Мое жестокое счастье, или Принцессы тоже плачут

– Да, иду, – Алена спрыгнула с подоконника и пошла в персоналку, где пахло жаренной на сале картошкой.

– Ну, где ты блуждаешь опять, Алимова? – накинулась на Алену Людмила Олеговна, самая пожилая медсестра в отделении, одинокая тетка лет сорока пяти, воспитывающая без мужа двух девочек. – Остывает все!

– Не бухти, Олеговна! – отмахнулась Алена, садясь на диван и подтягивая к себе тарелку с умопомрачительно пахнущей картошкой.

– Девчонки, а я сегодня та-ак струхнула, – вступила в разговор санитарка Надюшка, работавшая в перевязочной вместе с Аленой. – Пошла полы мыть в сорок шестой палате, толкаю дверь – а на меня жлоб выскакивает! Ты кто, говорит? А я обалдела и отвечаю: Надя из перевязочной… – Тут все дружно захохотали, представив выражение круглого Надюшкиного лица, и Надежда немного обиделась: – Да ладно вам, дальше слушайте! А он – что делать собираешься? Полы, говорю, мыть буду… Так он даже в ведро заглянул, ей-богу! Что же это за фрукт там лежит, что они даже воду в ведре проверяют?

– Нам не скажут, – заверила Людмила Олеговна, подкладывая картошку в Аленину тарелку. – Завтра докторам и заведующему заплатят, а с нас потом требовать будут, мол, деньги уплачены – шевелитесь. И ведь никто не спросит, а дошли до нас-то деньги эти или нет.

– Вы, Людмила Олеговна, только о деньгах и думаете, – вполголоса высказалась Милочка.

– Да?! – взвилась женщина, вскочив и уперев руки в бока. – Ты-то, сопля, что об этом понимаешь?! Или ты растишь двоих детей без отца, а? Крутишься на двух работах, чтобы им на завтрак кусок колбасы купить? Нет, ты с папой-мамой живешь, на всем готовом, и работа эта тебе только как побочный заработок, чтобы на автобус у мамы не просить! И в институт метишь на тот год? Потому и работаешь как попало, препараты до сих пор путаешь, ни доз не знаешь, ничего! А мы с Аленкой должны вкалывать, как каторжные, потому что нам семьи кормить надо, потому что у меня дети, а у нее мужик-захребетник!

– А это ваши проблемы, между прочим! – вдруг бросила Милочка, с вызовом глядя на покрасневшую от гнева Людмилу Олеговну. – Надо правильно выходить замуж и потом так себя вести, чтобы мужик не сбегал и не оставлял с двумя детьми, вот!

Людмила Олеговна от гнева не могла сказать ни слова, хватала ртом воздух, а Алена спокойно взяла ее за руку и сказала, не глядя ни на кого:

– Олеговна, расслабься. Зачем доказывать глупому ребенку, что он глуп? Поживет, пообломается немного, убедится, насколько все в жизни сложно и нерадужно. Садись, чайку попьем, – усадив напарницу обратно на диван, она взяла кружку и, налив крепкого чая, протянула немного успокоившейся Олеговне.

Милочка повернулась к Алене и хотела что-то сказать, но та предостерегающе глянула и сказала:

– Лучше оставь свое мнение при себе, иначе завтра же вылетишь из нашей смены. А больше с тобой никто возиться не станет – нахальных и бестолковых дур нигде не любят. И мы-то тебя терпим только потому, что больше ни одна смена тебя не захотела, а мы пожалели. Так что закрой рот и молчи.

Милочка обиженно поджала губы и села на краешек дивана. В словах Алены не было ни слова выдумки – Милка не понравилась девчонкам в отделении сразу, как только устроилась на работу. Она с первого дня поглядывала на всех свысока, кичилась тем, что готовится поступать в институт, и общалась в основном с Аленой, так как услышала, что та тоже учится. И именно Алена и Людмила Олеговна согласились взять ее в свою смену, так как больше никто не захотел учить новую сестру с таким характером и отношением к коллегам.

Медсестры уже заканчивали ужин, когда к ним вошел один из грачевских охранников:

– Девки, там у нашего температура, кажется, посмотрите кто-нибудь!

Алена побежала в палату, за ней – Милка, успевшая прихватить с поста тонометр и градусник.

Грачев метался по постели, от него просто веяло жаром, даже градусник можно было не ставить – сорок, не меньше.

– Может, врача? – предложила перепуганная мордами охраны Милка, опасливо оглядываясь.

– Не надо, я сама. Неси лед и чистую простыню, я пока «литичку» сделаю.

Обернув горевшее тело Грачева холодной мокрой простыней, Алена обложила его еще и пузырями со льдом, сделала два укола.

– Иди спать, – велела она Милке. – Я посижу.

– Может, лучше я? – нерешительно предложила она. – Тебе ведь еще завтра весь день…

– Ты не справишься. Олеговне скажи, что ее будить не буду, санитарки тоже пусть ложатся, только записку мне на пост киньте, кого во сколько утром поднять.

Обычно они дежурили ночью по очереди, выходило по два часа, иногда санитарки предлагали свою помощь, если не успевали или не хотели мыть с вечера длиннющий коридор. Но сегодня поднимать кого-либо на дежурство Алена не стала.

Она осталась одна в компании шестерых мужиков с явно уголовным прошлым и настоящим. Они зыркали в ее сторону, но Алена не обращала внимания, все мысли были заняты только тем, как бы сбить температуру. К пяти утра ей это удалось, жар у Грачева спал, он перестал метаться и стонать, задышал спокойнее, засыпая. Алена тихо встала и вышла на пост. Ложиться смысла уже не было – через час подавать сводку о больных в приемное отделение. Она вынула сигарету и пошла в курилку, где обнаружила Кочана.

– Ты что, следишь за мной? – спросила девушка, доставая зажигалку.

– А может, это ты за мной следишь? – улыбнулся он. – Слушай, а правда, кто тебе в глаз дал?

– Что это вам всем мой глаз покоя не дает? В темноте на дверь наткнулась.

– Ну да! А дверь эта на кулак походила почему-то. Что я – по морде никого не бил? Кому ты лечишь?

– Отстань, а? – попросила она. – И вообще – тебе не пора к объекту?

– Нет. Сейчас не мое время.

– О, у вас прямо как у нас! – усмехнулась Алена. – Все по часам! Ладно, мне пора уколы делать, к твоему тоже зайду.

– Буду ждать с нетерпением!

Весь день глаза у нее слипались, она еле шевелила руками, то и дело путая инструменты и раздражая врачей своей медлительностью.

– Алимова, у тебя что – обе руки левые? – спросил удивленный заведующий, когда они возвращались из реанимации. – Что с тобой?

– Дежурство тяжелое было. В сорок шестой палате послеоперационный температуру дал почти сорок один, до пяти утра ничего сделать не могла.

– Ну, потерпи, скоро домой пойдешь, отоспишься.

Мечты, мечты…

«У меня дома отоспишься, как же! Свекровь искренне считает, что на моей работе уставать невозможно, поэтому придумывает все новые и новые дела по дому, которые нужно сделать именно в тот день, когда я вернусь с полторушки. И попробуй откажись – сразу начнется: какая я неблагодарная, какая ленивая, как ничем не хочу ей помочь, как нет от меня никакого толку… Короче, проще сжать зубы и сделать, чем выслушивать…»

Алена уже вышла из больничного двора, направляясь к остановке, когда рядом с ней остановился огромный серебристый джип. Стекло передней двери поползло вниз, и в окне появилась улыбающаяся физиономия Кочана:

– Садись, кукла, прокачу!

– Спасибо, я на автобусе.

– Садись, тебе говорят, Григорий Валерьевич велел тебя домой доставить.

– Не надо.

– Мне что, выйти и силой тебя запихнуть? – разозлился Кочан, открывая дверку. – Сказал, садись!

Ей ничего не оставалось делать, как подчиниться и сесть на заднее сиденье. Возможно, в другое время она разглядывала бы тачку во все глаза, но не сегодня – так устала, что не заметила, как задремала, едва успев назвать адрес. Очнулась оттого, что ее трясли за плечо.

– Эй, подруга, твоя остановка! Ну, ты здорова спать, еле добудился! – весело сказал Кочан. – Что же работаешь так много, аж на ходу спишь? Муж не обеспечивает?

– Не твое дело, – пробурчала Алена, вылезая из машины.

– Понятно. Надо правильных мужей выбирать, чтобы по ночам не в больничке мантулить, а дома в постели кувыркаться!

Это было сказано уже во второй раз за сутки!