Я не умею прощать

Меня весь день не покидало странное ощущение, будто что-то произойдет. У меня часто бывало такое – я предчувствовала какие-то события, и они непременно происходили. Но сегодня вроде бы ничто не предвещало – обычное выступление в ночном клубе, какие могут быть происшествия? Разве что каблук сломаю…

Переодевшись в латинское платье и натянув поверх него спортивные брюки и кофту, я поправила гетры и посмотрела на заканчивавшего прическу Виктора:

– Ты с бриолином не погорячился?

– В смысле? – не отрывая взгляда от большого зеркала, проговорил он, тщательно выверяя пробор.

– Блестит голова, как салом смазанная, – фыркнула я.

– И что? Это клуб, тут свет другой, хочется, чтобы все было ярко. Ты бы, кстати, с макияжем что-то сделала – бледновато накрасила глаза, не будет четкости.

– Ой, Вить! Кому это надо, а?

– Мне! – отрезал он неожиданно жестким тоном, и я вдруг поняла, что от этого выступления мой партнер ждет каких-то дополнительных бонусов, а потому трепетно относится даже к мелочам вроде моего макияжа.

Ну, что ж – значит, сделаю так, как он хочет. Мне было прекрасно известно, что Виктор живет один, но вынужден помогать старшей сестре, которая очень больна и нуждается в постоянном уходе. Сиделка стоит приличных денег, а потому Виктор старается заработать везде, где только возможно. Мне вдруг стало стыдно за то, что я, как всегда, думаю только о своем удобстве, своих амбициях, крайне редко обращая внимание на окружающих и их проблемы. Мой отказ выступить в турнире лишний раз подтвердил это – там была возможность заработать хоть что-то, а я уперлась и твердо сказала: «Нет, не буду». Виктор тогда смолчал… Господи, нельзя быть такой эгоисткой.

Я решительно схватила косметичку и вынула коробку с тенями, нанесла щедро на веки, придав лицу вполне устрашающее выражение.

– Вить, помаду какую?

– Красную, – совсем мирным тоном подсказал партнер. – Спасибо, Мэри, – он подошел ко мне сзади, обнял и положил подбородок на плечо, рассматривая меня в зеркале.

– За что? Это работа, и ты прав – ее нужно делать профессионально даже в мелочах.

– Ты умница, Мэри.

Да уж… я, разумеется, умница, но мой эгоизм начисто уничтожает порой все.

…Мы танцевали пасодобль, когда вдруг в зале клуба, битком набитого людьми, появился ОМОН. Люди в масках без объяснений начали усаживать посетителей за столики, а некоторых просто укладывать на пол. Мы остановились, и я почувствовала, как с ног до головы меня окатило ледяным душем – нехорошее предчувствие нахлынуло вновь с новой силой. К нам подошел высокий мужчина в сером костюме и вежливо предложил пройти в гримерку. Там он тщательно осмотрел вещи Виктора и взялся за мой кофр. Я спокойно наблюдала за тем, как он выкладывает содержимое на диван, и вдруг напряглась – в руке у мужчины мелькнул белый увесистый пакетик, который – я могла поклясться – он вынул из кармашка, где обычно лежали мои туфли…

– Та-ак… – с иезуитской ухмылкой протянул мужчина, держа двумя пальцами находку. – Сумка чья?

– Моя. Но я не понимаю…

– Разумеется… – он заглянул в мой паспорт и хмыкнул: – Разумеется, Лей-ла Ва-ги-фов-на, – протянул, с каким-то особенным выражением растягивая по слогам имя и отчество, – разумеется, вы этого не понимаете. А я вот понимаю – кокаинчик это, ко-ка-ин-чик! Осталось только выяснить, где вы его взяли и кому собирались передать. Отследим, так сказать, цепочку.

Я рассвирепела – надо же, нашел наркоторговку! Даже выслушать не хочет, твердо уверен, что не ошибся. Откуда взялся этот кулек, господи?! И Витька смотрит так, словно верит этому менту, а не мне…

– Что за бред?! Дверь в гримерку не запирается, сюда мог войти кто угодно!

– Конечно, Лейла Вагифовна! – подхватил мент. – И из двух висящих сумок выбрать именно вашу!

– Что?! – Я отступила на шаг, уперлась бедром в высокий гримерный столик, чтобы не упасть – ноги ощутимо тряслись. – Вы хотите сказать, что я вру?

Мент ухмыльнулся, но взял себя в руки, перешел на официальный тон:

– Я хочу сказать, Лейла Вагифовна, что в вашей сумке с костюмами…

– В кофре, – машинально поправила я, и он, чуть сбившись, продолжил:

– Пусть так – в кофре. Так вот, в вашем кофре обнаружен пакет с белым порошком. Вряд ли вам удастся доказать, что это тальк. Что, по-вашему, Лейла Вагифовна, я должен делать?

– Искать того, кто его мне положил.

– Погоди, Мэри, – вмешался вдруг молчавший дотоле Виктор. – Не горячись, я думаю, что сотрудники разберутся…

Я повернулась в сторону партнера, раздула ноздри и, уперев руки в бока, поинтересовалась:

– Ты только сейчас вошел? Или все-таки слышал, о чем говорил многоуважаемый сотрудник? Он же свято верует, что порошок в пакете, чем бы он там ни оказался, принадлежит мне! Мне – потому что я Лейла Вагифовна Манукян, что гражданин сотрудник подчеркнул в своей короткой речи уже не менее пяти раз? А это априори делает меня потенциально подозреваемой!

Сотрудник наблюдал за нами с интересом, а потом вдруг вклинился:

– А можно вопрос по ходу? Почему ваш партнер зовет вас другим именем, Лейла Вагифовна?

– Это мой псевдоним. Можете запросить документы в федерации танцевального спорта – я Мэри и как танцовщица, и как тренер, – отрезала я, и мент умолк, а я возблагодарила бога за свое умение виртуозно врать.

На самом деле вопросы о двойном имени всегда приводили меня в состояние легкой паники. Я боялась, что когда-нибудь проколюсь, не сумею вовремя удержать язык на привязи и брякну что-то лишнее. Кроме того, меня всегда пугала перспектива быть опознанной как Мария Лащенко, которая по документам уже давно мертва. Я потому и отказалась в свое время участвовать в турнирах – из-за боязни быть узнанной. Объяснить это Виктору я не могла, а потому обставила все как капризы взбалмошной девицы, привыкшей к тому, что ее прихотям потакают. Не знал Витя и того, что его партнерша Мэри и французская писательница Мэри Кавалье – одно лицо. К счастью, мои романы не переводились на русский и в России не продавались. В общем, я по привычке до предела запутала все и жила как в паутине, сотканной из лжи, страха и недоверия. Только с Марго я могла быть откровенной и не опасаться ничего. С ней – и еще, может, с Алексом в те моменты, когда он решал, что хочет общения со мной.

– Придется вам проехать с нами, – оформил наконец конечную цель мент и взял меня под локоть.

– Я могу хотя бы переодеться?

– Не стоит. Теряем время, то-се… если будет необходимость, в управе и переоденетесь.

Он забросил на плечо мой кофр и снова взял за локоть.

– Мэри, куртка, – Виктор заботливо накинул кожанку мне на плечи.

– Позвони Марго, – только и успела проговорить я, буквально выдергиваемая из гримерки сильной рукой мента.

Надежда на то, что подруга сможет сделать что-то, была призрачной, но все же исключать ее не стоило. Когда касалось меня, Марго становилась упорной и решительной даже в мелочах.

Я не помнила задаваемых мне вопросов, тщетно пытаясь оттереть от пальцев черную дрянь, которой их покрыли, когда снимали отпечатки. Где-то в самом углу подсознания шевельнулась опасливая мыслишка, что вот по отпечаткам как раз и можно идентифицировать меня, но тут же исчезла – я никогда не переступала порога милиции, и эта процедура для меня в новинку. Разговаривавший со мной пожилой мужчина с усталыми серыми глазами только вздыхал, замечая, что я даже не вникаю в суть разговора, и, в конце концов, не выдержал:

– Что же вы, девушка, помочь себе не хотите, а только усугубляете? Ведь получите лет семь – вам оно надо? Колония – не сцена, там порядки и нравы другие.

– А что вы знаете о нравах в танцевальных раздевалках? – Я прищурилась и поправила выбившуюся из залакированной прически прядь. – Знаете, как стекло толченое в туфли закладывают и супинаторы режут? Или у платья лямки подрезают?

– Эх, девочка, – снова вздохнул следователь. – А как личико сродни твоему заточенной ложкой вдоль и поперек расписывают только за то, что кобла с интересом посмотрела?

Я подавилась словами и умолкла. Мне всегда казалось, что я-то знаю в этой жизни уже все, и хуже знаний уже не будет, ан нет. Тюрьма… с ума сойти можно – я в тюрьме! Ни за что!

– Мне действительно нечего вам сказать, – заговорила я дрожащим голосом. – Я не имею никакого отношения к этому пакету.

– Кофр ваш?

– Мой, но…