Мертвые хризантемы

– Ну что думаете? – спросил Кучеров, когда они вышли из квартиры Колывановых и направились обратно к площади, где оставили машину.

– Жену жаль, она совершенно искренне переживает, такое не сыграешь. Ноутбук давно не использовали, кейс в пыли, так что остается надеяться только на синхронизацию данных со смартфоном, иначе он нам никак не пригодится, – пожав плечами, произнесла Полина, вынимая сигареты. – Как вы с Речковским договорились? Он назад с нами поедет?

– Да, что ж ему рейсовым-то автобусом снова трястись… Может, перекусим где-нибудь, пока он не позвонил? – Кучеров вскинул руку и посмотрел на часы.

– Я не голодна, но кофе бы выпила.

– А я зато голоден, как волк, так что идемте в кафе, пока я тут замертво не упал.

– Кику ужинать не выйдет? – уже сидя за накрытым столом, спросила Анита у горничной Юли.

– А Дины Александровны нет дома, – поправив угол скатерти, сказала девушка. – Она как уехала где-то около трех, так и не возвращалась.

– Не сказала куда?

– Нет.

– Спасибо, Юля, можете отдыхать.

Горничная вышла, а Анита с отвращением отодвинула тарелку – аппетит пропал. Ее раздражала ситуация, в которой она не ощущала себя хозяйкой положения. Кику стала совершенно неуправляемой, с каждым днем ее поведение раздражало Аниту все больше, и она не могла думать ни о чем, кроме того, что выкинет падчерица в следующий момент. «Запереть бы ее в психушку, – раздраженно думала Анита, делая глоток сока и отставляя стакан. – В Осинске, конечно, это не получится сделать тихо, а вот если отправить ее куда-нибудь… да хоть в тот же Хмелевск. Пусть бы до окончания выборов там побыла, может, мозги бы на место встали».

Но она прекрасно понимала, что силой упрятать падчерицу в закрытое заведение не получится ни здесь, ни в Хмелевске – подобными действиями она только привлечет к себе и Кику дополнительное внимание прессы и конкурентов. Только такого скандала еще не хватало. Но существовала еще реальная угроза от Кику – что-то ведь она имела в виду, говоря о том, что запросто может утопить Аниту в грязи. «Нет, не может быть… – думала Анита, грызя костяшку указательного пальца. – Если никто не раскопал это во время прошлых выборов, то где уж Кику с ее скудным умом… а во время первой предвыборной кампании меня изучали словно под микроскопом, кажется, даже цвет нижнего белья узнали. Нет, Кику просто нравится пугать меня, она удовольствие получает, изводя меня такими полунамеками. Это блеф, не более».

Но эта мантра, которую Анита повторяла про себя вот уже вторые сутки, не очень успокаивала. Поняв, что ужинать сегодня не в состоянии, она встала из-за стола и пошла в кабинет, заперлась там и, воровато оглянувшись, нажала на одну из полок книжного шкафа, занимавшего всю правую стену. Стеллаж выдвинулся вперед, и Анита, легко сдвинув его влево, открыла обнаружившуюся за ним дверку сейфа. В самой глубине лежали папка и старая видеокассета в затертом футляре. Анита внимательно осмотрела то, как лежат вещи, убедилась, что с момента, как она открывала сейф в последний раз, ничего не изменилось, и с облегчением закрыла дверку.

Вернув на место стеллаж, она сделала глубокий вдох и резкий выдох и повернула ключ в замке, собираясь выйти. Едва Анита открыла дверь, как буквально напоролась на стоявшую за ней Кику и даже вскрикнула от неожиданности. Падчерица в своем обычном кимоно и гриме стояла практически на пороге кабинета и, скрестив на груди руки, насмешливо смотрела на Аниту:

– Что, матушка, проверяли свои сокровища?

У Аниты по спине побежали мурашки – и от внешнего вида Кику, и от ее слов, произнесенных тихим голосом. Кроме того, она была уверена, что Кику понятия не имеет о сейфе, его вмонтировали в стену и установили книжный стеллаж в то время, когда она проходила стажировку в Японии.

– Ну что же вы так испугались? – продолжала насмехаться падчерица, даже не сдвинувшись с места, в то время как Аните пришлось сделать шаг назад. – У всех есть тайны, что же в этом такого? Вот и у вас есть, вы же живой человек. Но помните – японцы говорят «Прошлое – зеркало для настоящего», матушка. А что вы видите, когда смотрите в свое зеркало? – Она вдруг резко наклонилась вперед, так, что от неожиданности Анита сделала еще шаг назад, в кабинет, и прошипела: – Я знаю, что вы там видите… знаю… – и, выпрямившись, развернулась и пошла прочь своей мелкой семенящей походкой, а Анита почувствовала, как в голове что-то лопнуло, и вдруг стало совсем темно.

Очнулась Анита спустя какое-то время и не сразу вспомнила, что случилось и почему она лежит на ковре в кабинете. Голова болела, подташнивало, а потолок почему-то покачивался. Анита перевернулась на бок, подтянула колени к груди, обхватила их руками и так лежала до тех пор, пока не стало легче. «Пыль под шкафами, – отстраненно констатировала она, глядя перед собой. – Надо Галине Васильевне замечание сделать. Сколько пыли…»

С трудом поднявшись на ноги, Анита перебралась на диван и, подсунув под шею подушку, снова свернулась в позу эмбриона. «Зеркало для настоящего… зеркало… что вы видите в этом зеркале, матушка?» – зазвучал в голове голос Кику, и Анита начала мелко дрожать всем телом. «Саша, видишь, что вышло из твоего свободного воспитания? – простонала она мысленно, обращаясь к мертвому мужу. – Ты вырастил монстра, чудовище, способное только уничтожать! И теперь она тянет руки к тому, что я выстраивала долгие годы… а я ничем не могу ответить ей, ничем!»

Внезапно Анита вскочила с дивана и бросилась прочь из кабинета. Она выбежала во двор и опрометью кинулась к оранжерее, намереваясь разнести там все в клочки, чтобы хоть так сделать Кику больно. Почти добежав до цели, Анита вдруг остановилась и поняла, что во дворе не горят фонари, хотя уже давно стемнело, а по оранжерее мечется тусклый пучок света. Анита замерла, стараясь рассмотреть, что происходит за стеклами, но ничего не видела, кроме возникавшего то там, то тут тусклого луча. «Господи, что она там делает?» – подумала Анита, у которой даже мысли иной не возникло, в оранжерее могла быть только Кику, лишь у нее был ключ.

Прижавшись спиной к забору, Анита боялась даже дышать, чтобы не спугнуть падчерицу. Внезапно луч за стеклами исчез, хлопнула дверь, и от оранжереи вправо кто-то пошел, стараясь делать это как можно бесшумнее. Анита напрягла зрение, но рассмотреть удалявшуюся фигуру не смогла.

Утром в столовую ворвалась разъяренная Кику и, схватив первую попавшую ей под руку чашку, изо всех сил грохнула ее об пол:

– Я ведь предупреждала?!

– Что случилось? – Анита на всякий случай встала и обошла стол, чтобы оказаться подальше от падчерицы, явно находящейся в состоянии крайнего возбуждения.

– Я предупреждала вас, что не надо заходить в мою оранжерею, не надо! – на пол полетела вторая чашка, за ней – вазочка с вареньем.

– Ты с ума сошла?! Оставь в покое посуду, ненормальная!

– Оставлю! Непременно оставлю! – процедила Кику, продолжая уничтожать все, до чего могла дотянуться.

В столовую вбежал приехавший за Анитой Натан и, не церемонясь, схватил Кику сзади за руки, но она вырвалась и вцепилась ему в лицо. Анита словно очнулась от сна и побежала на помощь референту, который пытался отодрать от себя Кику, словно та была разъяренной кошкой:

– Успокойся! Да успокойся же ты! – Анита, не церемонясь, схватила падчерицу за волосы и изо всех сил дернула к себе, но это оказалась накладка, которую Кику всегда добавляла, делая высокую прическу. Отбросив накладку в сторону, Анита снова ринулась к падчерице, но та уже отпустила Натана и теперь, тяжело дыша, наблюдала за тем, как тот растирает по лицу кровь:

– Холуй! – выплюнула Кику с презрением и, подобрав полы кимоно повыше, стремительно вышла из столовой.

– Уколы от бешенства не понадобятся? – спросил Натан, беря протянутую Анитой салфетку и прикладывая к кровоточащей щеке.

– Нет. Простите, Натан… у нас тут… небольшая семейная ссора, – пробормотала Анита, выдвигая для него стул. – Присаживайтесь, я сейчас попрошу перекись водорода принести, обработаем ваши царапины.

– Ничего… заживет. Как только теперь с таким лицом на завод ехать?

На пороге внезапно снова появилась Кику, и Натан поспешно вскочил со стула, однако она произнесла совершенно нормальным тоном:

– Натан, простите, ради бога… так неловко… вы просто под руку подвернулись, я терпеть не могу, когда меня хватают сзади… позвольте, я посмотрю, что с вашим лицом? – Она мягким жестом вернула Натана на стул и развернула к свету: – Матушка, откройте, пожалуйста, окно пошире.

Опешившая Анита подчинилась и раздвинула портьеры, впуская в комнату солнечный свет с улицы. Кику быстро и ловко обработала царапины Натана и предложила:

– Хотите, я вас немного загримирую? Чтобы никто не увидел, что у вас на лице?

Натан перевел удивленный взгляд с нее на Аниту и пробормотал:

– Она это серьезно, Анита Геннадьевна?

– Вполне, – кивнула она. – И я бы на вашем месте согласилась, Натан. Нам ехать на завод, а у вас лицо в таком виде…

– Валяйте, – согласился Натан, поворачиваясь к Кику.

– Тогда идемте ко мне, там будет удобнее. Обещаю, это не займет много времени, – смиренным тоном пообещала Кику и протянула Натану руку. – Не волнуйтесь, матушка, никто ничего не заметит, – сказала она, уже почти выйдя из столовой, и у Аниты снова по спине пробежала дрожь, как будто падчерица имела в виду вовсе не исцарапанное лицо референта, а что-то совсем другое.

Не сработал будильник. Такое бывает, совершенно рядовая ситуация, но именно сегодня это оказалось тем самым пусковым моментом, с которого все пошло не так. Случись это в любой другой день – не произвело бы такого впечатления, но в понедельник… С самого детства понедельники воспринимались как старт, начало, день, задающий тон всей неделе. Может, потому, что именно утром в понедельник приходилось идти сперва в детский сад на пятидневку, а потом – каждое утро в школу-интернат до субботы. И в каком настроении проснешься в понедельник, так и идет вся неделя.

Опоздание становилось катастрофическим, но если еще и отказаться от ежедневных ритуалов, помогавших настроиться на работу, можно вообще никуда уже не ехать. Пришлось звонить Маше и просить перенести первого пациента на любое удобное для него время в другой день.

Как назло, вызвать такси оказалось тоже делом сложным – в понедельник с утра опаздывали, видимо, многие, потому свободных машин не было, а предлагаемое время ожидания граничило с безумием. Общественный транспорт в таких условиях выглядел совсем кошмаром, но другого выхода просто не было.

Добираться до офиса пришлось, изнемогая от посторонних запахов, звуков и катастрофической близости чужих тел – вот это последнее было особенно невыносимо. «Как жаль, что в офисе нет душевой кабины… Может, все-таки сделать ее, ведь мне предлагали во время ремонта? Да, было глупо отказываться, нужно что-то все-таки решить, невозможно вот так… теперь весь день буду думать, что от меня разит чужим потом и духами».

В офисе первым делом пришлось выхватить из стола большую упаковку влажных салфеток и бежать с ними в туалет, где в тесной кабинке обтереться, как возможно. Стало чуть полегче, осталось выпить чашку крепкого кофе и вернуть себе хоть какое-то подобие равновесия.

– К вам посетитель, – прожурчал по интеркому голос Маши, но дверь уже распахнулась, и на пороге возник Влад – бледный, с ввалившимися глазами и испариной на лбу.

– Помоги… помоги мне… – прохрипел он и тут же рухнул на пол, потеряв сознание.

– Маша! Маша, принесите, пожалуйста, аптечку!

– Может, «Скорую»? – засуетилась она.

– Нет, не нужно… сами справимся. Положите все на стол и можете пока заняться своими делами.

– Но…

– Маша, сделайте, как я прошу!

Она оставила аптечку и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Тащить Влада на диван оказалось тяжело – неподвижное тело сделалось неподъемным. Да, похоже, прием на сегодня нужно отменять совсем…

– Маша, пожалуйста, обзвоните всех сегодняшних пациентов и перенесите их на то время, которое они сами выберут – неважно. Сегодня приема не будет. Когда все сделаете, тоже можете идти домой.

Влад не приходил в себя, но это, наверное, было даже к лучшему – можно спокойно осмотреть рану. Она выглядела ужасно, края нагноились, повязка, наложенная кое-как, вся насквозь пропиталась сукровицей. «Придется вспоминать навыки первичной обработки… хотя тут медлить нельзя, рана хоть и неглубокая, но уже грязная. Где ж тебя носило-то? И как ты оказался в моем офисе? Но главное – что мне теперь с тобой делать? Везти к себе? Как, на чем? Оставить здесь? Еще лучше – не хватало привлечь внимание охраны… Что же мне делать теперь?»

Влад очнулся и застонал, пытаясь оттолкнуть руки, накладывавшие повязку.

– Тихо… успокойся, я же хочу как лучше. Антибиотики нужны тебе, нагноилось все… Где ты был, почему в таком состоянии?

– Не могу… домой… там в крови все…

– А с тебя что же, подписку о невыезде не взяли?

– Взяли…

– Ты идиот?! А зачем же ты ко мне приехал, раз подписку дал? Тебя ведь теперь арестуют, а меня могут привлечь за укрывательство!

– Мне нужна помощь… срочно… а потом я сразу уеду, обещаю… просто поговори со мной.

– Тебе нужна не психологическая помощь сейчас, а вполне реальная хирургическая!

– У тебя ведь есть знакомые? Кто-то может… дома…

– Да ты спятил совсем! Как я объясню, почему ты с криминальной травмой в больницу не хочешь?

– Так и объясни – травма криминальная, спецсообщение, то, се…

– Очень умно придумал.

– Ну, заплати, в конце концов, я тебе потом все верну.

– Да с чего ты вернешь-то, всеми твоими деньгами жена распоряжается! Тоже мне – заемщик…

– Прекрати! – Влад скривил губы, и его красивое лицо исказила гримаса отвращения. – Ты ведь о ней ничего не знаешь!

– Зато вот вижу резаную рану.

– Это тебя не касается! Ты психотерапевт? Так поговори со мной!

– Влад… какой смысл разговаривать с человеком, который не готов работать над своей проблемой? А ты не готов, это же очевидно. Ты не в состоянии признать, что проблема кроется не только в ней, но и в тебе тоже. Ведь это ты позволяешь…

– Ну я ведь прошу – хватит! Давай говорить о другом.

– Хорошо, давай. О чем?

– Дай мне совет. Я совсем растерялся и не знаю, что делать дальше. Милана в больнице, но у нее рана не опасная, выпишут через неделю. А потом что делать?

– У тебя есть неделя, чтобы определиться, хочешь ли ты продолжать жить так же, как до этого. В следующий раз ты можешь ударить ее сильнее – и тогда она умрет, а ты сядешь.

Взгляд Влада сделался недоуменным:

– Ты что?! Ты что же, думаешь, что это я ее?

– А это не так?

– Конечно, нет! – Влад вцепился в волосы и вдруг расхохотался каким-то неестественным смехом – так умела смеяться только Кику, наводя порой ужас на всех, кто ее не знал. – Ты серьезно считаешь, что я мог ударить ее ножом?! Да какой же ты после этого психотерапевт?!

– При чем тут моя квалификация? Есть объективные данные – твоя жена госпитализирована после семейной ссоры с ножевым ранением. Кто, по-твоему, мог ее ударить? Ответ очевиден.

– Нет! – выкрикнул Влад и попытался вскочить на ноги, но не смог, сполз бессильно по спинке дивана: – Черт… я не трогал ее! Она сама!

– Стоп, погоди… что значит – сама?

– Она ударила себя ножом в бок, а потом протянула нож мне!

– И ты, придурок, взял его?! Взял, чтобы твои отпечатки на нем остались?! Да тебя же посадят, она этого и добивается!

– Не ори… я протер ручку, что же я – совсем?

– Да что толку-то?! Слушай… а давай ее в психушку закроем, хочешь? У меня есть приятель в судебно-психиатрической экспертизе, он поможет. Пусть посидит полгодика – выйдет шелковая.

– Не смей мне даже предлагать такое, – зашипел Влад, вцепляясь в подлокотник дивана. – Я ни за что не причиню ей вред!

– Ну, смотрю, она с этим и сама неплохо справляется. Тогда остается только ждать, кого из вас двоих она прикончит раньше – себя или тебя. И что-то мне подсказывает, что второе.

– Я зря приехал…

– Видимо, да. А я уже жалею о нашем знакомстве.

– Тогда какой же ты специалист? – снова скривился Влад. – Расписываешься в собственном бессилии, потому что понимаешь, что не можешь ничем помочь?

– Я не могу помочь тому, кто сам этого не хочет. Ты не желаешь осознать проблему, так я-то что могу?

– А нет никакой проблемы, понимаешь? Я ее люблю, ребенка тоже – разве это проблема?

«О, ну все, опять начинается! Такое впечатление, что на него, как на попугая, периодически накидывают платок. Только попугай при этом замолкает, а Влад начинает нести чушь. При чем тут любовь? Это скорее зависимость, болезнь. Ведь Влад временами выныривает из-под платка и понимает, что все в его жизни идет наперекосяк и рано или поздно у этой истории неизбежно случится финал, который будет отнюдь не счастливым. Именно в такие моменты он пугается и бежит ко мне за помощью, потому что понимает – нельзя так жить. Однако стоит мне начать как-то прорабатывать эту проблему, как Влад вновь ныряет под этот невидимый платок и начинает нагромождать словесную чушь, как забор, за которым прячется от меня. Это действительно тупик, я ничего не могу сделать, не вижу выхода».

– Ты останешься сегодня у меня. Сейчас я вызову такси, и мы поедем. Приема сегодня уже не будет.

– К тебе? Я не могу ночевать у тебя.

– Да? А что такое?

– У меня же подписка…

– Ну ты не слишком заботился об этом, когда ехал сюда. Все, Влад, хватит. Я вызываю такси.

Влад немного успокоился только в квартире, когда увидел запертую на замок входную дверь, опущенные шторы в комнате, служившей кабинетом, свежее постельное белье на диване. Он словно расслабился, поверил в то, что здесь с ним ничего плохого случиться не может.

– Переночуешь здесь, сейчас что-нибудь закажем, у меня холодильник пустой, совсем некогда… и попробую поискать кого-то среди знакомых, кто мог бы рану обработать.

– От меня один дискомфорт, да? – грустно улыбнулся Влад, присаживаясь на край дивана.

– Это твоя жена так говорит обычно?

– Иногда говорит, конечно.

– Скажи мне… ну неужели в твоей жизни никогда не было других женщин? Тех, что любили бы тебя и ценили? Ведь ты достоин лучшего, ты же умный, интеллигентный, образованный.

Влад махнул рукой и сморщился – жест, видимо, отозвался болью в раненом боку.

– Ты серьезно думаешь, что все перечисленные тобой качества гарантируют счастье? – усмехнулся он невесело. – Любят не за это.

– Да любят вообще ни за что! Но я вот что знаю совершенно четко – нельзя любить того, кого ты не уважаешь. Нет уважения – нет любви. Понимаешь, что происходит в твоих семейных отношениях? Тебя там не любят, потому что не уважают, и в этом виноват только ты сам. Помнишь, как рассказывал мне о самой первой совместной поездке на отдых? Тогда для тебя должен был прозвучать первый звоночек. Женщина, не считаясь с твоим мнением и с тем, как на тебя будут смотреть окружающие, устраивает истерику на рецепции отеля, да еще и пощечину тебе отвешивает. После такого нормальный мужик уходит и даже не оглядывается, а что сделал ты?

– А я сел в машину и повез ее в другой отель. Ты не понимаешь, я ее уже любил, мне казалось, что это просто вспышка, нервный срыв, такого больше не повторится… – Влад потер пальцами переносицу. – Ведь потом она вела себя нормально, мы чудесно отдохнули…

– А потом она осмелела, стала закатывать тебе такие концерты регулярно, нащупывала границы, а когда поняла, что может делать все что угодно, стала совершенно неуправляемой, да?

– Да… но ведь я тебе рассказывал – у нее было очень тяжелое детство, ее бил отчим, а мать никогда не заступалась… ее из дома выставили в семнадцать лет, она была вынуждена сама добиваться всего, на вокзале ночевать…

Заломило в висках – от этих разговоров, повторявшихся с регулярностью заевшей пластинки, всегда болела голова. Влад совершенно себя не слышал, не воспринимал собственные слова. Он, как типичная жертва домашнего насилия, всегда оправдывал мучительницу тем, что у нее в жизни все было не так гладко. Он словно бы выдавал Милане индульгенцию на дурное поведение и обращение с ним, объясняя это перенесенными ею в детстве психологическими и физическими травмами. И с этим ничего не удавалось сделать, никакие методики не работали. С женщинами иногда все-таки что-то срабатывало, получалось достучаться, убедить, переключить. Но мужчина в практике попался впервые, потому действовать приходилось интуитивно, и это, к сожалению, пока не приносило ни ощутимых результатов, ни даже крошечных сдвигов.

– Ты не устал? Может, полежишь, а я пока позвоню?

– Да… глаза слипаются, я почти не спал.

– Тогда отдыхай.

Утром Полина почувствовала себя даже отдохнувшей, хотя спать легла почти в четыре. Совершенно не ощущая недосыпа, она вышла на улицу и немного прошлась вокруг гостиницы и по прилегающей к ней улице. Город просыпался, люди спешили на работу, становилось все более шумно – обычный будний день, начало недели. «А я сейчас позавтракаю и поеду в прокуратуру, вызову туда Кику… нет, лучше все-таки поеду к ней сама, хочу заодно осмотреть и оранжерею, вдруг что-то найду».

Машина уже стояла на парковке возле гостиницы, Вадим сидел за рулем, открыв дверку, и что-то читал на экране телефона.

– Доброе утро! – поздоровалась Полина, поравнявшись с машиной. – Я не рассчитывала, что вы так рано подъедете… но сейчас быстренько переоденусь.

– Доброе утро, Полина Дмитриевна, – убирая телефон, отозвался водитель. – Вы не торопитесь, собирайтесь спокойно, все в порядке. Если хотите, можем опять в кофейню поехать.

– О, вот это будет кстати. Я через десять минут вернусь.

Подумав, не надеть ли форменный китель и юбку, Полина, стоя в номере перед шкафом, сморщила нос и решила, что пока в столь официальном костюме нет нужды, можно обойтись джинсами и тонким свитером. Форму она не очень любила, предпочитала надевать только по официальным поводам или для допросов в СИЗО – попадались такие клиенты, с которыми лучше держаться официально и строго, а форменный китель, как ни крути, внушал уважение. Но сегодня ей предстояла пока еще беседа, а не допрос. Однако, вспомнив поведение Кику, Полина решительно протянула руку и все-таки достала форму. «Может, она как раз из тех, кого погоны приводят в равновесие и заставляют держать себя в руках… Да, так будет правильно».

Вадим слегка удивился, узнав маршрут, но вопросов не задал. Насколько Полина успела понять, здесь вообще никто не задавал лишних вопросов, а четко исполнял то, что было предписано. С оперативниками было так же – Речковский вчера по пути домой отчитался о проделанной работе по пунктам, предъявил два изъятых ноутбука и своими впечатлениями поделился только после конкретного вопроса Полины. Ему тоже показалось, что супруги убитых не были в курсе их интернет-знакомств или регистраций на каких-то сайтах, однако обе отметили изменения в поведении, произошедшие за довольно короткое время. Оба мужчины словно утратили интерес к своим семьям, постоянно проводили время с гаджетом в руке и неохотно исполняли свои прежние обязанности.

Полина думала об этом, рассеянно глядя в окно и отмечая, что пробки усиливаются. Для относительно небольшого города Осинск был забит автомобилями, что, конечно, создавало определенные трудности в часы пик.

У дома Аниты Полина с удивлением увидела машину Кучерова, в салоне которой кто-то сидел. Она даже подумала, что о чем-то забыла, но нет, они не договаривались встречаться здесь.

– О, а чего это начальник убойного тут делает с утра пораньше? – протянул и Вадим, паркуя машину рядом.

– Мало ли…

Полина быстро выбралась из ставшего душным салона автомобиля и направилась к воротам, нажала кнопку звонка. Ей открыла высокая сухопарая женщина с темно-каштановыми волосами, убранными в гладкий пучок на макушке:

– Вы ведь Каргополова? – спросила она, едва только Полина перенесла ногу через порог.

– Да.

– Анита Геннадьевна предупреждала, что вы можете сегодня приехать. А вот о визите господина Кучерова – нет. – Через ее плечо Полина увидела стоящего у крыльца Вячеслава – он кому-то звонил и нетерпеливо постукивал ногой о нижнюю ступеньку.

– Он со мной.

Вячеслав наконец увидел Полину и оборвал разговор:

– О, Полина Дмитриевна, ну, наконец-то! А то меня без вас дальше крыльца не пускают, хоть я и ордер предъявил.

– Какой ордер?

– На обыск. Там в машине Речковский ждет и еще два сотрудника.

Полина бросила быстрый взгляд на женщину и, извинившись, схватила Кучерова за рукав куртки и отвела в сторону:

– В чем дело? Какой обыск, что происходит?

– Всю ночь пыхтели с ноутбуками. Все трое переписывались с Диной Комарец и назначали ей свидания. Правда, отловить ip-адрес не удалось, она не глупая, через анонимайзер заходила. Странно только, что под собственным именем, но она вообще не от мира сего. Если сейчас найдем здесь телефоны убитых – все, дело в шляпе.