Я останусь Хайямом. Рассказ

– Ах ты, проказник, спускайся. Отец сердится. – Радостно восклицает та и, поправив сползший платок, спешит восвояси.

Недовольный мальчишка предстает перед отцом.

– Чем таким важным ты занимаешься, сынок?

– Книгу читал, отец.

– Книгу?

– Да, отец.

– И что в ней интересного?

– Философия, отец. Древнего грека, мудреца Аристотеля.

– А-ри-сто-те-ля? – повторяет палаточный мастер Ибрахим. – Ты ведь знаешь сынок у нас большой заказ, слава Аллаху. Надо закончить сегодня. Большой куш получим, Иншаллах[3 - Иншаллах* – Дословно – «Если пожелает Аллах».], если нет: гнев, а то и отстегают камчой как ослов. Не стыдно ли будет? Возьми челнок и ту сторону закрепи. Натягивай, натягивай, не давай складкам лечь. Запомни: дело твоих рук – твое лицо. – Говорит взмокший с усердия отец и, не прерывая работу, наблюдает за сыном.

«Нет, не показывает сын сноровки, досадует мужчина. Кто же из тебя вырастет, сынок и кто будет кормить, думает он, а руки ловко стягивают кроеные подолы палатки. То ли дело он – Мастер! дирхемы так и сыплются и не только: золотой динар бывает, упадет. Богатые купцы стоят в очередь: все хотят его, Ибрахима, красивых и надежных палаток. А книги что? Накормят ли? Может быть накормят? Кормятся же учителя учением и спины не гнут, как я. А сын, учитель говорит, расположен к знаниям. Вдруг станет большим человеком, займет пост кади (судьи) или еще выше взлетит. Иншаллах. Только бы жив был. Где власть и деньги там смерть за углом поджидает. По мне так лучше иметь небольшой доход вроде моего да дожить до старости».

– Учитель сказал, ты обучился всему, что он знает. – Произносит вслух Ибрахим.

– Да, отец, – откликается Омар.

– Говорит, надо тебя отправить в медресе: учиться дальше.

– Говорит, отец.

– А ты что?

– Я… как вы скажете…. Скажите: иди, учись – пойду.

– А кто будет помогать мне в деле?

– Аиша есть.

– А ты будешь Аристотеля читать?

– Буду, отец.

– Ну что ж, иди учись.

– Да продлил Аллах ваши дни, отец. – Радостно вскрикивает подросток.

– Завтра Навруз[4 - Навруз* – Восточный Новый год. Приходится на 21 марта – день весеннего равноденствия.], а по завершению собирайся.

Утро следующего дня огласило спящий Нишапур[5 - Нишапур* – Город, основанный в 3 веке Шапуром I. Важный центр зороастрийцев. Не одиножды становился столицей мусульманского Хорасана.] ревом карнаев. Нарядившийся народ от мала до велика, спешит на базарную площадь. Там не только сумалак[6 - Сумалак* – Древнее новогоднее кушанье. Готовится из проросших зёрен пшеницы.] и другие вкусности ждут, там гулянье назревает: канатоходцы покажут ловкость, силачи померятся силой, борцы; факиры с чудными послушными зверьками устроят представление и если будет на то воля Аллаха, заставят исполнить смертельный танец королеву змей: кобру; маги с помощью волшебных таблиц предскажут судьбу и обязательно встретятся забавные масхара[7 - Масхара* – Шут, Клоун.] на длинных ходулях. А главное: шаиры[8 - Шаиры* – Народные сказители, импровизаторы. Первые поэты – Родоначальники восточной поэзии.] настраивают инструменты в предвкушении побороться за звание Лучшего из лучших. Омар любит слушать базарных поэтов. Время бежит, давным-давно появились новые формы поэзии: касыды[9 - Касыды, маснави, рубаи* – Форма восточной поэзии.], маснави, а народное искусство не умирает. Радует, веселит, как веселило тысячу лет назад. Все что накипело и все, что народ хотел высказать говорили шаиры в таране[10 - Древняя форма народной поэзии.]. Поэтому они любимы и уважаемы. Их не кормит власть, они не живут во дворцах, они вольные птицы. На основе этих самых народных таране «Адам поэтов» Рудаки родил новую форму стихосложения – рубаи*:

Слепую прихоть подавляй – и будешь благороден!

Калек, слепых не оскорбляй – и будешь благороден!

Не благороден, кто на грудь упавшему наступит,

Нет! Ты упавших поднимай – и будешь благороден!

Только рубаи его те же таране. Правда не такие певучие, тяжеловесные стали и юмор утратили. Прибавил старик важности, а изюминки лишил. Но он первый. Форму придал, упорядочил ударные слоги….

Семья Ибрахима тоже спешит на праздник и по этому случаю принарядилась: хозяин в цветной богатый халат, важно заложив руки за спину, зашагал не оглядываясь, за ним Омар в белом шелковом наряде, рядом мать, закрытая до пят чадрой держа за руку такую же укутанную в ткань дочь. Как только показался базар, Омар незаметно отделился от чинно шествующего семейства и направился туда, где уже звучали таране:

От горестей любви укрылся я в пустыне,[11 - Примеч. автора – Чтобы наглядно показать читателю древний поединок шаиров-поэтов практикуемый в 10 веке мной представлены таране одного автора Баба Тахира, т.к. найти таране других поэтов не получилось. Данные таране переведены: Н. Стрижковым и А. Шамухамедовым.]
Там счастья не нашел и стал бескрылым ныне.
Ты говоришь: «Терпи. И не служи гордыне!»
А я и так терплю, молясь своей святыне.

Шум, смех, даже гогот, длящиеся некоторое время, шаирам дают собраться и зарифмовать ответ или вспомнить давно сложенный, но часто повторяться нельзя: толпа поднимет на смех:

Что делать мне с душой моею и глазами,
Они на милую глядят, она ж не спит ночами.
Клинком бы острым выколоть глаза,
Себе, неся покой и ей своими же руками.

Шаиров трое. Одного из них Омар знает. Это крупного телосложения старец с черной бородой и черными густыми бровями и зовут его Баба Тахир. Он славится быстротой сочинения и смешными таране. К тому моменту, когда Омар протиснулся к небольшому возвышению, где сидят поэты, а в будни глашатай читает очередной указ султана, как раз запел Баба:

Раскрылась роза, весь в шипах подол,
Хочу сорвать – лишь руки исколол.
Садовник утешает: «Будь настойчив!
Кто без страданий плод любви обрел?..»