать гостям корзинки. Не считаешь розовые лепестки перебором?

– Просто попытайся быть снисходительнее.

– Ты же знаешь мой характер. Сейчас я проявляю чудеса очарования!

Папа поцеловал меня в лоб, потом крепко обнял. Вдруг над ухом раздалось подозрительное шмыганье. Вот уж не ожидала от сухого, как столетняя баранка, отца сентиментальности!

– Ты же не собираешься заплакать? – уточнила я. – Потому что я не представляю, как успокаивать плачущего отца. У меня наверху есть нюхательные соли. Не знаю, отбивают ли они желание порыдать в жилетку дочери, но желание их нюхать точно отбивают.

– Ты знаешь, что всегда несешь вздор, когда нервничаешь? – отстранился отец с улыбкой. И все-таки его глаза покраснели от мелодраматических слез.

Когда мы вышли в холл, тетка была как на иголках.

– Мне надо забрать из комнаты клатч, – объявила я, поднимаясь по лестнице.

– Поскорее, – сварливо подогнала меня Матильда, почему-то считавшая, что мы всенепременно опоздаем на церемонию, а взбешенный отец вычеркнет из семейной книги меня и впишет Полину. – И возьми перчатки!

Вернувшись в спальню, я сгребла с кровати перчатки, подхватила с туалетного столика клатч с нюхательными солями и прочими мелочами, чтобы при случае откачивать впечатлительных дам, но вдруг краем глаза заметила, что от «Сердца Абриса» исходило свечение. Символы пульсировали, то загораясь ярким светом, то затухая. Стрелки вертелись в одном направлении. Взяла артефакт в руки, поднесла к глазам, чтобы лучше рассмотреть, какой из знаков не пробудился. Металлический корпус был теплым.

Неожиданно руны вспыхнули, выплеснув мне в лицо яркий свет.

– Проклятие!

Перед глазами поплыли радужные круги. Проморгавшись, я посмотрела в зеркало – не размазалась ли от выступивших слез тушь – и оцепенела. За моей спиной отражалась вовсе не детская с розовыми стенами, а сумрачная чужая спальня с огромной, аккуратно заправленной постелью и натертым паркетным полом.