Жить на свете стоит

– Карл Маркс сказал, – буркнула Ника, – только ты его переврал. Там, если дословно, иначе звучит: «В основе всякого большого состояния лежит преступление».

– Ну а я о чем? Такое состояние, как у Гавриленко, априори не могло быть заработано честным путем, согласна? И в таком молодом возрасте. И родители у него не арабские шейхи. Улавливаешь? – подхватил Артем. – В общем, так. Иди сегодня домой, а на досуге почитай вот это. – Он бросил ей папку, набитую какими-то бумагами и вырезками. – И подумай, что и как переделать. В номер я это поставить не могу, мы не дамский журнал.

Ника вспыхнула и хотела возразить, но потом передумала и, сунув под мышку папку, вышла из кабинета. Артем вот уже который день вел себя странно, с утра был хмур и неразговорчив. Стахова вдруг поняла, что уже неделю они не встречались нигде, кроме работы. Раньше такого не было…

Отогнав от себя эту мысль, Ника вернулась в кабинет и уселась на свое место. То, что вечер ей придется коротать в редакции, она уже поняла. Тащить домой тяжеленную папку не хотелось, а переделывать статью нужно сегодня. Выхода нет…

Она начала перебирать какие-то вырезки, распечатки, целые газетные полосы. Попадались даже расшифровки прежних интервью Гавриленко. Но Ника никак не могла заставить себя вникать в суть. Промучившись до ночи, она решила, что все бесполезно. И тут позвонил Артем.

– Ты еще не дома? – удивленно спросил он.

– Нет. По твоей милости сижу в офисе и разгребаю кучу старых бумажек.

– Теперь можешь по моей милости вставать и идти домой. Статью я переделал сам, так что все в порядке.

– Сам? – удивилась Ника.

– Ну, а какой был выход? Уже сверстали. Извини, что раньше не набрал, замотался совсем, да и, честно сказать, думал, что ты ушла уже.

– Так какого же черта ты мне об этом не сказал? Чтобы я не сидела тут и не копалась в газетных вырезках? И вообще, с каких это пор ты взялся сам редактировать статьи?

Ника не могла понять, что происходит. Артем прежде не занимался такими вещами, бегло просматривал материал. И все, но переписывать…

– Ника, я очень устал, у меня нет сил на разговоры, – уклонился Масленников, – если ты освободилась, можем вместе выйти. – И он положил трубку.

Ей не понравились ни тон, ни слова Артема. Вообще все, что происходило в последние несколько дней, не нравилось и, более того, настораживало. И идти вместе с Масленниковым до проходной Ника уже тоже не хотела. Совершенно не хотела его видеть, и это нежелание тоже было странным. Вздохнув, Ника снова погрузилась в чтение и даже не услышала, как в кабинет вошел Масленников, уже в куртке и с неизменным портфелем в руке:

– Ты до сих пор не оделась?

– Спасибо, я еще не закончила, – холодно проговорила она.

– Я же сказал: номер выходит завтра, можешь выбросить всю папку в мусор.

– Дочитаю – и выброшу, – огрызнулась Ника, – иди домой, Артем, ты же устал.

Масленников решительно шагнул к ней, взял за плечи, заставил подняться из кресла и властно прижал к себе:

– Что с тобой сегодня? Ты на себя не похожа, Белочка. Едем ко мне – хочешь?

Ника вдруг расслабилась, обмякла, склонила голову на плечо Артема и согласно кивнула.

– Ты видел?! Ты это видел?! – Потрясая газетой, мужчина еле сдерживал раздиравший его изнутри гнев. – Кто вообще пустил сюда эту девку?!

– Максим Алексеевич был не против…

– Максим Алексеевич?! А со мной ты это согласовал?! А текст интервью завизировал кто-то, а?! Откуда вообще всплыла вся эта информация о готовящемся тендере? Ты понимаешь, что она нас этой статьей со всеми потрохами сдала? Понимаешь или нет?

– Я же не могу отвечать за то, что говорит в интервью Максим Алексеевич…

– Но ты же должен был потребовать текст! Текст, черт тебя подери, чтобы быть в курсе! – Скомканная газета полетела в угол кабинета. – Что теперь я должен делать с этим? Ждать, пока соответствующие органы с проверками нагрянут?

– Может, обойдется…

– Ох, мне бы ваше ослиное упрямство и носорожье спокойствие!

Ей и в голову не могло прийти, что статья, почти полностью переписанная и измененная, выйдет под ее именем. Но так или иначе подпись «Вероника Стахова» красовалась внизу, хотя по сути Нике в тексте принадлежали разве что знаки препинания. Первым желанием было пойти в кабинет Артема и закатить скандал, но, выкурив сигарету и чуть успокоившись, Ника решила, что это успеется. «У меня есть оригинал статьи, и это совершенно другой текст», – думала она, сидя на подоконнике в курилке. Сразу за этой мыслью пришла другая: а кому, собственно, она собиралась демонстрировать этот самый оригинал? Уж не Гавриленко ли, чтобы оправдаться и доказать, что она не писала ни слова о махинациях с тендером? Она вообще об этом тендере ничего не знала, да и откуда? В беседе с Максимом они практически не касались текущих деловых вопросов, больше обсуждая законченные проекты. А вот Артем, очевидно, через своих информаторов узнал и довольно жестко и прямолинейно изложил все в статье, намекая на возможные взятки. А статью подписал ее именем… И никакие материалы в ее собственном компьютере не помогут оправдаться. Печатное слово – оно как-то весомее выглядит.

Эта мысль почему-то Нике особенно не понравилась – выходило, что она заранее ищет способ убедить Гавриленко в том, что она ни при чем, а Артем беззастенчиво воспользовался ее именем в каких-то одному ему ведомых целях. Создавалось впечатление, что статья о Гавриленко кем-то заказана, но Масленников не хотел совсем уж откровенно светиться.

«Сдались они мне все! – зло подумала Ника, спрыгивая с подоконника. – Отпуск, что ли, попросить? К маме рвануть…»

Но эта идея быстро перестала казаться удачной – у матери Ника не была уже ровно пять лет, не желая встречаться с ее сожителем. Она была рада, что мама не осталась одна, но встречаться и жить в одной квартире с чужим незнакомым человеком не хотела. У матери своя жизнь, она вольна ею распоряжаться так, как хочет. А Ника больше не хотела быть частью этой жизни. Собственно, в Москву она уехала тоже во многом из-за этого, и мать как-то слишком уж явно обрадовалась, даже не попробовала отговорить или предостеречь. «Не терпелось остаться наедине со своим Митенькой», – неприязненно думала Ника, вспоминая свой отъезд. Обида на мать осталась и не проходила, хотя Стахова старалась понять и оправдать ее поступок.

В обед она спустилась в кафетерий, находившийся в том же здании, что и редакция, заказала латте и греческий салат и устроилась за столиком у большого окна. Наконец-то в Москву пришла весна, и прохожие, которых в обеденный час на улице было несть числа, выглядели оживленными и даже нарядными. Женщины получили возможность вынуть из шкафов яркие плащики и пиджаки, короткие юбки и туфли на высоких каблуках и теперь напоминали распускающиеся цветы. Ника любила весну – вот такую, когда остатки снега уже сошли, а травка на газонах едва начала пробиваться, и на деревьях набухли почки. В эту пору ей и самой хотелось какого-то обновления, новой прически, свежих эмоций.

«Хотя с эмоциями, чует мое сердце, все будет в порядке, – невесело подумала Ника про себя. – Интересно, как Гавриленко отнесется к статье…»

Официантка поставила перед ней кофе в высоком бокале и тарелку с салатом. Ника ковырнула салат вилкой и поняла, что есть совершенно не хочется.

– Вам не понравилось? – почти с огорчением поинтересовалась официантка, убирая со столика нетронутый салат, и Ника виновато ответила:

– Нет, с салатом наверняка все в порядке… просто аппетит пропал…

Девушка кивнула, поставила тарелку на поднос и удалилась, но через некоторое время снова возникла возле Ники. В руке она держала высокую вазочку, наполненную смесью клубники, ежевики и взбитых сливок:

– Это вам от нашего администратора.

Стахова удивленно перевела взгляд с вазочки на стойку, за которой стоял администратор – невысокий, коренастый парень лет двадцати пяти в бордовой форменной рубашке с бейджиком. Почувствовав, что на него смотрят, парень повернулся и приветливо улыбнулся Нике. Та отрицательно покачала головой, давая понять, что не нуждается в таких комплиментах, и тогда администратор покинул свое место и подошел к столику.

– Настя, ты можешь идти, – бросил он официантке, и она, поставив десерт перед Никой, ушла. – Вы только не подумайте, что я к вам клеюсь… просто вы наша постоянная клиентка, я вас часто тут вижу, а сегодня вы остались без обеда. Попробуйте, этот десерт очень вкусный и абсолютно диетический…

Ника иронически улыбнулась:

– То есть, молодой человек, вы искренне уверены, что если женщина крупная, то она непременно на диете?

Парень смутился так, что на скулах выступили пятна в цвет его рубахи:

– Простите… я не о том…

– Да ладно, расслабьтесь, я пошутила, – сжалилась Стахова. – Спасибо за десерт, я непременно попробую. А сейчас, если не возражаете, мне бы хотелось допить кофе в одиночестве.

Администратор, извинившись, ретировался, а Ника принялась за десерт, оказавшийся на вкус просто восхитительным.

Возвращаться в редакцию не хотелось. Не хотелось встречаться с Артемом, снова поднимать тему переписанной статьи с ее подписью. Мелькнула даже шальная мысль позвонить начальнику отдела и сослаться на необходимость срочно взять интервью для новой статьи, но Ника отбросила ее. Все равно встречи с Артемом не избежать – не сегодня, так завтра, и лучше уж не оттягивать.

На рабочем месте ее ждал неприятный сюрприз. В небольшой пружинный держатель для фотографий, стоявший на столе, вместо привычной открытки с видом старой Праги был воткнут белый конверт без надписей. Ника открыла его и увидела листок с напечатанной фразой: «Зря ты это затеяла». Машинально скомкав, она прямым попаданием отправила послание в мусорную корзину и только потом подумала: «А от кого бы это?» На шутки коллег было не особенно похоже – те развлекались иначе. Этот же листок таил в себе не шутку, а, скорее, угрозу.

Ника извлекла письмо из корзины, сунула в карман и решительно направилась в кабинет Масленникова.