Однажды в заточении

– Я бы на твоём месте только и делал бы, что пил, при возможности. – пожал он плечами и сделал очередной глоток из бутылки.

Был уже вечер, стемнело, но свет он не включил. Уселся в кресло, ноги забросил на столик. Рукава его рубашки были закатаны, на левой руке он носил часы, волосы были взлохмачены, взгляд становился всё тяжелее. Я начинала волноваться. Поесть в этот день предложений не поступило. Ему было абсолютно всё равно, что рядом другой человек со своими потребностями. Он сидел и смотрел в окно, развалившись в кресле, и попивая виски.

– Знаешь, спать на полу мне не понравилось, – уже еле шевеля языком, сказал он. – Твёрдо, холодно, не удобно.

– Хочешь, чтобы я там спала? – спросила я, делая вид, что не понимаю его мысли.

– Ты же не собака, чтобы я тебя на пол уложил, – засмеялся он ехидно. – Мы оба будем спать на кровати. Положу подушки между нами. Ты связана. Даже если решишь напасть на меня во сне, у тебя ничего не получится. А вот у меня будут тогда развязаны руки, если ты понимаешь, о чём я. Ты мне не нравишься, принцесса, я люблю красивых, высоких, смелых, с пухлыми… Эмм… Ну, с выпуклостями. Забыл, что хотел сказать. Ты меня поняла. Но! В темноте и ты сгодишься. Так что нападай на меня. И посмотришь, что будет.

Я даже не нашлась, что ответить. Вроде бы и хорошо, что я ему не нравлюсь, с другой стороны, было даже немного обидно, значит, что в его глазах, я некрасивая, низкая, плоская трусиха… Ну, а он в моих – чёртов кобель с завышенной самооценкой, гнилой и бесчеловечный сынок богатого папы, ищущий приключений, грабящий и похищающий людей. Фу. Омерзительный пьяный тип.

– Подушек положи побольше, – наконец ответила я. – Мне отвратительно находиться рядом с таким, как ты.

– С таким, как я? – возмутился он, вставая с кресла, шатаясь. – А что не так, дорогуша? Недостаточно хорош для такой принцессы? Лежи там, как мышь, молча! А то договоришься. Это моя кровать. Я должен был здесь спать один. Я предоставил тебе спальное место. Будь благодарна и помалкивай.

После этих слов он поставил бутылку за дверь комнаты, закрыл дверь на ключ, скинул джинсы на пол, натянул кое-как спортивные брюки, положил подушки между нами и рухнул на кровать. Через минуту послышался тихий храп. А я заснула только под утро, на руках и ногах уже были ссадины от верёвки, от голода кружилась голова, а от слёз мои веки опухли, стали похожи на сливы. Не могу больше здесь находиться. Не могу…

Проснулся он поздно с диким перегаром и головной болью. Глаза были прищурены, брови нахмурены, волосы торчали в разные стороны. Он снял рубашку, остался в белой футболке без каких-либо надписей и в чёрных спортивных брюках, ноги были босые. Шатаясь, доковылял до бутылки с водой и выпил её целиком. Полез в аптечку за таблеткой. Я старалась не смотреть на него, отвернулась. Через мгновение, он постучал пальцем по моему плечу и протянул бутылку с водой. Я попыталась привстать, но ничего не вышло, сил не было, и эти веревки… Он помог мне приподняться и сесть. Сегодня пить я не отказывалась, губы потрескались от сухости, жажда была невыносимой. Он сразу же отошёл, даже не взглянув на меня, уселся в кресло и ждал, когда таблетка от головной боли подействует. Я сидела всё в том же платье, которое я всей душой ненавидела, узкая юбка сдавливала живот, волосы были похожи, на колтун шерсти. От такого своего вида мне становилось ещё хуже, жалкое зрелище. Через некоторое время он вышел из комнаты. Вернулся с завтраком. Там было несколько бутербродов и фрукты. Поесть он мне снова не предложил. Я сидела и поражалась такой бесчеловечности. Ненавидя его всё больше, с каждым съеденным им кусочком. Минут через десять, он ехидно спросил:

– Твоя голодовка ещё не закончилась? Смотри, похудеешь, мальчикам нравиться не будешь.

– Мне терять нечего, – сквозь зубы ответила я. – Как мне сказал один самодовольный тип, я некрасивая и плоская.

– Но ведь парень у тебя есть всё же? Принц у принцессы, – спросил он с ухмылкой.

– Был бы принц, он бы спас меня на белом коне, – ответила я. – Но принцы закончились, остались одни циничные кобели.

Он едва заметно усмехнулся. Встал из-за стола и сказал:

– Я отойду на пару часов, на столе осталось кое-что из еды, если сможешь дойти, бери, кушай.

– А если не смогу дойти? – поинтересовалась я.

– Тогда жди принца, пусть он тебе еду в постель приносит. Я предлагать два раза не буду. Хочешь устраивать голодовку, твоё дело, – ответил он быстро и вышел из комнаты, закрыв дверь на ключ.

Спустя минут пять, я сползла с кровати и допрыгала до стола. На тарелке оставался бутерброд с сыром и помидором, из фруктов был виноград, нарезанное яблоко и пара долек апельсина. Кофе был только в его чашке, трогать не стала, сделала пару глотков воды. После перекуса, я немного посидела в кресле. Лес за окном был такой красивый, разноцветный. От зелёного до оттенков красного. Вот бы нарисовать его… Были бы у меня кисти, краска и бумага, я бы жила в своих эскизах, а не в этой ужасной реальности.

Глава 5

От его лица

Я вернулся ближе к вечеру. У нас снова было долгое собрание. Дядя нервничает, это видно. Он всех заставляет продумывать каждую деталь нового плана. Ребята у него не все «с головой», они скорее для физической силы пригодны. Разве, что кроме Влада, слегка пухлого парнишки в очках, он ведет себя адекватно, говорит умные вещи. Остальные, как по мне, отморозки. Половину собрания сводят к тупым шуткам, пошлым анекдотам и бредовым предложениям. А после обычно напиваются, как и я вчера. Ну, я хотя бы поспал. Впервые за несколько дней.

Когда я зашёл в комнату, Лиза спала. Я слышал, как она сопит. К еде она всё же притронулась. Но съела не много. Вот упёртая! Я сел в кресло, долго смотрел в окно на лес и вечернее небо. Капли дождя стали появляться на стекле, затем дождь усилился. Такая погода навевала ещё большую тоску. Я начал зевать. Как вдруг Лиза застонала. Я обернулся, она лежала в том же положении, глаза закрыты. Наверное, кошмар снится. Тут она снова начала изнывать и хлюпать носом. Я тихонько подошёл к кровати. Посмотрел на её лицо, спит. Через пару секунд у неё потекли слёзы, снова стон. Я сел, положил руку ей на плечо и тихо сказал:

– Эй. Проснись. Лиза, тебе сон снится…

Как вдруг я спустил свой взгляд ей на руки, а затем и на ноги. На верёвки. Чёрт! Какие ссадины! Вокруг всё красное, кое-где проглядывала кровь. Видимо, от боли она хнычет во сне. У меня было такое, когда я сломал руку, мама говорила, что во сне стонал в больнице. Что же делать?

Я решил развязать верёвки, обработать раны. Снова стал будить её. В этот раз она открыла глаза, полные слёз.

– Что… Что ты делаешь? – испуганно спросила она. – Не трогай меня! Отойди, убери свои грязные руки!

– Лиза, я сниму верёвки, у тебя раны под ними, ты плачешь во сне. – ответил я, как можно спокойнее.

Она посмотрела на свои руки и снова заплакала.

Я аккуратно развязал верёвки сначала на ногах. Затем приступил к рукам. Она тяжело дышала, слёзы уже не текли, внимательно наблюдала за моими действиями. Я посмотрел в её глаза, она свои тут же отвела, но я успел увидеть в них ненависть. Помимо этого, она меня стеснялась, я понял это по румянцу на щеках, уже не в первый раз, когда мы близко друг к другу. У меня же появилось чувство вины при виде этих ссадин.

Глава 6

Когда он меня разбудил, я подумала, что он собрался меня изнасиловать. Мне хотелось его убить. Кричать. Или просто умереть самой в этот момент от страха. Потом я поняла, что произошло. Неужели я увидела в его глазах сочувствие?

Он принялся развязывать верёвки, а у меня внутри всё дрожало. И я не понимаю до конца своих эмоций. От его прикосновений… Мне показалось, что они были ласковыми. И такого я от него никак не ожидала. При этом, благодаря ему, мне было так больно… Он во всём виноват. И я его ненавижу! Тогда почему я стесняюсь смотреть в его глаза? Когда он злой, я смотрю, не отрываясь. И ненавижу его ещё больше. А как только увидела каплю доброты, сразу засмущалась. Глупая.

Когда он стал развязывать мне руки, я спросила, не боится ли он оставлять меня без верёвок? Он ответил:

– Я очень надеюсь на твоё благоразумие. Ты же понимаешь, что если что-то пойдёт не так, то верёвки вернутся на свои места? И я их не сниму больше, сколько бы ты не хныкала.

Затем он обработал мои раны спиртовым раствором. Я терпела боль, даже не пикнула. Смотрела на его руки, часы и на цепочку, чуть видневшуюся из под футболки. А он был очень сосредоточен. И мне показалось, что ему действительно жаль. Периодически он поднимал взгляд на меня, когда должно было быть больно, тогда я отводила глаза в сторону. Не хватало ещё почувствовать в нём доброту. Он мой враг и точка. Если он сжалился раз, это не значит, что ему можно верить и тем более доверять.

Когда он закончил с моими ранами, я почувствовала свободу. Смешно звучит, но это было так, огромное счастье двигать руками и ногами так, как тебе хочется. Я даже хотела сказать спасибо, но остановила себя. Спасибо, что снял верёвки, которыми ты же и связал меня.

Он всё еще сидел рядом, смотрел на мои руки. Затем перевёл взгляд на платье и спросил:

– Тебе, наверное, неудобно в нём? Может быть дать что-то из моей одежды?

Я машинально кивнула. Он взял свою сумку и начал перебирать вещи. Рост у него был высокий, поэтому его рубашка для меня была платьем, а носки – гольфами. Переодевалась я в ванной, за одно причесалась, наконец-то. Рукава белой рубашки я закатала, носки были тоже белые с двумя черными полосками. Выглядела я, будто мы переспали. И судя по ранам, секс у нас был жёстким.

Я застеснялась выходить в таком виде, поэтому накинула на себя плед. Спать больше не хотелось. Я решила посидеть у окна. Проходя к креслу, заметила его оценивающий взгляд, тут же отвела свои глаза. Он почти сразу сел рядом.

Дождь превратился в ливень, капли громко били о стекло. Иногда слышались порывы ветра, деревья шумели и кланялись, теряя свою красивую разноцветную листву. Мне впервые за это время стало немного спокойнее, и я очень боялась спугнуть это чувство. Но от меня здесь ничего не зависело. Правил балом мой похититель, который сейчас проявил акт милосердия, надолго ли?

– Никогда не любил осень, – нарушил он тишину. – В детстве это означало конец каникул, больше никакого футбола целый день во дворе. Лужи, грязь, серость и тоска.

– Возможно, в детстве это так и было, – продолжила я тему погоды. – Но сейчас… Я вижу красоту осени и нахожу в ней много хорошего. Не в этом году, конечно. Эта осень, пожалуй, худшая за мои 25 лет. Плюс к тому, не факт, что я её переживу ещё… В остальном, все эти осенние оттенки мои самые любимые, именно в это время я много рисую, люблю устраиваться с книгой под звук дождя, пить какао с корицей, печь ароматные яблочные булочки, зажигать свечи и смотреть уютные фильмы.

Он слушал и пристально смотрел на меня. Я лишь раз заглянула в его глаза, затем уставилась в окно и продолжила свои размышления. Пара минут молчания. Затем он сказал:

– Похоже, ты видишь красоту там, где такие, как я, её не замечают. Ты говорила, что любишь рисовать. Что рисуешь, пейзажи?

– Рисование это всё для меня. В детстве я ходила в художественную школу. Сейчас, в свободное от работы время, рисую на заказ самые различные иллюстрации, в том числе для детских книг, – ответила я и затосковала по кистям в руке.

– Моя мама очень хорошо рисовала, – сказал он после небольшого молчания. – У нас в доме она сама расписала стену, это было изображение гор и снежного леса. Хорошие воспоминания из детства…

Я не стала спрашивать, что стало с мамой. Некоторое время он просидел молча, смотря на дождь. Затем встал, заварил чай, налил в две чашки и вместе с печеньем поставил на столик рядом со мной. Было ощущение, что я у него в гостях. Но это лишь минутное заблуждение. Стоит сказать, что он проигнорировал мою мысль о том, переживу ли я эту осень. Он сам не знал ответа на этот вопрос, я думаю.

Глава 7