В плену королевских пристрастий

– Конечно. Я бы и сама вернулась, но вернуться с Вами мне приятнее. Я ведь уже сказала, что очень благодарна, что Вы приехали за мной.

– Алина, – герцог тряхнул головой и разжал руки, отпуская ее, – я что-то не совсем хорошо понимаю… Вы все это серьезно говорите?

– Да, милорд, серьезно. Мы уедем, когда Вы захотите. И еще спросить Вас хотела… Можно?

– Конечно же… Что за вопрос? Вы что, теперь, перед тем как что-то спросить, еще разрешение спрашивать будете? У Вас с головой точно все нормально? Может, опоили Вас тут чем-то? Вы чувствуете себя как?

– Чувствую себя нормально, хорошо. А спросить на счет Катарины хотела. Вам решать, что с ней делать. Отец-настоятель предложил два варианта: или тут ее как послушницу оставляем, или отдаст он нам ее, но только если я жестко контролировать ее буду и наказывать за малейшее непослушание.

– А Вы сможете ее наказывать? – герцог еще более удивленно взглянул на нее.

– После таких его слов не наказать не смогу.

– Вам как хочется?

– Никак, милорд… Мне оба варианта не нравятся. Тут ей было плохо, очень плохо, даже когда она как паломница жила, а теперь ее отец-настоятель послушницей сделать хочет, к тому же у такой монахини, что девочка наша света белого невзвидит… не по ней будет ноша. Да и дома, если я ее строго контролировать стану, ей не легче будет. Одна у меня надежда на Вас, милорд. Если Вы пообещаете жалеть ее, утешать и поддерживать, то может и не так плохо ей дома будет…

– Я? Жалеть, утешать и поддерживать? После того, что она натворила? Вы соображаете, что требуете от меня?

– Милорд, простите… Простите, если прогневала Вас, – Алина, вновь склонив голову, начала опускаться на колени.

– Да прекратите Вы на колени падать! Не в храме, – подхватывая ее, раздраженно проговорил он. – Вы так еще на людях передо мной на колени упадите. Особенно перед королем. Представляете, что все подумают? Какими методами я Вас до такого состояния довел и что делал, чтобы заставить вернуться.

– Причем тут, кто что подумает? Меня это не интересует. Мне важно, чтобы Вы на меня не гневались.

– Я не буду гневаться, если Вы никогда, слышите, никогда, не будете падать передо мной на колени, – он отступил на шаг и пристально посмотрел на нее.

– Хорошо, не буду… – Алина согласно кивнула. – Но так, как быть с Кэти?

– Как сама решите, так все и будет. Хотите, здесь оставляйте, хотите, заберем ее. Кстати, не хотите сама за ней следить и наказывать, можно монахиню какую-нибудь взять, пусть она следит за ней. Главное, чтоб без присмотра она больше не оставалась. Или это в любом случае должны делать Вы?

– Я, милорд, именно я, – в глазах Алины сверкнули слезы, – бедная девочка, мне ее так жалко, Вы не представляете…

– Алина, а своего ребенка Вам не было жалко? Хоть Катарина моя дочь, но я не понимаю Вас…

– Жалко, очень жалко… но он уже умер, милорд… Ему я больше ничем помочь не могу, кроме молитв о его душе. А Катарине могу.

– Вот и помогайте. А жалеть ее нечего.

– Алекс, я знаю каково жить без любви отца. Мой отец до конца своих дней ненавидел меня… Я не знаю, каково жилось ему с этой ненавистью, но мне очень плохо, особенно поначалу. Это боль, которая разъедает сердце и туманит разум, от которой не хочется жить. Такого я не пожелаю никому. Поэтому я понимаю, из-за чего Кэти решилась на все это, и не могу осуждать ее.

– Алина, это – вздор. Тысячи людей живут без любви и отцов и матерей и хоть живут в гораздо худших условиях, чем моя дочь, при этом не встают на путь колдовства и преступлений. Вы вон тоже выбрали другой путь. Я поклялся в прошлый приезд, что ни в чем не буду обвинять ее, и только это останавливает меня, чтобы не свернуть шею этой стерве, которая опорочила весь наш род, став ведьмой.

– Она не ведьма, она борется с этим.

– Замечательно, – мрачно усмехнулся герцог, – только, как мне кажется, не особо успешно борется, раз отец-настоятель требует, чтобы Вы либо оставили ее здесь на послушании у самой строгой из монахинь, либо жестко контролировали.

– Милорд, ей необходима любовь… Почему Вы так безжалостны и к ней и к младшим дочкам? Ведь ни Луиза, ни Мария вообще не виноваты ни в чем…

– Алина, я восемь лет делал для них все, ради них я отдал тебя королю… Не требуй от меня большего. Я согласен разрешить тебе видеться с ними и контролировать их пребывание в монастыре, до их замужества. Однако я не хочу, чтобы король их вновь использовал для давления на меня, это раз, не хочу, чтобы они видели, что творится у нас в замке, это два, и не хочу, чтобы они видели какие у нас взаимоотношения, я хочу их строить без них.

– Значит, Вам более по душе и Катарину оставить в монастыре?

– Катарина… – герцог мрачно хмыкнул, – Такая дочь позор и бесчестье. Конечно, суровый монастырь лучшее место для нее, но ради Вашего удовольствия я готов и забрать ее… Разумеется я вряд ли позволю ей выйти замуж и наверняка лишу любого приданного и титула. Скорее всего, я признаю ее недееспособной, и буду постоянно жестко следить, чтобы ее контролировали, и у нее не было возможности заняться вновь чем-то подобным. Так что мне все равно кто и где это будет делать, главное, чтобы этот контроль был.

– А Вы лукавите, милорд… Вам не все равно.

– Ну если быть до конца откровенным… Да, я с удовольствием посмотрю, как Вы будете строго следить за ней и наказывать ее, герцогиня… Но это будет Ваше решение, я соглашусь с любым.

– Алекс, Вы же мой супруг! Вы не раз говорили, что хотели поддерживать меня, так поддержите сейчас! Я хочу помочь Катарине выбраться из той трясины, в которую она попала. Без Вашей помощи мне не справиться. Ей нужна Ваша любовь!

– Алина, моя дочь, которую я любил больше всех, вместо того, чтобы с радостью принять как то, чего я смог для них добиться, так и мою волю, постаралась испортить все, что только могла. Вместо благодарности за то, что они вырвались из нужды, получили возможность вести достойный образ жизни, а так же великолепные перспективы, она стала хамить Вам, затем чуть не убила Луизу, а потом решила свести в могилу Вас и Вашего ребенка. И сейчас Вы ожидаете от меня, что я должен окружить ее любовью и лаской? Нет, Алина. Хочет вырваться из трясины в которой по собственной дури оказалась, пусть заслужит. Ей и так несказанно повезло. И я сразу Вас предупреждаю, если Вы решите ее забрать из монастыря, я не только жалеть ее не буду, я буду проверять, как Вы ее контролируете и наказывать сам, если посчитаю, что Вы наказали недостаточно строго.

– Милорд, нельзя быть таким безжалостным и суровым. Какой бы она не была, она – наша дочь.

– Это не дает ей право вести себя подобным образом. Даже отец-настоятель, как я понял, настаивает на жестком контроле. Я лишь поддерживаю его точку зрения. Как, к сожалению, выяснилось, она не понимает доброго отношения.

– Милорд, она все осознала. Она раскаивается.

– Тогда почему отец-настоятель требует от Вас, чтобы Вы жестко ее контролировали, миледи?

– Чтобы она не впала в другой грех. Она считает, что моя любовь это все к чему она должна стремиться и сейчас будет стараться всеми способами лишь добиться моего расположения, а в этом тоже ничего хорошего нет.

– Даже так? Как интересно… – протянул он, – Значит, девочка почувствовала, что Вы можете ей гарантировать комфортное существование, и решила воспользоваться этим, а отец-настоятель, поняв это, запретил Вам ей его обеспечивать…

– Милорд, пожалуйста, я Вас очень прошу, не зовите ее девочкой. Она наша дочь, и то, что Вы так называете ее, мне очень неприятно слышать.

– Чем же это слово, позвольте узнать, Вам так не угодило?

– Девочка, это чужая, посторонняя, о которой Вы не хотите знать ничего, даже имени… А Катарина не посторонняя. Да, она провинилась, но в наших силах помочь ей исправиться… Она очень любит Вас, милорд. Все, что она сделала, она сделала, лишь пытаясь вернуть Вашу любовь, которую, как ей казалось, она потеряла…

– Оригинальный способ, Вам не кажется? Кстати, все преступники что-то пытались получить или вернуть, однако это не снимает с них вины и не отменяет наказания. Так что Вы решили? Тут ее оставим или заберем?

– Я хочу ее забрать, милорд, очень хочу… но решиться на то, что я буду с ней так строга, как хочет отец-настоятель, мне тяжело…

– Не вижу проблемы. Вы и так сделали для нее все, что могли. Если она будет покорна и послушна, Вам не надо будет быть с ней суровой. Другое дело, что она вряд ли такой будет, поэтому Вам и тяжело принять это решение. Но выхода все равно другого нет. Позовите ее, если это возможно. Я хочу поговорить с ней, перед тем как дать Вам окончательное согласие.

– Конечно, милорд. Я сейчас приведу ее, – согласно кивнув, герцогиня шагнула к двери.

– Алина, постойте.

– Да. Вы что-то хотели?

– Хотел, дорогая, – он, шагнув к ней, вновь притянул ее к себе. – Я вижу, Вас здесь сломали. От роскошной, уверенной в своих силах и своей правоте женщины не осталось и следа… У Вас глаза испуганной, забитой собаки, ждущей выволочку от хозяина и готовой ее покорно принять. Мне интересно: кто это сделал и как?

– Милорд, что Вас не устраивает? Скажите, я постараюсь вести себя по-другому.

– Это очень трудно объяснить словами… Вы сейчас похожи на нежное вьющееся растение, у которого вырвали опору. Совсем недавно оно вздымалось вверх прекрасным цветущим облаком, а сейчас валяется на земле и любой может наступить, поломать, растоптать… Оно знает, что ему теперь придется жить внизу, на земле, не видя ничего кроме ног, затаптывающих его в грязь… Кто так с Вами? Неужели я?