Мертвые хризантемы

– Откуда ты… господи, ты что же – здесь?!

– Да… а что мне было делать? Я же не могу оставить тебя в таком состоянии…

– Я же просил этого не делать! – простонал Влад. – Ну мне теперь совсем крышка, разговоры пойдут…

– Какие разговоры? У меня документов не спрашивали, даже, кажется, никто не заметил… только в больнице… мне там сказали, что твоя жена в хирургии с ножевым ранением, что вообще происходит?! Объясни по-человечески, раз уж я здесь!

– Уезжай! Слышишь – уезжай домой, не усложняй мне жизнь! – рявкнул вдруг Влад тоном, которого прежде у него никогда не было.

– И уеду! Уеду! А ты, когда твоя идиотка-садистка очередной раз измолотит тебя и проткнет ножом, мне не звони, понял?!

От обиды сдавило горло – человек просит о помощи, а потом вот так отвергает ее, резко, в грубой форме. А помощь ему просто необходима, и уже, похоже, не только психологическая, но и юридическая, раз жена оказалась на больничной койке с криминальной травмой.

«Да и черт с ним, чего я цепляюсь? Пусть сам выкарабкивается, раз не умеет принимать протянутую руку. Интересный случай? Ну еще бы – не каждый день встретишь мужчину, которого терроризирует, унижает и избивает жена. Но, может, ему в этом на самом деле комфортно? Тогда бы он не просил о помощи. Зачем вообще было с ним связываться, так все хорошо шло – и вот вам… победило профессиональное любопытство! Помочь, судя по всему, не получилось, и он теперь сядет. Только время потрачено… Ладно, ничего, сейчас дома приму ванну, выпью и посплю, а завтра, глядишь, что-то придумается».

Следователь

Ей повезло – Кучеров еще не успел выехать из города, потому вернулся и забрал Полину от гостиницы.

– Вид у вас измученный, гражданка следователь, – отметил он, глядя в зеркало заднего вида.

– А Речковский где? – проигнорировала его замечание Полина.

– Речковский в кои-то веки проявил инициативу и уехал на адрес первым. Мы вообще-то вместе собирались, но я утром вышел, а у машины два колеса спущены. Ну пока до шиномонтажки, пока то-се… Илюха сам уехал, рейсовым автобусом. Так что, если бы не колеса, мы бы с вами не пересеклись. Кстати, а вы же не собирались с нами, что-то изменилось?

– Да. Решила не терять день, раз уж не получилось пообщаться с Диной Комарец.

– Слушайте, Полина, а зачем вам этот разговор, а? Я из Илюхиного доклада так ничего и не понял.

Полина заметно оживилась, поняв, что в разговоре с Кучеровым сейчас сможет и встряхнуться, и еще раз прокрутить версии. Она высунулась между сидений и заговорила:

– Смотрите, Слава, что мне показалось… Дина Комарец женщина весьма своеобразная, не сказать грубее…

– Да она просто чокнутая, называйте вещи своими именами, – скривился вдруг Кучеров. – Динка училась с моей сестрой в одном классе, так еще в то время у нее здорово фляга подсвистывала. А уж когда она в институт этот поступила – все, прощай, кукушка. У нее и отец был того… с причудами. Его так и звали – чокнутый профессор. Он круглый год в выходные ходил по городу в кимоно и белых носках. У нас же здесь филиал одного столичного вуза, так вот он там читал историю Востока и еще японский и китайский преподавал желающим. Нарядится как огородное пугало – и чешет по улице, руки за пояс засунет. Смехота, да и только. Но надо отдать должное – умный был мужик. А Динка… когда мать ее отравилась таблетками, у нее вроде как нервный срыв случился, она месяц вообще не разговаривала. А еще через месяц профессор привел в дом Аниту. Ну народ разное болтал – мол, это из-за Аниты жена профессорская на тот свет отправилась, узнала, что роман у них, но кто же точно скажет? Динку они из больницы забрали, выходили понемногу. Аниту она, кстати, возненавидела, хоть и делала вид, что это не так. А с головой у нее с тех пор плоховато. Она же первая мать нашла мертвой, из школы пришла, а та лежит на кровати в кимоно и вся белая.

– Слушайте, Слава… А вчера, когда я к ним в гости приехала, Кику вышла к столу в макияже, который гейши накладывают – там все лицо и шея выбеливаются, а по губам проводится красный мазок. Зрелище, скажу я вам, жутчайшее… – сказала Полина, и Кучеров кивнул:

– Ага, есть у нее такое. Помню, они в школе какой-то спектакль играли, так Динка вот как раз в таком макияже и явилась, там у классухи их чуть инфаркт не приключился.

– А сестра ваша с ней общалась?

– Да вы что? Динка изгоем была. Бить, правда, никто не решался – знали, что отец ее научил каким-то хитрым приемам. Но ни в компании не брали, ни на вечеринки не звали. А спектакль – это классуха настояла, ну вот и получила… Динка, кстати, танцами занималась в Доме творчества, вот там была у нее какая-то вроде подружка. – Кучеров почесал в затылке. – Нет, я не вспомню, надо Машу спросить. Маша – это сестра моя, – объяснил он Полине, и та кивнула:

– Да, было бы хорошо. Анита Геннадьевна мне сегодня сказала, что Дина не ночевала дома.

– Ну это запросто мог быть и мужчина. Динка так-то баба интересная, а если не знать, что она с прибабахом, так всякое может быть…

– У них в доме большая оранжерея.

– Ну об этом все знают. Динка со своими хризантемами и на выставки всякие ездит, и телеканал наш местный там репортаж снимал. Погодите, – вдруг осекся Кучеров и, притормозив, съехал на обочину дороги: – Хризантемы… да ну, не может быть.

– Слава, а вы все вместе сложите. Хризантемы, порошок белого цвета на одежде убитых, странное поведение, ненависть к мачехе.

– Нет… ну, это какой-то абсурд, Полина. Назло мачехе сесть в тюрьму? Бред. Да и не стала бы Динка так подставляться. Она, может, психическая, но не дура же – из своей оранжереи цветы на трупы подкидывать.

– Так, может, наоборот? Хочешь спрятать – положи на видное место?

– Ну не знаю… но Динка…

– Я же не утверждаю, говорю только, что нужно проверить. И потом – коллекция кинжалов ее отца. Там вполне может найтись что-то похожее на наше орудие убийства, насколько я понимаю. Честно скажу – полночи в интернете просидела, на сайтах о японском боевом оружии, и не исключаю, что мы можем найти в коллекции профессора Комарца какой-нибудь редкий кинжал с ромбовидный лезвием.

– Абсурд… – упрямо повторил Кучеров и вынул пачку сигарет. – Ну не стала бы Динка так подставляться. Да еще брать что-то из коллекции отца… а если и так, то вряд ли на место потом положила бы.

– Может, чтобы Анита не увидела?

– Да Анита в этом вообще ничего не соображает! Ей предлагали коллекцию эту продать, так если бы не Динка, она б ее за бесценок сбагрила, а там по-настоящему раритетные вещи есть.

– А вы откуда знаете?

– Мой приятель работает в разрешительной системе, у них хранится опись всех предметов из коллекции Комарца – это же оружие. Так вот там пометки стоят – какой век, кто мастер. Читать – слезы из глаз. Пятнадцатый век, шестнадцатый… Вы только представьте, какие это деньги. В этой комнате, где коллекция хранится, отдельная сигнализация установлена. И поверьте – Динка, если бы ей вдруг приспичило, пришила бы кого-то спицей и даже голыми руками, но папашкино оружие не тронула бы.

– Она любила отца?

– Не то слово. Когда он повесился, Динка снова в больницу угодила с нервным срывом. Если задуматься, судьба-то у нее незавидная совсем – оба родителя на тот свет по своей воле отправились. И обоих она нашла в таком виде. Комарец повесился в гараже, Динка утром за машиной пошла, а там – здрасьте…

– Ужасно… – Полина передернула плечами и поежилась, как от холода. – Но опросить я ее все равно должна. Возможно, я ошибаюсь и все это просто совпадения, но согласитесь, Слава, что их многовато.

– Надо у нее пудру эту изымать и на экспертизу, тогда будет яснее. А оружие… ну я все равно не верю, что она идиотка и кинжал, которым трех человек замочила, принесла обратно в дом.

– Ну, может, он очень ценный. Хотя, наверное, вы правы – это уж как-то совсем глупо. Одно дело – играть в гейшу и эпатировать публику, а другое – три убийства совершить и орудие в дом принести.

– Да и потом – ну где она могла сойтись с нашими убитыми красавцами?

– Ой, кстати! – вдруг вспомнила Полина. – Кику… то есть Дина Комарец, сказала мне, что видела фотографии убитых и нашла их очень похожими на своего отца. Как вам, Слава, такой сюжет?

– Меня интересует, где она фотографии эти видела, – буркнул Кучеров. – Но замечание интересное. И это, кстати, говорит о том, что Динка вряд ли стала бы убивать людей, похожих на отца. Нет, даже не так – она вообще не стала бы никого убивать, а уж похожих на отца – так и тем более.

– Слава, я же пока не выдвигаю против Дины Комарец никаких обвинений, – мягко произнесла Полина, про себя удивившись, что начальник убойного отдела так рьяно протестует против выдвигаемых ею версий. – Я лишь указываю вам на совпадения, которые, возможно, станут уликами. Возможно – но не факт, понимаете? Ведь может получиться, что Дина Комарец предъявит нам алиби на все три вечера, и вуаля – моя версия рассыплется в прах.

– Но вам бы, конечно, хотелось, чтобы этого не случилось?

– Не говорите ерунды, майор Кучеров. И почему мы стоим?

– Курили, вот и стояли, – пожал плечами Вячеслав. – Да и разговаривать удобнее, когда на дорогу не отвлекаешься.

Он снова завел двигатель, и через двадцать минут они уже были в соседнем городке, сразу поразившем Полину множеством деревянных домов и красивой, словно игрушечной, церквушкой на въезде в город.

– Как здесь… сказочно… – пробормотала Полина, рассматривая в окно проносящиеся мимо деревья с красной и желтой листвой, аккуратные домики и брусчатые тротуары.

На улицах было многолюдно, и почти сразу их остановил патруль ДПС. Старший патруля, пожилой капитан, козырнул в приоткрытое окно и пробурчал фамилию, которую Полина не разобрала из-за внезапно понесшейся из динамика на столбе бравурной мелодии.

– …сегодня запрещен, – донеслось до нее, и она увидела, как Кучеров полез в карман и предъявил капитану удостоверение:

– Я начальник убойного отдела из Осинска, майор Кучеров. Со мной старший следователь Каргополова, мы здесь по делу. Как быстро доехать до улицы Вознесенской?

– Извините, товарищ майор, но доехать не получится, – виновато произнес капитан. – У нас день города, все перекрыто, чтобы люди могли спокойно гулять. Придется машинку где-то парковать и пешочком. Да вы не бойтесь, тут недалеко, а погода сегодня – как под заказ. Одно удовольствие прогуляться, да еще с женщиной.

– Ну что, Полина Дмитриевна, придется нам влиться в гуляющие народные массы, – развел руками Кучеров. – Машину где можно припарковать?

– А можете прямо здесь оставить, рядом с нашей патрулькой. Мы сегодня весь день здесь дежурим, приглядим по-товарищески, – предложил капитан. – Только припаркуйте поровнее, чтобы не мешала, и все.

Полина вышла из машины, закурила. Рассеянно наблюдая за тем, как Кучеров паркует машину, а капитан жезлом показывает ему, как лучше это сделать, она вдруг подумала, что приехали они сюда в выходной совершенно напрасно. А еще и праздник… правда, семьям погибших вряд ли до гуляний, но все же.

Пока она курила, Кучерову кто-то позвонил, и он, прижав телефон плечом к уху, закрывал машину и бурчал в трубку:

– Ага… понял. Понял. Ну а сейчас ты где? Понял. Постановление, надеюсь, не забыл? Я тебя очень прошу – сделай хорошо, ладно? Плохо оно и само получится. Давай так. Мы сейчас на Вознесенскую, к жене Колыванова, а ты как самый молодой дуй на второй адрес, к Венгерову, и там тоже изымай технику. Ну, Илюша, это не мои трудности. Упрешь как-нибудь, а в Осинск мы, так и быть, тебя прихватим. Ой, все, не ной. У всех воскресенье, но мы-то тоже на работе. Все, до связи.

Кучеров убрал телефон в карман и объяснил внимательно наблюдавшей за ним Полине:

– Наш юный друг Речковский изъял ноутбук в квартире Урванцева, а сейчас плавно движется в сторону места жительства Венгерова. Нам, стало быть, достался Колыванов, вернее, его вдова.

– Знаете, Слава, что меня больше всего не устраивает в моей профессии? – спросила Полина, шагая рядом с оперативником по направлению от площади. – Вот эта постоянная сопричастность к чужому горю. Мне иногда кажется, что оно заполняет меня до такой степени, что вот-вот выплеснется через край. У вас не бывает такого?

– Бывает, – коротко кивнул Вячеслав, и Полина с интересом спросила:

– И что вы тогда делаете?

– Пью, – так же коротко объяснил он. – А если не могу остановиться, уезжаю в деревню и сдаюсь деду. Тот за неделю делает из меня человека и объясняет, что для того я в полицию и пошел, чтобы чужое горе сделать меньше – или хотя бы наказать тех, кто его причинил. Дед у меня уникальный, всю жизнь в милиции отработал, на пенсию вышел – в деревню попросился, участковым. Потом обучил себе сменщика – и на покой. Но вся деревня по старой памяти к нему бегает, чуть что случись. Так что мне как-то стыдно распускаться. А вы чем спасаетесь?

– Стихами, – улыбнулась Полина.

– Читаете?

– Не поверите – пишу сама.

– Да ладно! – изумленно протянул Кучеров и даже приостановился. – Вот бы ни за что не подумал.

– Что – не выгляжу романтичной дамой с томной негой в очах? – хмыкнула Полина, испытывая неловкость за свое неожиданное признание. Об этом ее способе разгрузки знал только Лев, даже родной сестре Полина никогда не показывала того, что писала в минуты, когда чувствовала, что не может справиться с тяжестью на душе.

– Я таких никогда не видел. Но вы, скажу честно, не казались мне до этого момента склонной к романтике и стихам.

– Ну да – сухарь в погонах.

– Я мог бы сейчас начать переубеждать вас, но боюсь показаться наглым. Поэтому давайте опустим эту часть и перейдем сразу к стихам, – предложил Кучеров совершенно серьезно, и Полина уточнила:

– То есть вы хотите, чтобы я вам что-то прочла?

– А на что еще похоже? Я просто не в курсе, как принято о таком просить, потому – как умею.

– Ну тогда я прочитаю как умею, потому что не актриса и даже не поэт. – Полина остановилась, отошла с тротуара под куст рябины, чтобы не мешать гуляющим прохожим, и заговорила, не глядя на Кучерова:

Когда не ждешь – приходит тишинаЗвенит в окне, на улице, на крыше,И музыка сомнением полна,Ее берешь руками, но не слышишь…Поэзия – пустая красота,В ее саду не место урожаю.Не для души – для чистого листаЯ в нем цветы осенние сажаю.И мне самой так сладко умиратьПод небом сада, птицами звенящим,Что вряд ли кто-то сможет мне совратьО том, что было в жизни настоящим[1].

Вячеслав, чуть приоткрыв рот, потрясенно молчал, и Полине вдруг сделалось совсем неловко, словно она сделала что-то очень неуместное. Да так, в общем-то, и было – никогда прежде она не открывала эту часть себя никому.

Полина неловко повернулась, чтобы сойти снова на тротуар, но потеряла равновесие и оказалась в объятиях Кучерова, который успел шагнуть к ней и подставить руки, а попутно его губы скользнули по ее щеке. Ситуация стала еще более странной и неловкой, Полина поняла, что краснеет, а лицо и уши Вячеслава стали пунцовыми.

– Слава… отпустите, пожалуйста, – попросила она шепотом, почувствовав, что Кучеров вовсе не собирается ослаблять хватку.

– Извините меня… – пробормотал он, убирая руки. – Хорошие… стихи.

– Спасибо.

До конца улицы дошли молча. Полина ругала себя за болтливость и за то, что поставила Кучерова в неловкое положение, и он теперь мучительно ищет возможность как-то это исправить.

– Слава… давайте забудем, – попросила она, собравшись с духом. – Как-то странно все… вышло.

– Вы меня извините, Полина. Тут атмосфера какая-то нерабочая, расслабляющая. Вот я и забыл, что по делу приехали, а не на свидание. Виноват, больше не повторится.

Полина кивнула, все еще испытывая неловкость и чувствуя прикосновение губ Кучерова к своей щеке. Она изо всех сил сдерживала желание поднять руку и потереть это место, как будто там мог остаться отпечаток или след.

«Каргополова, ты спятила? У тебя муж и двое детей, а ты тут разгуливаешь с оперативником, читаешь ему стихи, да еще провоцируешь к поцелуям!» – негодовала она внутри себя, но где-то глубоко-глубоко ей было приятно, что ею может заинтересоваться мужчина. Такой, как майор Кучеров, например…

Дом, в котором жила семья убитого Максима Колыванова, был двухэтажным, старой постройки, на восемь квартир. Такие строения уже давно идут под снос как не подлежащие капитальному ремонту, но этот дом выглядел чистеньким, ухоженным и вызывал приятные эмоции. Возможно, дело было в просторном дворе, обсаженном со всех сторон тополями и рябинами, красные кисти которых сейчас, в ярком солнечном свете, казались небольшими фонариками и очень украшали пространство. Полина окинула взглядом беседку, в которой виднелись длинный стол и скамьи, и с удивлением отметила, что там явно накрывают к празднику – лежали клеенчатые скатерти, стояла стопка тарелок, а в самой беседке суетились три женщины. При появлении посторонних они умолкли и настороженно уставились на приближавшихся Полину и Вячеслава.

– Добрый день! – поздоровался Кучеров, сразу направляясь к беседке. – Праздновать собираетесь? – Он кивнул на стол, и одна из женщин, та, что была постарше, отозвалась:

– Собираемся. А что – нельзя?

– Да отчего же… даже нужно, наверное. А не подскажете, Колыванову Наталью Васильевну где мы можем найти?

– Колыванову? – нахмурилась женщина. – А вам она зачем?

– Поговорить.

– У человека горе, а вы с разговорами…

– Мы не из любопытства. – Кучеров развернул удостоверение, то же сделала и Полина. – Мы ищем того, кто убил ее мужа, и нам очень нужно поговорить с Натальей Васильевной, если она дома.

– Дома, где ж ей быть, – чуть смягчила тон женщина. – Который день уже не выходит, дочку ее я в садик вожу и забираю. А Наталья совсем… вроде как умом тронулась, лежит и смотрит в стенку. Там сейчас мать ее.

– Спасибо. А вот еще вопрос – скажите, сам Максим… он какой был? Ну в смысле – что за человек?

– Максимка-то? Обычный, – пожала плечами соседка. – Работал, не выпивал, дочку любил.

– А в последнее время он никак не изменился? – вмешалась Полина. – Ничего нового в поведении не появилось?

– Да что я, нянька ему? Не знаю. Вроде ничего. Встретит – поздоровается, если сумку прешь тяжелую, так поможет… – женщина пожала плечами и умолкла, но тут заговорила одна из накрывавших стол – молодая чуть полноватая девушка с толстой косой:

– Да как же ничего-то, тетя Валя! Макс последние пару месяцев с телефоном не расставался. Даже с Аленой выйдет гулять, сядет на лавку – и в телефон. Девчонка бегает без присмотра, а он…

– Ой! – отмахнулась тетя Валя, наматывая на руку посудное полотенце и распуская его обратно. – Вы сейчас все в телефонах сидите, носа из них не высовываете.

– Все, да не все! – настаивала девушка, теребя растрепавшийся кончик косы. – Макс раньше таким не был и уж Аленку-то никогда из вида не выпускал.

– То есть ваш сосед прежде не уделял столько внимания гаджету, как стал делать это в последнее время, – уточнила Полина. – А вы давно это заметили?

Девушка на секунду задумалась:

– Где-то с начала лета. Может, даже с мая… вот прямо четко – словно подменили, телефон этот как из руки у него рос, все он там строчил что-то.

– А к нему никто не приходил? Может, друзья какие-то?

– Новых никого не было. А так… ну забегали, конечно, по старинке – мы же тут все в одной школе учились, город-то небольшой. Кто не уехал, продолжают общаться, – объяснила девушка. – Но новых людей не было, нет.

– Может, ваш сосед просто увлекся какими-нибудь играми в сети? – спросил Кучеров, глядя куда-то поверх головы собеседницы. – Сейчас ведь много всяких приложений, установил – и играй, компьютер даже не нужен.

– Слушайте, вы что же, думаете, я не отличу, когда человек в игрушку играет, а когда сообщения пишет постоянно? – насмешливо поинтересовалась девушка. – У меня, поди, тоже соцсети имеются.

– И вы, значит, уверены, что Максим кому-то писал?

– Абсолютно точно. И явно не хотел, чтобы об этом узнала Наташа, потому и торчал на улице постоянно.

Полина с Вячеславом переглянулись. Похоже, версия о сайте знакомств была не так уж плоха.

Поблагодарив соседок за помощь, они направились ко второму подъезду, где находилась квартира Колывановых.

Вдова выглядела абсолютно невменяемой. Молодая женщина, похоже, была настолько потрясена гибелью мужа, что утратила связь с реальностью и абсолютно не понимала, что происходит, погрузившись в свое горе и не замечая ничего вокруг. Когда ее мать впустила Полину и Вячеслава в квартиру и провела в комнату, женщина даже не пошевелилась, так и осталась сидеть в кресле, вцепившись в подлокотники и глядя в стену, на которой висела большая фотография в рамке. На нижнем уголке Полина заметила траурную ленточку – похоже, портрет повесили недавно. Мать Натальи, представившаяся Марией Константиновной, тихо сказала, обращаясь к Кучерову:

– Вот так уже который день… когда же можно будет тело-то забрать? Похоронить бы по-людски, может, и у Натальи тогда в голове бы прояснилось… а то как же – мужа убили, а похоронить не дают… – Она тихо всхлипнула, прижав к лицу край фартука.

– Пока не закончены следственные действия, тело вам не выдадут, к сожалению. Я все понимаю, но… такой порядок, – негромко ответил Кучеров. – Где мы с вами можем поговорить? А Полина Дмитриевна тут уж сама… она женщина, ей будет проще…

– Идемте в кухню, – всхлипнула Мария Константиновна.

Полина осталась наедине с Натальей, присела на край дивана так, чтобы видеть лицо женщины, по-прежнему смотревшей в стенку:

– Наталья Васильевна, меня зовут Полина Дмитриевна Каргополова, я старший следователь и занимаюсь делом об убийстве вашего мужа, Максима Колыванова. Примите мои соболезнования…

Наталья вдруг перевела взгляд на Полину, и по ее щекам покатились слезы. Женщина даже не вытирала их, они так и падали ей на колени, оставляя мокрые пятна на темной юбке.

– Наталья Васильевна… я понимаю, вам сейчас очень трудно, у вас такое несчастье… но мне нужно задать вам несколько вопросов, чтобы скорее найти и наказать того, кто причинил вам это горе. Вы понимаете?

Колыванова не пошевелилась, только закрыла ненадолго глаза и вновь открыла их – совершенно пустые, ничего не выражающие. Полина поняла, что ничего от нее не добьется – вдова явно не в себе, и это не симуляция, а психическое расстройство. Продолжать попытки не имело никакого смысла, и она поднялась, попрощалась и вышла в кухню, где Кучеров вовсю беседовал с тещей убитого.

– Ну что? – спросил он, когда Полина вошла и остановилась в дверях.

– Ничего, – отрицательно покачав головой, ответила она. – В таком состоянии допрашивать ее вообще не имеет смысла. Вы не хотите показать дочь специалисту? – обратилась она к Марии Константиновне. – В таких ситуациях это бывает полезно, у нее ведь ребенок маленький.

– Я думала об этом… но где же в нашем городке такого найдешь? Нужно куда-то ехать…

– И все-таки я бы подумала об этом. Вы продолжайте, Вячеслав Кириллович, я послушаю.

Кучеров выдвинул ей табуретку и снова повернулся к Марии Константиновне:

– Так мы на чем остановились?

– Вы спросили, не изменился ли Максим в последнее время, – вздохнула теща убитого. – Изменился… Наташа места себе не находила… Знаете, как бывает – вроде бы ничего не происходит, а женщина что-то чувствует, мечется, а спросить напрямую страшно…

– Вы думаете, что у Максима кто-то появился?

– Это Наташа так думала. Я-то к ним редко приезжаю, чего в семью влезать, они взрослые, сами разберутся. А месяца два назад Наташа позвонила, плачет, говорит – мама, мне кажется, он мне изменяет. Ну вот что тут скажешь?

– А она не говорила, почему вдруг начала так думать?

– Сказала – телефон из рук не выпускает, постоянно в нем, и звук убрал.

– А до этого он столько внимания аппарату не уделял? Сейчас ведь у большинства вся жизнь протекает в интернете – и работа, и общение, кто-то в игры по сети играет, кто-то фильмы смотрит.

– Играть Максим никогда не любил, осуждал тех, кто страдает такой зависимостью. По работе, конечно, с кем-то общался, но он же в банке работал, каждый день туда ходил… – Мария Константиновна сделала глоток из стоявшего перед ней стакана и встрепенулась: – Давайте я чайку поставлю, что ж мы так сидим… – но Кучеров остановил ее:

– Спасибо, не нужно, мы уже почти закончили. Скажите, ноутбук или компьютер есть у вашего зятя?

– Ноутбук есть. У них с Наташей свой у каждого, ей тоже по работе нужен…

– Ноутбук Максима мы изымаем, вот постановление. – Вячеслав вынул из папки документ и показал Марии Константиновне. – Принесите, пожалуйста.

Женщина вышла и через пару минут вернулась с черным кейсом, в котором лежали ноутбук и зарядное устройство. Судя по пыли, которую Мария Константиновна на ходу смахивала фартуком, кейс давно никто не открывал и даже не трогал. «Пустое дело, – подумала Полина, наблюдая за этими манипуляциями. – Вряд ли Колыванов пользовался ноутбуком для общения с любовницей, если у него есть смартфон. Но пусть специалисты покопаются, может, у него синхронизация стоит…»