Иродиада Галилейская

– Я должен поздороваться, бабуля! И расспросить о жизни у неё.

Цепко и хозяйственно оглядев караван, Сара ткнула пальцем в хромающего под тяжкой ношей осла, поставленного погонщиком позади широкой беременной верблюдицы. Погонщик побледнел, хотел оправдаться, но Сара так на него посмотрела, что тот побежал развьючивать больное животное.

Сердитый взгляд властной женщины переместился на внука и потеплел.

– Мой Езекия, будь спокойным. И не надейся ласку услыхать.

Соглашаясь, юноша кивнул и побежал к деревьям, снимая с головы платок и приглаживая на ходу чёрные кудри и короткую бородку. Ноги в высоких сандалиях утопали в сухом песке дороги.

* * *

Закутанная поверх одежды в легкую шелковую накидку с головы до ног, Саломея сидела у обрыва на шерстяном ковре и рассматривала приближающиеся караваны и долину с полями и селениями. Рядом, на складном табурете, поставленном на сухую траву, тяжело дышала старая Няня, потеющая в плотной одежде и покрывале, накинутом на голову. Няня каждую минуту вытирала влажной тряпицей лоб, рот и, засунув руку за пазуху, складку между большими обвисшими грудями.

Чуть в стороне стоял молодой Костас в коротком пеплосе[3 - Пеплос – греческая льняная одежда, состоящая из рубахи в складках без рукавов, длинной до колена, перепоясанная на талии.] и сандалиях с ремнями до колена. От скуки он, зацепившись за нижнюю ветку дерева, повис на одной руке. Мышцы напряглись, и Костас улыбался от приятного ощущения силы в своём совершенном теле.

Перестав бежать, Езекия остановился, восстанавливая дыхание, и медленно подошел к Саломее.

– Я поспешил, когда тебя увидел, здравствуй.

Тонкая ладонь из-под прозрачной накидки показала на землю.

– Садись сюда, а то мне скучно.

Сев на песок у ног девушки Езекия с любовью разглядывал проступающие под воздушной тканью черты лица… Но одновременно его раздражал вцепившийся в ветку высокий молодой мужчина в греческой одежде и гладко выбритый.

– А кто тот человек? Охранник?

Не оглянувшись, Саломея равнодушно перебирала серебряные бляшки на вороте верхнего платья.

– Нет, учитель. Мне мама его в Греции купила.

Мелкие камешки мешали сидеть на голом песке, и Езекия подвинулся, пересев на край ковра Саломеи.

– Учителей, мне кажется, не покупают. Его наняли для тебя?

Улыбнувшись девушка дотронулась пальчиком до носа Езекии, отчего Няня закашлялась, возмущённая вольностью воспитанницы. Но Саломея её кашля «не услышала».

– Какая разница? Два года он со мной. Четыре языка преподает, гимнастику. Он в перерывах чтенья заставляет на мостик встать, сесть на шпагат, иль колесом пройтись по дальнему двору, пока не видят священники или мужчины.

Встав, Саломея скинула на голову Няни воздушную накидку и отошла от края обрыва. В очередной раз Езекия поразился странному цвету её волос – тёмно-рыжий, в отца. Глаза девушки, зелёные, с карими ободками, смотрели на него насмешливо.

Ещё раз быстро взглянув на Езекию, Саломея подняла руки вверх. Чуть качнувшись она неожиданно сделала три раза подряд «колесо», мелькнув ногами со звенящими браслетами на щиколотках и руками в браслетах до локтя… И встала, запыхавшись. Лёгкие шаровары обтекали стройные ноги, одежды ниспали облаком, четыре бронзовые косы змеями разлетелись и не сразу успокоились на груди и спине. Появился румянец на щеках, грудь под расшитой длинной рубашкой вызывающе торчала.

Зрелище настолько впечатлило Езекию, что он молчал несколько мгновений.

– …Да разве женщинам такое можно?

Поправив рукава, Саломея преувеличенно легко вздохнула.

– Мне можно всё, я дочь Иродиады.

Ощущая по всему телу пот от шокирующего действа, Езекия вытер ладони о длинную рубаху. И говорил, стараясь не смотреть на Саломею, вид которой доставлял боль от её совершенства и его собственной влюблённости.

– О, Саломея, ты за полгода так похорошела!

Стянув с головы флегматичной Няни свою накидку, Саломея накинула её на себя, оставив лицо открытым, и посмотрела на Езекию взглядом, от которого его влюблённость перешла в отчаяние.

– Я знаю. Два дня об этом гости говорят. И завтра скажут сотню раз. Уж надоели. – Резко взмахнув рукой, она показала назад. – Смотри, в той стороне виднеется то море, пересолёное, в котором невозможно утонуть.

Вытерев ладони о рубаху ещё раз, Езекия согласно кивнул.

– Безжизненное озеро, я знаю. Бабуля еженедельно велит ей привозить оттуда грязь. Сидит в ней по полдня и ждёт, когда помолодеет.

Езекия обернулся в сторону каравана. За ними всеми наблюдала Сара из своей палатки-портшеза. Особенно внимательно женщина рассматривала Костаса.

Повернувшись, Саломея медленно пошла по тропинке к крепости и Езекия поспешил за нею.

Тяжело встав, Няня сложила скамейку и побрела за воспитанницей. Костас спрыгнул на землю, скатал ковёр, положил на плечо, и пошел в процессии последним.

Ни Саломея, ни Езекия не обращали внимания на сопровождение. Юноша шел, заглядывая девушке в лицо.

– Я… То есть бабушка и я, подарков привезли тетрарху, Иродиаде и тебе, на трех верблюдах.

Саломея скупо улыбнулась Езекие.

– Спасибо, я люблю подарки. А ты, ведь, самый богатый жених, наверно, в Галилее?

От горячего дуновения ветра с головы Саломеи в воздух поднялась накидка, и Езекия подхватил её, не дав упасть на песок.

– Ну-у, если не считать тетрарха и Первосвященника, то да. У них налоги и голуби для жертвоприношений. Менялы меняют деньги в храмах – вот самая из прибылей. В моей семье торговля мясом. И бабушка надёжно держит в руках расчёты. Но тот, кто в Галилее считается богатым, в другой стране, уже в рядах середняков… – На секунду отвлёкшись, Езекия нахмурился. – А почему в той стороне снуют стервятники, что им так вкусно?

Справа от ворот крепости десятки огромных птиц парили и резко ныряли в пропасть, пронзительно и противно крича от удовольствия.

Сморщив носик, Саломея брезгливо отмахнулась.

– Не обращай вниманья, не смотри. В ту сторону кидают отходы с кухни, мусор и рабов.

Проследив за полётом больших орущих птиц, держащих в клювах мерзкие куски отбросов, Езекия перевёл взгляд на девушку.

– За что рабов?

Взяв за край шелковую ткань, оставшуюся в руках юноши, Саломея потянула её к себе.

– Ну, как обычно. За всё. Их негде хоронить, здесь мало места, и их кидают в пропасть. Отдай накидку, я слишком загорю.

Прежде чем отдать накидку, юноша поднёс её к своему лицу и вздохнул девичий дурманящий запах.

– А что ты делаешь по вечерам? Тебе не скучно?