Поющая для дракона. Книга 2. Пламя в твоих руках

Вот же… ему только волю дай, что на этот раз? Бриллианты и билеты в оперу были. Развязала бант, потянула крышку наверх, и тут в гримерную заглянул Дрэйк.

– Слушай, Бри, я тут забыл спросить по поводу…

Договорить он не успел, потому что я все-таки открыла подарок.

И в лицо мне ударил черный гудящий рой.

Кожу обожгло дикой болью, снова и снова. Вскинула руки, закрывая лицо, когда меня схватили за плечи и толкнули к двери. Мы вылетели в коридор, и пианист запечатал жужжащее облако в гримерной. Привалился к стене, но тут же отпрянул.

– Зар-раза!

Хлопок, словно надутый пакет лопнул.

На самом деле широкая ладонь друга с размаху впечатала в стену что-то. Или кого-то.

Скула горела так, словно меня приложили лицом к раскаленной гладильной установке. Так же горели шея, ухо и руки, коридор начинал расплываться перед глазами. Я бы упала, если бы Дрэйк не подхватил.

– Бри! Тихо-тихо-тихо… – он уговаривал меня так, словно я была ребенком и собиралась плакать.

Откуда-то вынырнул Смерч, бессменный секретарь Эвель. На краю сознания мелькнула мысль, что после выходных она постоянно засиживается допоздна.

Увидев нас, блондин как-то подозрительно побледнел.

– Что за…

– Врача вызывай, живо! – рявкнул Дрэйк. – И Эвель сообщи! Не стой столбом, твою ж…

Сильный голос выдернул из оцепенения так же, как минутой раньше мужчина выдернул меня из гудящего смертоносного роя. Меня затрясло, я вцепилась в друга мертвой хваткой, словно кто-то собирался отрывать. Слез не было, но это упущение с лихвой искупала дрожь. Моими зубами только барабанные ритмы перебивать, громыхали они как неисправные жалюзи под порывами ураганного ветра. Не спасали даже сильные руки Дрэйка.

– Все, Бри, все… они тебя не тронут.

Он погладил меня по волосам, мягко отстранился, заглядывая в лицо.

И поморщился.

А потом попытался взять на руки, но я покачала головой.

– Сама дойду.

Вопрос в том, куда.

– Точно? – Дрэйк посмотрел с сомнением, но все-таки осторожно приобнял за талию.

Мы медленно петляли знакомыми коридорами Ландстор-Холл, приглушенное мерцание ламп в стеклянных ловушках «под старину», темно-красный и золото, фото на стенах и квадраты модульных зеркал. Кажется, мы двигались в направлении кабинета Эвель, и очень скоро выяснилось, что я не ошиблась: в приемной нас уже встречал взволнованный Смерч.

– Веди ее туда, – он коснулся ладонью панели, и дверь в начальственный кабинет открылась. – Врача вызвал, Эвель сообщил. Она только-только уехала, но уже возвращается.

Вернулась та и впрямь быстро: к тому времени моя шея уже сама напоминала гладильную установку. Не знаю, как насчет промышленных масштабов, но ложки об нее точно можно было плавить. Начальница побледнеть не успела, следом за ней влетел врач и устремился к диванчику, на который меня усадил Дрэйк. Молодой мужчина с залысинами, довольно приятный. Кажется, я его даже узнала: он работал в частной клинике и дружил с Эвель. Приезжал на вызов, когда одна из танцовщиц «случайно» упала на лестнице и сломала ногу перед премьерой.

– Эсса Ладэ, ну-ка… смотрите на меня… А вот это на сгиб локтя.

Мне тут же всучили обезболивающую саморастворяющуюся пластинку, которую я послушно приложила к коже. По мере того, как отступала боль, сознание прояснялось.

– Это для вас, эсстерд Беркинс.

Такую же мужчина протянул Дрэйку.

По просьбе врача что-то принесли на подносе. Глянув туда, отпрянула.

– Мерзость какая… бр-р-р… – произнес Смерч и приподнял дохлую пчелу за крылышко.

– Это не мерзость, эсстерд Харрис. Рагранская пчела.

Черное, с белыми полосками существо, размером с треть моего мизинца. Вымирающий вид, который держится только благодаря частным пасечникам, вкладывающим в разведение огромные деньги. В отличие от Аронгары, где пчеловодство поставлено на поток, в стране, откуда я родом, совсем другие приоритеты. Тем не менее рагранский мед самый вкусный и натуральный, поэтому цена у него запредельная. Пчелка, что сейчас валялась на подносе кверху лапками, стоила целое состояние. Одна. А сколько их было в той коробке?

– Вам повезло, эсса Ладэ, что у вас нет аллергии, – врач прервал ход моих мыслей. – Но антигистаминный препарат я все равно вколю. Он без снотворного эффекта, так что отвечать на вопросы сможете.

Кивнула, не особо отдавая себе отчет в том, на что соглашаюсь.

Кто мог позволить себе такой «подарок»?

Только иртханы…

Рагранские пчелы – отсылка к моему происхождению.

В кабинете Эвель становилось все больше народа: сначала появилась насмерть перепуганная Клари, которую привел охранник. Потом нарисовался начальник службы безопасности Ландстор-Холл: крепкий, седовласый мужчина с широкими плечами и удивительно теплым для его профессии взглядом карих глаз. Меня уже не трясло, но друг не отходил ни на шаг, как заправский телохранитель. Ему тоже досталось – сейчас он напоминал боксера, который пропустил удар: одна губа раздулась, левый глаз заплыл.

Не хотелось даже думать, как выгляжу я.

– Можно мне зеркало?

– Зеркало подождет, эсса Ладэ, – по лицу врача стало ясно, что он думает о такой идее.

Убедившись, что обезболивающая пластина растворилась, мужчина принялся колдовать над моим лицом и руками. Я чувствовала только касания пальцев и покалывание: легкие, далекие, как надавливание на кожу через подушку. Даже обещанный укол оказался едва ощутимым, я ойкнула скорее по привычке.

– Ну вот и все. Почти.

Эвель куда-то постоянно выбегала, трясущаяся Клари рассказывала безопасникам, что коробку ей вручил посыльный, с «суммой сверху». Это означало, что подарок нужно положить на самое видное место в гримерной. На такого рода чаевые в Ландстор-Холл всегда закрывала глаза, потому что у певиц и танцовщиц было множество поклонников. Некоторые предпочитали сохранять инкогнито, за букеты и подарки без подписи платили даже больше, чем за именные. Поэтому гримерша принесла коробку, поставила на столик и даже лампы включила, чтобы обратить внимание.

– Проверьте камеры, – донесся до меня резкий голос Эвель.

– Записи уже у вас на почте.

– Так, эсса Ладэ. Теперь просто сидим, хочу понаблюдать за вашим состоянием. Но если я прав, все обошлось.

– Зеркало принесли? – голос Эвель. – Леона, детка, как ты себя чувствуешь?

Вот что мне еще непонятно, так это с какой радости вокруг такая суета?