Роман с Луной

Он ответил:

– Есть. Но не в том смысле, в каком вы думаете.

Постепенно обнаружилось, что необязательно становиться именно армянским священником. Можно любым другим – католическим, православным; можно протестантом, пятидесятником, даже адвентистом седьмого дня.

Нас пригласили на День открытых дверей. Гостей радушно встречал отец Мефодий, инициатор создания лицея, учитель Закона Божьего. Все на него нарадоваться не могли – такой он жовиальный, первым из преподавателей побежал накачиваться в тренажерный зал, первым нырнул в бассейн с вышки и, говорят, много времени с учителем физкультуры проводит в бане!

Рыжебородый, в черной рясе, он выступил с обличительной речью, что мы потеряли свой язык, свои национальные одежды, уже никто не помнит, кто как был одет в старину! А этот галстук пионерский… Отец Мефодий даже не нашел слов, чтоб выразить свое строгое отношение к этому атрибуту.

– Ну ладно, – он махнул рукой, – нам предстоит праздничный обед, поэтому я буду краток. Тот человек, который дал стакан воды во славу Христа, – учтется на небесах! А уж то, что делают наши спонсоры – это и еще больше!..

Тут в класс влетел золотокрылый регент:

– Дорогие мои! Упаси вас Бог от штампов! Никаких повторов, никаких реприз! Только импровизация. Так вот – я хочу представиться нашим гостям. Роль моя – быть регентом. Можете себе представить – сегодня, в День открытых дверей, я сказал такую фразу: «Знаете ли вы, господин директор, существует суждение, что весь мир держится молитвами святых. Так вот, я присоединяю к этому хору свою молитву – и, может быть, и моей молитвой держится окружающее, – повел я руками вокруг…» Быть христианином нелегко, – продолжал он, – и вот как мы это делаем: первая задача – избежать всякой обезлички. Худо будет, если я всех детей стану заставлять петь какую-то одну песню – скажу, допустим: ребята, нам велено петь «Царю Небесный». Ну-ка, заведите… Увидите, какие будут кислые физиономии. Нет, нужно так коснуться души ребенка, чтобы ему самому захотелось петь. Ну что? Хотите «Царю Небесный»? Или хотите «Божия Милость»? Когда вы поете, давайте дыхание свое! Ми-фа-соль…

И – мы с Кешей обомлели – хор ангелов запел, а среди них наш мальчик.

– Обратите внимание, какая возникла аура тишины, – произнес регент, когда смолкли божественные звуки. – Раньше это называлось благодатью.

Истинную благодать испытали все, когда из Норвегии в подарок лицею от норвежских пятидесятников пришел огромный автобус, полный подарков, консервов, соленой рыбы, а посередине в проходе были навалены гора башмаков, рубашек со штанами, рыбацких шляп и настоящая рыболовная сеть для ловли сельди!

– Возьмите бабушкам, родителям, сейчас ведь не купишь ничего! – подбадривал детей отец Мефодий.

Наш мальчик притащил ботинки военные корейские сорок третий размер – нам до них еще всем расти и расти, штормовку непродуваемую – косая сажень в плечах из пьесы Ибсена и приволок эту самую рыбацкую сеть!

А макарон нанес, а соуса к спагетти! Такая селедка замечательная! Мы прямо пир устроили, когда он пришел.

У них были наполеоновские планы – на этом вот автобусе отправиться в Германию, Румынию, Польшу, во Францию, в Норвегию… Но они только успели сплавать на русский Север посмотреть Валаамовы острова.

Дальше дело застопорилось. Начались интриги, связанные с отцом Мефодием. Какие-то поползли слухи, будто наш учитель Закона Божьего не смог дать отпор соблазнам моря житейского. Шальные деньги спонсоров ему вскружили голову, что ли, он ел, пил и веселился как король, частенько наведывался в игорные дома и другие мало подходящие для его сана заведения.

Кеша с ним однажды беседовал на философско-религиозные темы, так просто, поинтересовался, что это такое Божий Закон, имеет ли он отношение к космическому порядку?

– Закон Божий – священное писание и священное предание, – пророкотал отец Мефодий. – А космический или не космический порядок, – он глубоко задумался и почесал затылок, – разумеется, космический!

Когда всем лицеем стали готовиться принять таинство святого крещения от отца Мефодия, и родителям учеников тоже предложили окреститься за небольшой взнос, Кеша снова спросил:

– А чем отличается крещеный от некрещеного?

– Тем и отличается, ха-ха-ха! – так и покатился со смеху отец Мефодий.

Кеша задумался, следует ли ему креститься или нет, но если это нужно в педагогических целях, выразил согласие: все – так все!

Но пока готовили купель, сдавали взносы, в прессе вышла скандальная публикация, в которой обнародовали яростное и даже исступленное устремление отца Мефодия к материальным благам. А ведь предупреждал тот, кто окружил нас вечной тайной творения: мир – это мост, ходи по нему, но не строй на нем дома…

Подмочили, испортили репутацию отцу Мефодию и всему лицею. Возможно, по злому навету – известно, что средства массовой информации любят выставить святое в мизерном виде. Уж больно отец наш Мефодий сиял, как комета Хейла-Боппа. Однако сообщалось, что Мефодий был не Мефодием, а Савелием, жил по поддельному паспорту, в Тульской области его разыскивали за мошенничество… А норвежский автобус, Закон Божий и песнопения были для отвода глаз от его греховных деяний. И православная епархия не встала на защиту, не оградила хоругвями от порочащих публикаций пастыря малых сих.

Поэтому в разгар журналистского расследования, не испытывая судьбу, не надеясь на Бога, отец Мефодий скрылся в далекую Австралию, прихватив с собой учителя физкультуры, который, по слухам, тоже отличался склонностью к эпикурейству. Лицей закрыли на карантин и налоговую проверку, воспитанников отпустили на каникулы.

Пока были каникулы, пропал автобус и объявили в розыск главного спонсора. Учебное заведение больше не открыли, и надежды, что кто-то из учеников станет священником, не оправдались.

Мальчик опять неделями валялся на диване, сочиняя песенку:

О, время всеобщего бедлама!..

Правда, он поинтересовался, как там дела с их лицеем. Кеша ответил лаконично:

– Отец Мефодий дискредитировал себя.

– А что это значит?

– Значит, оскандалился, – ответил Кеша.

Ах, ангелы небесных воинств… Оградите нас кровом крыл невещественныя вашия славы!.. Кеша отправился на прогулку с собакой, вернулся потрясенный:

– Я пришел туда, где всегда покупал газеты – а там киоск раскуроченный, стекла разбиты. Я пошел в магазин, где хлеб покупал, а его уже нет…

Я:

– Ты – к женщине, которую любил еще вчера, а она на столе со свечой на груди в кругу плачущих внуков и правнуков!..

Мы кинулись устраивать мальчика в районный гуманитарный лицей. Все-таки он сочинял стихи, а поэзия – это великая алхимия, преображение бытия. Чего стоит хотя бы его стихотворение, начинающееся строкой:

Я не люблю, когда мне не дают…

Или небольшая поэма под названием «Яйца подали в отставку».

Мне страстно хотелось, чтобы на этом поприще он обрел великую славу и тайну, стал мастером медитации, сказителем преданий. Однако на собеседовании мальчик сразил их наповал тем, что из могучего океана русской литературы знал исключительно о существовании «Слова о полку Игореве», «Задонщины», а главное, пространные поучения и жития святых старцев – назубок. Все остальное он почерпывал из наших воскресных бесед за обедом:

– Внешне мне нравится Дантес, – например, заявляла нам Рита, – а внутренне – Пушкин.

– А мне внешне нравится Островский, – признавался Кеша. – А внутренне Гоголь.

Если при этом диалоге присутствовал Кешин приятель Борька Мордухович, он мог надменно произнести:

– А Достоевский внутренне был какой-то козел!

Мальчик все это запомнил и выдал по полной программе.

– Он у вас Маугли! – сказала заведующая учебной частью.

Хорошо, лицей был наполовину филологическим, наполовину художественным. Так что последние несколько лет у нас мальчик учился на живописца.

Кеша обрадовался, начал звать сына в неведомые дали, раздвигать горизонты, донимать разговорами об искусстве… Иной раз он заходился и топал ногами:

– Даже белый лист бумаги, – кричал, – больше похож на слона, чем нарисованный тобой слон!!!

Зато учитель по композиции Гена Соколов, когда бывал недоволен мальчиком, заявлял, что тот рисует так же плохо, как папа.

Тем не менее, окончив школу, он пошел и сдал вступительные экзамены в МГПИ имени Крупской на все-все пятерки. А после каждого экзамена возвращался и сообщал:

– Опять с отличием!

И Кеша ему что-нибудь за это обязательно покупал: пиво, ботинки «Док Мартенс», майку с черепом, какой-нибудь аксессуар из металлической символики сатаниста (было время, мальчик живо интересовался этой тематикой. «Сатанисты, – он нам объяснял, – это ребята, которые все время сидят и произносят: «бз-ззз…» – так они балансируют в себе злые силы!»), или кассету с песнями Гришнака, который прославился тем, что отправил на тот свет своего лучшего друга Иеронимуса, тоже музыканта:

Жесткие осквернительные звукибольше не достигают нас,их просто уносит ветер.Неужели все?Прощай, Иеронимус!Снег остановлен.Представление окончено,Опустите занавес.

– Не знаю. – Я говорила благожелательно, чтобы не нарываться на скандал. – Мне как-то ближе заря просветления человеческой цивилизации!

И слышала в ответ:

– К чему требовать, Маруся, чтобы после понедельника сразу наступило воскресенье?

Впрочем, я была на седьмом небе от счастья. Наконец я почувствовала себя матерью пятерочника. И когда мы ожидали с Кешей победы и торжества, оказалось, что в МГПИ десятибалльная система оценок.

Больше мальчик не захотел сдавать никаких экзаменов.

– Но почему??? – вопрошала я, стеная и посыпая голову пеплом.

– Просто я не желаю, – он отвечал, – чтобы на меня смотрели придирчиво!..

И объявил, что станет композитором. Слава Аллаху, все же удалось его пристроить кое-куда, где за небольшую плату он выучился на специалиста настолько широкого профиля, что может работать теперь кем угодно – от космонавта до архивариуса.

С помощью Фимы ему даже удалось защитить диссертацию на тему «Роль пропаганды при тоталитарном режиме».

– Кто ж ты теперь будешь? – задумчиво спрашивала Рита. – Кандидат фашистских наук?..

Пафос этой работы заключался в колоссальном противоборстве двух сил: с одной стороны – гениальный, одержимый фанфарон и харизматик Геббельс, способный воспламенять народы на любые самые необдуманные свершения. А с другой – наш советский агитатор Соломон Абрамович Лозовский, которому в разгар войны, хотели они этого или не хотели, внимали все радиослушатели Берлина. Прямо из Москвы голосами то Гитлера, то Геббельса на великолепном немецком языке без малейшего местечкового акцента Соломон Абрамович сообщал немецкому народу, как у них, на деле, паршиво обстоят дела.

Служба перехвата глушила его всеми возможными способами, однако голос у Соломона Абрамовича становился все печальнее и печальнее и прорывался через все глушители.

«Переключитесь, пожалуйста, на местную радиостанцию! Не слушайте эту ложь!» – требовали берлинские власти.

Все были в ужасе – такое Соломон Абрамович придумал!

Естественно, имея перед глазами два этих ярких исторических примера, мальчик решил посвятить себя рекламе. Он поступил на службу в артистический клуб. И параллельно занялся культуризмом, что очень беспокоило Серафима, который, вопреки нашей установке на неуклонное накопительство, прочил ему научную карьеру.

– Кем он туда устроился, в этот клуб? – он спрашивал, трепеща. – Барменом?

– Ты им не очень-то распространяйся, – говорил мальчик, – а то у Риты с Фимой такое мнение обо мне, будто я чуть ли не в борделе комнаты распределяю.

Но Серафим все равно пускал волну:

– Скажи, чтоб слишком не накачивался, – он говорил. – А то его на работе испугаются. Они подумают, что такие мускулы несовместимы с интеллектом. Надеюсь, его приняли не на должность вышибалы?

Клуб стал модным в Москве, про него писали в газетах и журналах, можно сказать, вместо новостей показывали в программе «Время». И все благодаря мальчику.

Он и про нас не забывал: устроил в галерее Кешину выставку. Тот развесил свои живописные полотна, на вернисаж пригласили телевидение, мы с Кешей купили вина, фруктов, вошли, конечно, в расход. Но я не возражала, чтобы он тратил столько, сколько считает нужным, ведь все это сулило нам выгоду и прибыль.

И вдруг – о, радостная весть! Один банкир собрался приобрести Кешину картину с выставки, да не одну, а целый триптих «Над вечным покоем». По две тысячи долларов каждая. Там изображен человек, парящий в пространстве с закрытыми глазами. Над ним, как дождь, летят крылья, словно капли. И одно белое крыло, напоминающее женскую грудь, приближается к его губам.

Это была безумная удача. Теперь мы с лихвой могли внести все, что пообещали!..

Мысленно гуляя по золотым приискам, Кеша пригласил нас в клуб, заказал столик, чтобы отдохнуть, поесть по-человечески. Рита с Фимой нарядились. Фима в синем блейзере английском из секонд-хэнда – он там подружился с продавщицей, она ему приберегала справные вещицы. Рита явилась в старинной вязаной шали. Тася надела нежноголубой костюм со страусиным боа. Вся эта сплоченная семейка уплетала салаты из морепродуктов с греческими маслинами и моцареллой, форель, запеченную в сыре, запивала дорогими винами, в общем, шиковала напропалую. Стали покупать билеты в театр. Я и Кеша посетили Консерваторию.

Мы могли бы разъезжать в каретах, если б имели к этому склонность, такой на Кешу вскоре должен был просыпаться золотой дождь. До нас долетали волшебные слухи, дескать, банкир забрал к себе триптих, повесил на загородной вилле, его друзья уже специально приезжали любоваться, жена и теща одобрили покупку, того гляди он собирался расплатиться…

Однажды утром Кеша говорит:

– Ты знаешь, мне сегодня приснились черепахи во льду. Видимо, это бассейн. Вода в нем замерзла и – такие черепахи. (Он показал.) Лед прозрачный, очень хорошо видно. И я знаю, придет весна, лед растает, черепахи оживут и поплывут как ни в чем не бывало. К чему бы это?

А ближе к вечеру позвонил арт-директор клуба и сообщил, что картины принесли обратно.

– Почему??? – удрученно вопрошал Кеша. Оказывается, банкиру кто-то сказал, что на картине «Над вечным покоем» изображен мертвый человек.

– С чего они это взяли??? – воскликнул Кеша с ужасным негодованием. – Он спит!!!

– Спит, спит, – успокаивал его арт-директор. – Но им, видимо, показалось, что он спит… вечным сном.

– Спящий всегда кажется мертвым! – буянил Кеша. – А может быть, он умер, теперь я уже не знаю. Лежит мужчина в пиджаке и в галстуке с закрытыми глазами. Человек с воображением мог подумать, что он почил. Ну и что??? – вскипал Кеша. – Иисус Христос лежит мертвый, укрытый… А «Анатомия доктора Тульпа»?! Стоит такой доктор Тульп в анатомическом театре, склонившись над кадавром… Рембрандт? Франц Хальс? А наш Перов, «Проводы покойника»? Гроб везут… Что, эти полотна – выбросить на помойку? Баскетболисток Дейнеки теперь всем изображать?.. Здоровые тела физкультурниц и физкультурников? А хорошо, да – «Иван Грозный убивает своего сына»? Это вообще просто кошмар какой-то!!! Да! – вдруг он произносил надменно. – Около моих картин можно или смеяться, или плакать. А любоваться ими нельзя!.. Нет, надо мне переименовать мою картину, – горестно бормотал Кеша, – раз создается такое впечатление непонятно почему.

Раздосадованный, он стал надевать носок – и пятка с треском обнажилась.

– О скоротечности жизни и о длине дороги мы узнаем по дырявым носкам, – произнес Кеша, лег на диван и впал в глубокую меланхолию.

– Кеша, Кеша, – звала я его, не отрываясь от моего любимого О’Генри, – ты ведь не собираешься сдаваться при первом препятствии! Удача и бережливость, ясная голова и зоркий глаз – все это при тебе, дорогой. Так что Фортуна, осторожно пробираясь среди колючих кактусов, еще наполнит рог изобилия на пороге твоего ранчо!..

– Никто ему не наполнит рог изобилия! – послышался голос нашего мальчика из чулана. – Пока он не сменит тематику и не начнет рисовать то, что радует взор сильных мира сего, что украсит их офисы, рестораны, дворцы, ювелирные магазины, супермаркеты и ночные клубы.

– Сынок, – сказал Кеша, сдерживая ярость, – давай сделаем вид, что эта речь не изошла из твоих уст и не коснулась моего слуха. Только благодаря настоящему искусству наш мир становится светозарным, лучистым и живым. Знаешь притчу, как один древний китайский военачальник проиграл сражение, потому что загляделся на журавлей? Так вот запомни: я – воин света. А красота спасет Вселенную.

– Друзья! – вступила я умиротворяющей флейтой. – Не будем ссориться. Поймите, нам необходимо приложить все усилия, чтобы достичь Просветления и прекратить перевоплощаться в трех мирах.

– Ха-ха-ха! – раздался смех из чулана. – Угораздило же меня появиться на свет у таких родителей! Мама у меня колдунья, папа зомби. В то время, как у всех знакомых родители бизнесмены – У ВСЕХ! Военные они или гражданские, скотопромышленники или врачи, у Фалилея мама – хлебобулочный бизнесмен, изготовляет пирожки, булочки и торты. По булочке, по булочке – миллионы набираются! Прошлой весной у Фалилея был «опель» – черный, потом золотистый «авенсис», зимой он ездил на «вольво» – два с половиной турбо, новом, сорок пять тысяч долларов! А теперь у него черный «лексус ИЗ-250» – вообще нереальный! К следующему лету он купит «феррари» или «бентли»! Но самые богатые люди – это не кондитеры, а пожарные и милиционеры! И некоторые художники! Но не простые, а главные! Да-да, Кеша! Все твои однокашники давно уже главные художники модных глянцевых журналов, а твои, Марусенька – главные редакторы…

– Последним лучше быть, – смело возразил Кеша. – Когда скомандуют: «Кругом!», ты окажешься первым.

А мальчик:

– Вы оба живете в каком-то выдуманном мире! Вам надо немедленно сменить сферу вращения, устроиться на работу, один пусть откроет ресторан, другая – фирму!..

– Ты сейчас возбужден и несешь ахинею, – дипломатично ответил Кеша. – Понимаешь, у тебя такой период в жизни, когда ты придаешь чрезмерное значение материальным ценностям. Тебе нужно отыскать истинные сокровища. Стать более пробужденным и понять, что существенно, а что нет.

– Ах вы сектанты! – воскликнул мальчик. – О чем вы думали все эти годы??? На что рассчитывали?! Что вы подразумевали, черт вас всех побери, под этим чуланом? Вы знаете, что Баграту на свадьбу дядя Гурген построил трехкомнатную квартиру и подарил «БМВ»?! А его дядя вручил молодоженам путевку на остров Бали! Восемнадцать часов лету! Ты можешь, Кеша, позволить себе слетать на Бали?.. У Фалилея на время бракосочетания отец перекрыл Садовое кольцо, пригнал военную часть Центрального округа Москвы и устроил такой салют, как в День Победы на Красной площади. Вы представляете хотя бы отдаленно, сколько это стоило? Бусин папа хотел быть, как дедушка, чревовещателем – к счастью, вовремя опомнился и пошел работать в атомную промышленность, ураном приторговывать в Америку. Теперь они живут на Кутузовском проспекте в пятикомнатной квартире, восемь тысяч долларов метр, и шестая – подсобка – зимний сад с финиковыми пальмами, ты к ним входишь, а над тобой шумят пальмовые листья…

– Знаешь, – смущенно сказал Кеша, – нам всегда хотелось, чтобы ты в жизни искал чего-то большего, нового, шел за пределы этого поддельного мира, двигался бы на ощупь к Великому Неизведанному. Ты перечислил слишком мелкие достижения для такого гиганта, как я. Пойми, все, что есть во Вселенной, есть и в тебе, и во мне, и в Марусе…

– Прекратить! – кричит мальчик. – Я больше не желаю ничего этого слышать! Я был бы идиотом, если бы поддался на вашу пропаганду. Теперь другое время, рыночные отношения, я люблю Тасю и хочу на ней жениться!!! Вы просто неудачники! Взгляните на себя, на обстановку, в которой вы живете! Ты, писатель!.. Инженер человеческих душ. У тебя в месяц наберется хотя бы сорок долларов? Можешь ты сесть и написать «Гарри Поттера»?.. То-то и оно! А этот неизвестный мечтатель?! Сумасшедший фантазер!

– Кеша! – я говорю. – Родной мой! Не слушай его! Придет время, – кричу я, – и Кеша прославится на весь мир, люди поймут, какой он великий художник, твоего отца включат во все энциклопедии современного искусства! И ты первый будешь гордиться, что знал его когда-то! Нам уже из Англии прислали запрос – можно ли включить Кешу в энциклопедию «Лучшие люди ХХ века». И если Кеша не против, ему нужно в указанные сроки прислать им за это двести долларов!

– Так, понятно, – сказал мальчик. – Я заработаю все без вашей помощи. Буду служить менеджером на стройках, в продуктовых магазинах, пиарщиком в ночных клубах, получать свои восемьсот долларов в месяц, и за десять лет накоплю себе на квартиру. Тася, конечно, уйдет от меня, найдет себе другого – нормального человека с нормальными родителями, или ее съест дракон. Видно, у меня такая судьба. А вы будете сидеть сложа руки, два бездельника, искать сокровенную природу Будды.

– Потому что, будучи Буддой, – сказала я, – ты пребываешь всюду, и твои силы безграничны!..

– Где ж они безграничны? – мальчик, мрачный, вышел к нам из чулана. – Полная профанация. А ваша философия – пустые разговоры.

– Есть такой незыблемый закон, – сказал Кеша. – То, в чем духовный человек испытывает нужду, к нему рано или поздно приходит. Он в состоянии заработать миллионы, следуя радостной науке сердца. Надо лишь обратиться к высшим силам и терпеливо ждать их нисходящего благословения.

– Что ж вы не обращаетесь?

– Мы стесняемся, – сказал Кеша. – Не хотим никого беспокоить.

– Хотя мы способны в любой момент наполнить все это пространство драгоценностями! – говорю. – Только нам неловко. Подумают, два аскета используют в личных целях свою положительную карму.

– Какую положительную карму, Марусенька? Полвека прожила – ничего не нажила своего, никаких приобретений!

– Почему? – я сказала, излучая любовь. – У меня есть бесценное приобретение – это ты.

– В общем так, – сказал мальчик. – Или вы предъявите свои сверхъестественные способности, или я стану забубенным, законченным материалистом. При первой же возможности займусь преступной деятельностью, устроюсь торговать оружием, выращивать в Уваровке опиум и марихуану!..

Властным жестом отец оборвал этот монолог.

– Кто хочет проникнуть в таинственный смысл неразгаданного, – произнес Иннокентий, – тот должен быть озарен божественным светом, а это дано немногим. – И по его виду мы поняли, что он приготовился сжигать корабли. – Да, я утверждаю: в нас самих живет нечто, творящее чудеса. Не адские силы, не светила небесные, а бодрствующий дух рождает веру и непоколебимое доверие, необходимые для магического действия.

– Однако… – попытался возразить мальчик.

– Ни малейшего сомнения в успехе! Нельзя даже допускать подобной мысли!.. В принципе, нам этого делать нельзя, – Кеша глубоко вздохнул, – но один раз в жизни можно… Если, – он поднял голову, и глаза его засверкали, – претенденты высаживают корни добра, творят благодеяния, совершают подношения буддам, принимают покровительство духовных друзей, помнят о живых существах с состраданием, верят в благой Закон и при этом обладают глубоким и сильным желанием, они могут надеяться, что их желание сбудется.

Видя непревзойденную Кешину решимость, мальчик забеспокоился.

– Я не понимаю, – спросил он, – к кому вы собрались обращаться?

– К Держащему семь звезд в деснице Своей, ходящему посреди Золотых светильников, – грозно ответил Кеша. – К тому, кто имеет свойство при соприкосновении растворять вселенные…

– Пожалуй, я пока схожу в ирландский паб, – сказал мальчик.

– Нет, ты останешься – наблюдать, чтобы все без обмана! – велел ему Кеша.

С этими словами он возжег благовония голубого лотоса, сел, скрестив ноги, на диване, сложил ладони в мудру Неба и Земли. Старый пудель Герасим, ворча, примостился у его колен.

Кеша прикрыл глаза, сомкнул губы, вздохнул и настолько глубоко погрузился в созерцание, что, ей-богу, окажись мы на природе, птицы выстроили бы гнезда у него на плечах, а растения обвили руки, ноги и даже достигли бы груди.

Первые полчаса над головой у него в фиолетовой дымке разливалось нежное золотое свечение, как перед восходом солнца на взморье в Пумпури. И на этом фоне медленно проступил зыбкий абрис умопомрачительной виллы, тонущей в кипарисах, расположенной явно где-то на Лазурном берегу Карибского бассейна…

Я кричу:

– Ты с ума сошел! Это ж нам придется отрабатывать. Давай-ка честно, по минимуму, как договорились.

Ни один мускул не дрогнул у него на лице. И хотя он забыл о внешнем мире, вижу, стал визуализировать скромнее. Обычная пятикомнатная квартира на Остоженке с видом на Храм Христа Спасителя… Причем так выпукло, красочно, колоритно. Все наши там уже, очень довольные – мальчик с Тасей, ополоумевшие от радости – я, Фима и Маргарита, стол – правда, старый, «Анаконда» – ломится от яств, громадные окна во всю стену, в окна льются потоки солнечного света… И повсюду наставлены Кешины мольберты – невозможно пройти.