Никого не жаль

Рука мужа дрогнула, и кусок печенья упал прямо в чашку. Захар оттолкнул ее от себя и пробормотал:

– Вот же черт…

– Ничего, я сейчас тебе новый налью. Так слышал?

– Кажется, нет, – но его голос сделался деревянным. – А что?

– Ничего, – наливая чай в чистую чашку, пожала плечами Настя. – Просто ее мертвой нашли. Я подумала, что раз об этом пишут, то она известная, а ты много читаешь. Хотя… вряд ли тебя интересует литература такого рода.

– Тебя, кажется, тоже никогда не интересовала.

– Не интересовала.

– Тогда зачем ты купила какую-то бульварную газету?

Настя поставила перед ним чашку с чаем и снова пожала плечами и сказала, садясь на свое место:

– Не знаю. Говорят, люди любят читать про несчастья, случающиеся с кем-то известным.

– Настя, я тебя умоляю… – скривился муж. – Ну, ты-то зачем цитируешь глупости, которые транслируют эти так называемые популярные психологи? Ты ведь умная женщина – разве тебе может быть интересна подобная чушь?

– Меня фотография привлекла, – вдруг призналась Настя. – Тебе не показалось, что женщина на снимке чем-то на Стаську Казакову похожа?

– Что? – удивился Захар как-то натянуто. – На Стаську? Вообще ничего общего.

– Да ты же толком и снимка не видел.

– И не надо мне. Я помню, как выглядела Стаська до пластической операции – ничего даже близко.

– Тогда почему ты так разнервничался? – уличила Настя.

– Не знаю, как кого, но меня новости о смертях молодых женщин скорее пугают и расстраивают, чем интересуют. И вообще – давай тему сменим, ну, зачем на ночь о трупах-то?

– Как ты думаешь, где сейчас Стаська? – вдруг спросила Настя.

– Понятия не имею, – поспешно отозвался Захар.

– Точно?

– Да что ты, в конце концов, вцепилась в меня?! – заорал он и выскочил из-за стола. – Устал как собака, а тут ты со своими вопросами – кто, да что, да зачем! Ты думаешь, у меня дел других нет, как о Казаковой думать круглосуточно? Это у тебя свободного времени вагон, вот ты и маешься дурью! Делом бы каким-то занялась, все больше пользы… – И вдруг он осекся, увидев, как задрожала нижняя губа жены, а глаза наполнились слезами. Сейчас начнет плакать, как клоун в цирке – с брызгами из-под ресниц, будто слезы специально накачивают при помощи резиновой груши. – Настя, Настенька… – Захар опустился на корточки рядом со стулом и обхватил жену за талию. – Ну, прости, милая, я совсем сегодня дурной и уставший… ну конечно же, ты занята по дому, если бы не ты, у меня бы даже ужина не было – когда мне его готовить, я домой затемно являюсь… ты – мой тыл, моя опора, Настюша… мне никак без тебя, совсем никак… прости-прости-прости…

Настя беззвучно тряслась в рыданиях, мысленно вернувшись в кошмар трехгодичной давности, когда она чувствовала себя абсолютно никому не нужной, бесполезной и никчемной.

Она – просто домохозяйка, человек даже без профессии уже, хотя прежде была и заместителем главного редактора крупного журнала, и руководителем пресс-службы мэрии, и имиджмейкером у одного олигарха, и вращалась какое-то время в кругу людей с большими деньгами и возможностями. Но потом случился кризис, и Настя стала никому не нужна – уже не журналист, уже не имиджмейкер – кто в них теперь нуждается? Она стала приложением к супругу, обслугой, выполняющей его прихоти, домработницей, на которую так удобно срываться после тяжелого дня. Нет, она никак не хотела возвращаться туда, в тот кошмар, который казался бесконечным. Она с таким трудом смогла встряхнуться, объяснить себе, что нужна Захару, – и вот он снова бьет ее по рукам, напомнив, что она без него никто.

Вот Стаську он всегда уважал – целеустремленная, умная, хваткая, состоялась в профессии, обрела имя. А Настя… ну, что Настя? Это когда-то она была лучшей на курсе, даже лучше той же Стаськи, с которой училась, первая получила работу, да еще сразу престижную – но и первая ее потеряла по собственной глупости, польстившись на предложение создать образ, стиль и вообще имидж одному богатому человеку. Ее поманили деньгами, показали, как можно жить – а потом просто выбросили за ненадобностью. Как вещь. Как вещь, коих можно за деньги купить несть числа, потому и выбросить не жалко, если больше не нужна.

«Похоже, мне снова пора к психоаналитику», – подумала Настя, мечтая только о том, чтобы Захар сейчас встал и вышел из кухни – куда угодно, хоть в спальню, хоть вообще на улицу, но только чтобы ушел.

Хотелось одиночества – пусть всего на час, но чтобы никаких раздражающих звуков вроде щелчков клавишей ноутбука, никаких запахов табака… Но Захару не объяснишь эту свою странную потребность, он просто не поймет, как это – хотеть одиночества, когда весь день и так сидишь в квартире одна.

– Тебе над книгой поработать не надо? – процедила она сквозь зубы, надеясь, что Захар обидится и уйдет.

– Да какая книга, что ты… – отмахнулся он. – Так устал – даже ноутбук лень открывать. Пойду лучше почитаю что-нибудь.

Захар тяжело выбрался из-за стола, постоял пару минут у окна, рассеянным взглядом обводя двор, и ушел в спальню.

«Иди-иди, – мысленно огрызнулась Настя, провожая мужа взглядом. – Никогда не придет в голову хотя бы предложить посуду убрать, просто предложить! Привык, что я тут в роли подтиралки. Ой, нет, нельзя так думать, – оборвала она себя. – Иначе я снова себя растравлю, и начнется это постоянное раздражение, недовольство и скандалы».

Она убрала со стола, загрузила посудомоечную машину и уже собралась идти в ванную, чтобы включить стиралку, но взгляд ее упал на корзинку, где остались кусочки белого батона.

«Зачерствеет», – подумала Настя и понесла корзинку к хлебнице на подоконнике. И, уже сидя на краю ванны и отмеряя порошок для стиральной машины, она вдруг поняла, что на подоконнике не было «Криминального времени», которое – она четко это помнила – лежало там до того, как Захар отправился в спальню.

Больше всего на свете Лавров боялся разговоров. Длинных, выматывающих душу разговоров ни о чем, ведущихся с единственной целью – «забить эфир», не дать тишине повиснуть в помещении.

После рабочего дня именно разговоры выматывали сильнее всего, раздражали, выводили из себя. Он предпочитал залечь в кровать с книжкой или включить какой-нибудь шведский сериал, заткнув уши наушниками. Сегодня же говорить особенно не хотелось. Тимофей так и не позвонил, а Захар, закрутившись, даже забыл об этом, но теперь, из дома, сам перезванивать не решился – не хватало еще, чтобы Настя что-то узнала. Статью в «Криминальном времени» он прочитал, пока жена убирала в кухне и возилась с бельем в ванной, и засунул газету под кровать.

Ничего толкового, ни единого намека на то, что вообще могло случиться с писательницей. Обычный текст – биография, перечисление книг и сериалов, по ним снятых, общие фразы. Но за этим Захар без труда углядывал огромный ворох проблем, который вскоре обрушится на голову Тимофея, а значит, и на его голову тоже, ведь именно Захару принадлежала идея. И почему-то не возникало мысли о том, что Ромашкина могла умереть от удара током, например, или просто от сердечного приступа – нет, Лавров почти не сомневался, что это убийство.

«Но ведь может же быть, что это обычное бытовое убийство? – размышлял он, грызя ноготь большого пальца. – Из-за денег, например, или еще что-то? Вполне может возникнуть какой-то стародавний поклонник Анастасии… или как ее там на самом деле звали? А что? Это вполне годная версия – узнал, что бывшая стала известной и даже состоятельной, не вынес такой обиды и порешил девушку».

Подобные мысли немного отвлекали от главного, от того, о чем Захар думать боялся, но в то же время он четко понимал – нет, вряд ли тут дело в брошенном любовнике или в каких-то деньгах, тем более что у Анастасии их особенно и не было. По контракту ей полагалась некая сумма, но назвать ее баснословной никто бы не решился. Нет, скорее, сама по себе Анастасия тут и ни при чем.

«Но как, кто, в какой момент? Где мы прокололись, что сделали не так? – мучительно напрягал память Захар, но не находил ответа на эти вопросы. – Надо, пожалуй, поднять все интервью и посмотреть, не ляпнула ли там наша красавица лишнего, не сказала ли чего-то такого, за что можно зацепиться».

Он понимал, что это колоссальная работа – за два с лишним года Анастасия Ромашкина успела дать столько интервью и принять участие в таком количестве теле- и радиопрограмм, что придется здорово попотеть, читая и слушая все это. Денег в раскрутку писательницы Ромашкиной было вложено много, она мелькала там и тут и бог знает, что и кому могла наболтать, если вдруг забылась и отошла от заранее обговоренного плана.

«Нет, ну, она ведь не круглая дура, чтобы кусать руку, которая ее кормила, правда? Неужели забылась или просто напилась и развязала язык? Тогда вполне резонно, что ее убили первой».

При мысли об этом по спине Захара пробежали противные мурашки – а ведь он тоже в этом списке, и место его там далеко не последнее…

«Вот же черт… ну, как так вышло-то? Чего я не предусмотрел, где ошибся?»

Когда пришла Настя, Захар сделал вид, что уже уснул, отвернулся к стене и принялся ждать, когда жена уляжется и наденет маску для сна – без нее Настя не засыпала, жалуясь то на отсветы монитора ноутбука, то на слишком яркий фонарь во дворе.

«Капризы, – раздраженно думал Захар, прислушиваясь к тому, как жена вертится с боку на бок, пытаясь улечься удобнее. – Всегда одни капризы. И с каждым годом их все больше. Вроде ведь только все наладилось – деньги появились, возможности, поездки какие-то… Но нет – у нее постоянно раздражение на лице, и она думает, что я этого не замечаю, раз молчу. Как же все не вовремя… Может, пока к Люсе уехать, там смогу спокойно, ни от кого не прячась, разобраться в этой истории с Ромашкиной?»

Но сбежать в пригород к сестре сразу перестало казаться идеальным вариантом – придется ездить электричкой, рано вставать, тратить на дорогу время… Нет, это не годилось.

Настя наконец уснула, и Захар осторожно, чтобы не потревожить ее сон, выбрался из-под одеяла и на цыпочках вышел в кухню, плотно прикрыв за собой дверь.

Над столом горело маленькое бра, освещая небольшой клочок столешницы, идеально протертой после ужина и слабо пахнущей каким-то средством для уборки – помешанная на чистоте, Настя каждый вечер проходилась по кухне с тряпкой.

Захар включил чайник, достал пепельницу и открыл ноутбук. По запросу поисковик услужливо выкинул страниц двенадцать информации, и Лавров тягостно вздохнул – этого не перечитать даже за три ночи. Чайник просигналил щелчком кнопки, Захар бросил в кружку пару ложек клитории – тайского синего чая, который предпочитал в последнее время всем остальным сортам, залил кипятком и, поставив кружку справа от ноутбука, вздохнул и открыл первую ссылку.

Черные строчки текста запрыгали перед глазами – он словно услышал голос, произносящий его, знакомый голос с легкой хрипотцой, оставшейся навсегда после травмы.

Лавров зажмурился и потряс головой, стараясь избавиться от галлюцинаций.