На улице Сен-Жермен пахнет абрикосовыми пирогами

– Мадам Сильви, а у вас есть дети? – наконец спросила я, с упоением дожевывая свой кусок влажного и рассыпчатого абрикосового пирога.

– Да, и довольно много, – засмеялась она.

– Сколько это?

– Трое.

– Разве это много? Чуть больше среднестатистического, я бы сказала.

– Трое мальчишек. И ни одной девочки, чтобы уравновесить эту неуемную энергию!

– Вы думаете, с девочками легче?

– Я не знаю, Кати, – пожала она плечами. – Но мне всегда так казалось, когда я отстирывала грязь и траву с их новых светлых футболок, когда разнимала их, если они что-то не поделили и пускали в ход кулаки, и когда оплачивала их хулиганства. Например, однажды они разбили окно в школе. Кому пришлось платить за него? Конечно, мне. Возможно, и есть где-то на свете такие же хулиганки-девочки, но я их не видела, если честно.

Я заметила, что когда разговариваешь с пожилыми людьми о прошлом, они будто оживают. Поэтому я люблю выпытывать у мадам Сильви какие-то интересные истории из ее жизни. Когда она рассказывает, то чувствует себя хорошо и будто даже становится моложе, а мне не так скучно сидеть – все в выигрыше.

– Все трое были хулиганами?

– По большей части старшие – Этьен и Эжен. Они близнецы. И, хотя характерами они не очень похожи друг на друга, их всегда объединяла тяга к приключениям.

– Это они разбили окно в школе?

– О, да! В начальной школе они были не просто хулиганами. Они были теми детьми, с которыми другим обычно запрещают общаться. Они запросто ввязывались в любые авантюры и даже в драки, а потом втягивали туда и остальных. Наверное, от того, что их всегда было двое, они это делали с такой легкостью.

– Как же за ними не уследили учителя? В начальных школах же все гуляют во внутреннем дворе под присмотром. Разве не так? – хоть я и не хожу в школу, я прекрасно знаю, как там все обустроено. Я же видела фотки на сайте моей школы.

–Да, конечно. Но в нашей школе детей можно было забрать на обед, это же целых два с половиной часа. Многие родители так и делали, поэтому на некоторое время ворота школы были открыты после первой смены уроков. Я своих не забирала, мы с мужем работали очень далеко и не успевали добраться до школы. И вот однажды Этьен и Эжен взяли мяч из школьного спортивного зала и улизнули через открытые ворота. Им хотелось попинать мяч, на какой-нибудь лужайке в парке, но вокруг школы были лишь высокие здания и дороги с машинами. Их грандиозный побег сорвался, и они не нашли ничего лучше, чем пойти на задний двор школы. Один удар ногой по мячу, и стекло в кабинете директора на первом этаже разлетелось вдребезги. Хорошо, что никто не пострадал. Нас сразу же вызвали в школу, а пока мы ехали, директор пыталась выяснить, кто же зачинщик всего этого действа. Сначала их вызвали в кабинет по одному. «Кто придумал сбежать из школы?» – спрашивала директор. «Этьен», – отвечал мой сын. «А ты, стало быть, Эжен?» «Все верно мадам». Затем был разговор со вторым сыном. «Этьен, лучше сразу признайся, что это все твоя дурная затея». «Это действительно идея Этьена, мадам, – отвечал мой второй сын. – Но я – Эжен». Они нагло воспользовались своей идентичной внешностью, чтобы дурить голову директору мадам Линже все то время, пока я добиралась до школы с другого конца города! Даже когда их обоих завели в кабинет, они упорно настаивали, что и тот, и другой – Эжен, а виноват во всем Этьен. Когда я, наконец, приехала в школу, мадам Линже сидела, откинувшись в своем кресле, закатив глаза к потолку и обмахивала свое лицо тетрадкой. Я моментально оценила масштаб трагедии, заверила ее, что мы все оплатим и увезла мальчишек домой. Мадам Линже уже было все равно, кто был зачинщиком, она отстранила от занятий обоих на целую неделю. А Этьен и Эжен искренне считали, что придумали что-то гениальное и, перебивая руг друга, рассказывали мне эту историю по дороге домой.

– А вы их всегда различали?

– Конечно! Они для меня совершенно не похожи друг на друга.

– Удивительно… Как так может быть? Ведь у них идентичная внешность, как вы говорите.

– Да, Кати, но если смотреть чуть глубже, то и увидишь гораздо больше. У людей может быть одинаковая внешность, но душа у каждого уникальная.

– А как же увидеть душу?

– Хм…, – мадам Сильви задумалась, будто подбирая и взвешивая слова. – Нужно слушать и наблюдать. Совсем маленькие дети всегда делятся своими чувствами, мыслями, много рассуждают вслух, легко отвечают на вопросы, которые им задаешь. Рассказывают, что им нравится, а что – нет. Искренне выбирают себе книги и игрушки. Не потому что эта игрушка модная, а потому что очень хочется именно ее.

– Но ведь это не сработает со взрослыми и даже с подростками, – разочарованно протянула я.

– Да, со взрослыми все сложнее. Они сначала учатся прятать свою душу, чтобы никто не нашел и не ранил ее, а потом и сами забывают, где она есть.

– Так как же быть? Как ее найти?

– Есть такие вопросы, Кати, которые обращены не к разуму, а именно к душе. Вот их и нужно задавать и другим людям, но в первую очередь самому себе.

Мадам Сильви на пару секунд замолкла, а потом резко встрепенулась, посмотрела на свои огромные наручные часы и засобиралась.

– Ох и загулялись мы с тобой, Жужу!

Она выбросила в урну стаканчик из-под кофе и бумажную обертку от пирога.

– Нам уже пора. До встречи, Кати!

Мадам Сильви перешла дорогу, утягивая за собой на поводке Жужу, который отчаянно сопротивлялся, потому что нашел под скамейкой кусок чего-то съедобного, но не успел его заглотить. Я не совсем поняла, о каких вопросах говорила мадам Сильви, но мне нравится легкая недосказанность. Она дает мне пищу для размышлений. Я даже люблю открытые финалы в книгах и фильмах. Многие пишут гневные отзывы на такие произведения, а мне кажется, они дают тебе огромную свободу для выражения себя. Ты даже вроде как участвуешь в создании своего уникального произведения вместе с автором, когда додумываешь финал. Разве это не здорово? Получать готовые ответы, конечно, удобно. Но гораздо приятнее прийти к ответу самому. И да, мой ответ может оказаться совсем не тем, что у мадам Сильви. И это прекрасно, я считаю.

***

Сегодня мы с мамой едем на плановый осмотр в больницу. Осматривать, конечно, будут меня, но мама каждый раз так волнуется, будто это ей придется полуголой стоять в холодном белом кабинете напротив доктора Дюлак. Мама, как обычно, курит за рулем из-за того, что нервничает. Мама часто нервничает. Я сижу на заднем сиденье. Конечно, мне нельзя вдыхать дым, но мама предусмотрительно сделала плотную перегородку из полиэтиленовой пленки между передними и задними сиденьями, а еще она выдыхает дым на улицу, а я сижу с противоположной стороны и мое окно открыто, поэтому я дышу свежим воздухом, и мамины сигареты мне совсем не мешают. Главное, что с ними она становится хоть немного спокойнее.

Я люблю рассматривать улицы, дома и людей, мимо которых мы проезжаем каждый раз по пути в больницу. Все куда-то спешат, у всех есть какие-то свои дела. Мне кажется, что жизнь каждого человека – это целый калейдоскоп. Или нет, скорее, меланжевая пряжа. Да, огромный моток разноцветных меланжевых ниток. Словно эти нитки, события плавно перетекают друг в друга, сплетаются, а иногда обрываются. И у каждого мотка свой неповторимый цвет.

Сегодня очень теплый для октября день. Небо чистое и светлое. Оно красиво отражается в витринах модных бутиков. Манекены в них выглядят слишком несчастными для тех, на ком висят вещи стоимостью в мамину годовую зарплату. Мы проезжаем мимо красивых и уютных аллей. Деревья в октябре выглядят ярче. Их стволы будто вбирают в себя влагу из воздуха и темнеют, контрастируя с яркими желтыми, оранжевыми и красными листьями. Мне кажется, октябрь – самый чудесный месяц в году! Была бы моя воля, я бы навсегда осталась жить в октябре. На улице столько красоты, и даже воздух будто становится чище и прозрачнее. Осенние деревья, скамейки и дома выглядят завораживающе хоть на фоне ярко-голубого неба, хоть среди темных серых туч. В этом месяце в пекарне мадам Дюпри появляются тыквенные пироги с пряностями. А еще это идеальный месяц, чтобы сидеть на подоконнике – не слишком жарко и не слишком холодно. И в октябре мне не так обидно, что я не могу гулять. Хотя, готова поспорить, осенние прогулки гораздо лучше летних. Но я рада и той красоте, что вижу из окна своей комнаты и из окна машины, пока мы едем на осмотр.

В день осмотра мама берет выходной. Обычно мы встаем рано утром. Я сижу на кухне под звуки бурлящего чайника и скворчащей на сковороде яичницы, мама суетится и бегает от холодильника к плите.

– Надо не забыть купить коробку конфет для мадам Дюлак!

И так каждый раз! Мадам Дюлак – это мой врач, чтоб вы знали, и она никогда не принимает мамины подарки. Ни-ког-да. Ну не принято у них среди врачей это. Но мама каждый раз с остервенением пытается всучить коробку конфет, плитку шоколада или еще какую-то еду доктору Дюлак. В этой ситуации неудобно всем – доктору отказываться, маме принимать отказы, а мне – одеваться самостоятельно, пока мама пытается довести до конца свой акт доброй воли. Я вот недавно смотрела фильм про сахар и про те ужасы, которые происходят от него в организме. Нет, меня это от сладостей не отпугнуло, я человек стойкий, а моя любовь к сладкой выпечке вообще неубиваема. Но теперь я со всей ответственностью заявляю, что если врач принимает в дар что-то сладкое, то такой себе из него врач. Ну, они-то все это и без фильмов должны знать. А вот мадам Дюлак врач просто превосходный, я уверена.

В больнице пахнет чистотой и лекарствами. Вернее, чистота сама по себе вряд ли пахнет, а вот дезинфицирующие средства пахнут так, что перепутать больницу с другим местом невозможно даже с закрытыми глазами. Пока мама заполняла какие-то бумаги на ресепшене, я сидела в холле и разглядывала других посетителей больницы. Мы пришли как обычно рано, доктор Дюлак была занята другим пациентом, поэтому после ресепшена мама пошла к автомату, чтобы выпить кофе. Вообще, дома я тоже пью кофе, но мне, вероятно, нельзя его пить. Поэтому на всякий случай при маме я не афиширую свою любовь к нему. Возможно, покажется странным, но мне нравится ездить в больницу. Во-первых, у мамы в день осмотра всегда выходной, а значит, мы проводим время вместе. А во-вторых, я больше никуда не выхожу из дома, поэтому для меня это всегда долгожданная смена обстановки. Мне еще повезло жить с моим заболеванием в век интернета, а как люди страдали раньше?

– Кати, пойдем! – скомандовала мама, сделала последний глоток кофе и выкинула стаканчик в урну у автомата.

Доктор Дюлак стояла в дверях своего кабинета и прощалась с каким-то пациентом. Мы встали чуть подальше. Мама держала в руках бумаги, которые дали ей на ресепшене, и нервно постукивала каблуком по гладкому белому полу.

– Мадам Лакруа, Кати, добрый день. Проходите, пожалуйста, – наконец сказала она, широко улыбнувшись.

Минут десять доктор Дюлак слушала меня и задавала стандартные вопросы про то, делаю ли я дыхательную гимнастику, все ли препараты принимаю вовремя, как себя ощущаю. В целом, у меня-то все как обычно. Только вот в последнее время я стараюсь не делать резких вдохов, иначе у меня появляется одышка. И поэтому приходится перемещаться медленнее и сильно не напрягаться физически в целом.

Мама с интересом слушала мои откровения. Доктор Дюлак понимающе покивала, записала что-то в бумагах, которые мы принесли, и попросила меня выйти подождать в коридоре, потому что она хочет поговорить с мамой.

Я, конечно, собралась и вышла, но мне всегда это казалось странным. Я выхожу за дверь, чтобы они с мамой могли обсудить мое здоровье. Моё, понимаете? А я тут как бы совсем не при чем, это вроде как их личные дела, в которые мне лезть не стоит. В этот раз на меня нахлынула волна негодования, поэтому, выходя из кабинета, я не до конца закрыла дверь и прильнула к образовавшейся щели.

Я услышала, что мадам Дюлак говорила маме что-то о результатах моих анализов. Какие-то показатели упали, какие-то – наоборот, повысились. Я совершенно ничего не поняла, но по серьезному и даже тревожному тону доктора Дюлак я поняла, что дела у меня ухудшились. Затем врач предложила перейти на другие лекарства. Она сказала, что они более дорогие, но те, что я принимаю сейчас, уже не дают положительной динамики. Мама только молча кивала и теребила в руках сумку.

– Ах, да, мадам Лакруа, – нахмурилась мадам Дюлак. – Я вас убедительно прошу отказаться от сигарет. Для Кати очень вредно вдыхать не только дым, но и частицы, которые оседают на одежде, волосах и повсюду в помещении, где вы курите.

О, нет. Мадам Дюлак, видимо, почувствовала от мамы запах сигарет. Что же она делает! Сначала прописала мне дорогие лекарства, из-за чего мама будет больше работать сверхурочно, так теперь еще и курить маме запрещает. Совсем меня не жалеет. Конечно! Не доктору же потом с ней общаться, а мне. Вы не подумайте, маму я очень люблю, но любить нервного и раздражительного человека в разы труднее! Поэтому мадам Дюлак мне совершенно точно не упростила жизнь своими рекомендациями.

Мама только виновато склонила голову и опять покивала. Всю дорогу домой она была погружена в свои мысли, и мы не перекинулись и словом. Надо отметить, что она ни разу не закурила, зато обругала совсем неприличными словами водителя, который подрезал ее на светофоре. Пленку между передними и задними сиденьями мама все равно не убрала почему-то. Ну ладно, все равно с пленкой мне легче представить, что я важная знаменитость, которую личный шофер на лимузине везет по ее знаменитым делам. Ведь в лимузинах есть перегородка между сиденьями, совсем как у меня.

***

Однажды днем я сидела у открытого окна и зачарованно наблюдала за тем, как мелкий дождь оставляет на лужах рябь. На улице только редкие прохожие пробегали по срочным делам, скрыв свои лица под огромными серыми зонтами. Я, к слову, люблю всякую погоду. Но даже мне не во всякую погоду хочется оказаться на улице. Вот, например, дождь я лучше переношу, сидя у себя дома на подоконнике. Не то чтобы у меня много альтернатив, но все же. Особенно уютно в такие моменты смотреть в окно и пить вкусный чай или какао с зефирками. Только вот я ничего такого дома не нашла, поэтому просто сидела и смотрела на улицу. Из пекарни мадам Дюпри вышел темнокожий парень в огромной толстовке и таких же огромных штанах. Он перебежал дорогу, сел на лавочку напротив моего окна, достал из небольшого свертка шоколадный пирог и с аппетитом впился в него зубами. Мое молчаливое присутствие парень заметил только когда дожевывал последний кусок. Он широко улыбнулся, обнажив потрясающе белоснежные зубы, и помахал мне рукой.