Гроза
На плечи юных берегов
Налипли серые мешки.
В них скрыты от цветных лугов
Раскаты… молний огоньки.
Как только стрелка четвертной
Отмеряла в кругЕ своём,
Так развязал господь тюки,
И хлынул дождь. Сплошной стеной.
Вошли мы в ливень. И когда
Гроза осталась за кормой,
Звенела в небе чистота
Над убегающей волной.
Шквал
Целуют отблески рассвета
Суровый пепел мрачных туч.
И рассекая волны, мерно
Идёт трёхпалубник. Могуч
Был ветер, рвал маркизу,
Пытался вытолкнуть на шлюз.
И вязкость тишины нависла,
Как пред грозой. Удар. Живуч
Ты оказался наш кораблик.
«Руль», третий штурман, капитан,
Придя в себя, тебя держали,
Как ты, родной, держал удар.
Звенели, падая, бокалы,
Народ со стульев послетал.
И кто-то в панике тягучей
Орал: «Что пьяный капитан?»
Как шлюз второй прошли достойно
Ни дюймом борт не зацепив,
Как буря капитан стал грозен,
На клевету глаз не прикрыв.
И вышел «руль», сдав вахту. Боже…
С каким презрением в глазах
Её встречали, как вельможи, официанты
За свой страх.
Ведь каждый мнил, что смог бы лучше
Сквозь ветер буйный провести
Наш теплоход. И массы дружно
Спешили «фи» своё внести.
И стало ясно мне, как прежде,
Что хуже бурь, больнее ран
«Друзей» слова, молчанье.
Взгляды
Тех, кто ударов не познал.
Судить других – есть дело легче?
Да вряд ли. Судей цела рать.
А быть и ошибаться? Где же?!
С огнём б тех смельчаков сыскать.
В своём презрительном:
«А… баба…
Рулила…» прятались они
От правды, что на вряд ли лучше
В той ситуации б смогли.
Но ты смогла.
И вновь к штурвалу.
В душе шторма преодолев.
А я горжусь.
Всегда я рядом.
Мой славный, смелый Человек.
Дальняя синь и синяя даль
Синяя синь.
Дальняя даль.
Ветер ворчит.
Нервы, словно хрусталь.
Первый рывок,
И последний патрон.
Отдых.
И снова я вижу.
А он…
Тот, что ворчал,
Он теперь – лучший друг.
Волосы треплет,
И под сердца стук
Ласково мне напевает в ночи:
– Ты теперь наша!
– Да, милый,
Ключи