Петербург – город маленький. Серия «Трианон-мозаика»

– Медичи? Вот не думала… Какая тут может быть связь? И эпоха совсем другая… И ценный портрет?

– Не думаю! Копия, выписана очень старательно, все детали совпадают, я не раз сравнивала с оригиналом из интернета.

– Дореволюционная? Копия?

– Нет, едва ли… Точно нет! Написана на куске фанеры, на обратной стороне еле можно прочесть: «Чаеразвесочная фабрика, 1944». Хорошо помню, сколько раз я туда заглядывала.

– Только одно и можно заключить, что не пытались выдать подделку за оригинал… Что ж, и на этом… Медичи? После того, как времена Ренессанса закончились, Медичи как-то измельчали, я даже сразу и не вспомню никого, кто как-то себя проявил… А где сам подлинник, ты не интересовалась? В Эрмитаже не встречала?

– Нет, он не в Эрмитаже, я его долго в интернете разыскивала. Писал голландский художник, Сюстерманс, кажется.

– Хм, странно, не ожидала… Ты с отцом давно общалась?

– Сто лет не виделись. На новый год перезванивались, а больше… Он приезжал в Петербург года три назад, а может… Не помню! Но я постараюсь увидеться и расспросить обо всем, мне самой интересно.

– Уж постарайся! Вот не ожидала… Я-то про Павла собиралась услышать…

Марьяна замолчала, словно устав от разговора. Плечи ее поникли, она замерла, как будто прислушиваясь к чему-то внутри себя. Кажется, я ее утомила. Всего пару месяцев мы не виделись, а как стал сказываться ее возраст, раньше я этого не замечала. Надо поскорее уходить, но не молчать же при этом!

– А… почему эта история с девушкой, как ее… Ираида? – осторожно спросила я, развернув колени в сторону прихожей.

Марьяна ответила не сразу, и, когда она заговорила, глаза ее словно блуждали, но начав, разговорилась, взгляд постепенно прояснился и лицо порозовело:

– Делать Павла главным героем повествования я и не собиралась… Не по чину, так сказать, влезать мне, пусть и задним числом, в жизнь коронованных особ… Хотелось написать про Кутайсова, ближайшего друга и поверенного в тайнах. Екатерина II как-то подарила сыну пленного турчонка – по нашим временам дикость, а тогда… Но в общем все обошлось хорошо. Мальчишки вместе выросли, вместе учились – Марьяна заметно приободрилась, заговорила живее – турчонок, окрестили его Иваном Павловичем, учился даже лучше своего друга – хозяина. Кстати, отчество «Павлович» он получил оттого, что его крестным записан сам Павел. Павел, между прочим, имел недурные способности к точным наукам, об этом многие вспоминают. Кстати, ты как Кутайсова представляешь? Внешне?

Я замялась, силясь припомнить, как его описывает Марьяна, но на мое счастье она сама продолжила:

– Помнишь фильм «Крепостная актриса»? Старый, музыкальный. Экранизация какой-то оперетты. И там Леонов играет графа Кутайсова. Замечательно играет! Такой он у него весь мерзкий, сластолюбивый, недалекий: «Я брадобрей царский! Я самого государя брил!» – за точность не ручаюсь, но реальный Кутайсов выглядел совершенно иначе, уж хотя бы потому, что был восточных кровей.

– Так это он? Кутайсов? А почему брадобрей?..

– Было и такое – Марьяна степенно кивнула. – Когда Павел подозревал всех и вся, что его хотят лишить жизни, то подпускал с бритвой к себе только самого доверенного друга. До сих пор живут предания о том, что Павел был умалишенным, параноиком, но в конце концов он оказался прав – его предали все, и убили зверски, и после смерти оболгали… А самое неожиданное, с чем я столкнулась, это то, что повествование стало выходить из-под моего контроля. Кутайсов как-то отодвинулся на второй план, и произошло это после того, как я начала описывать эпизод с семейством Потуриных. В плане повести у меня это было задумано для бытовых подробностей. Моя однокурсница посоветовала заглянуть в одну папку – обнаружилась при переезде архива в другое здание.

Так вот, в этой ветхой папке с расползающимися тесемками нашлись отрывки из воспоминаний Степана Тимофеевича Потурина – припоминаешь? Это старший из братьев Потуриных, тот полковник, в доме которого останавливался под Москвой Сергей Тимофеевич с женой и дочерьми после коронации императора Павла. Кроме черновых записок об осаде Очакова в папке оказались еще письма от Дарьи Петровны, матери Ираиды и Зинаиды. Сначала я приняла их за копии, слишком хорошим почерком написаны, потом предположила, что она не обязательно должна была сама писать, скорее всего, диктовала кому-то. Но меня эти письма заинтересовали, оттуда я брала эпизоды переезда в Петербург, описание дома, где они поселились, о бытовых хлопотах, о приеме гостей. Как я жалела, что рядом нет твоей мамы, вот кто мне помог бы! Филологи легче разбираются в старинном письме. Там, конечно, не старославянский, не церковный язык, но от современного сильно отличается. И вот что еще…

Марьяна замолчала, непроизвольно перебирая кольца на сухих пальцах.

– История семьи Потуриных показалась мне чересчур знакомой. Сначала я подумала, что читала об этом в каком-то романе, но… Нет, книга такая действительно есть, «Коронованный рыцарь», вышла в конце XIX века, написал ее Гейнце, был такой весьма популярный автор, претендовал на звание русского Дюма. Готова поспорить на что угодно, но папка с семейным архивом Потуриных непременно побывала у него в руках! Гейнце как раз известен тем, что частенько брал в качестве сюжетов нашумевшие полицейские расследования. Фамилия героини у него в книге другая, но имена все те же самые, только перетасованы, и обстоятельства исчезновения старшей дочери совпадают в деталях… – Марьяна незаметно перешла на шепот: – Вот только не так все это было!.. Не смотри на меня так!..

Она расцепила пальцы и вздохнула, дотрагиваясь до моей руки

– Знаешь, я просто теряюсь в последнее время, и вовсе не от того, что не знаю, как продолжить и о чем писать. Напротив, слишком хорошо знаю. Именно об этом и пытался мне рассказать твой отец, это и есть ваша семейная история. Подожди, не перебивай! – она умоляюще стиснула пальцы на моем запястье. – Дай я все проговорю вслух, а то у меня уже распирает от всех сведений, голова пухнет… Так вот, кроме писем Дарьи Петровны в папке еще оказались любопытные документы. Письмо от Авдея Гредякина, земляка и сослуживца братьев Потуриных, затем что-то вроде отрывка из полицейского отчета и черновик прошения на высочайшее имя «О признании младенца, вне брака рожденного, и дарования ему части семейной фамилии»

– А о ком это?

– Видишь ли, из писем Дарьи Петровны становится ясно, что семью постигло большое несчастье, можно сказать, гибельное: старшая дочь, Ираида, пропала. Отец вскоре скончался, мать также писала о том, что тяжело хворает. А о младшей дочери она пишет глухо, обиняками, может быть, оттого, что не своя рука пером по бумаге водила.

– А что за ребенок, чей он, откуда взялся?

– Вот тут и простор для писательской фантазии, а она у меня разлетелась без всякой меры. Иван Павлович Кутайсов отошел на задний план, вообще весь план повести пошел насмарку. В том, что девица Ираида исчезла бесследно, нет уверенности – шло полицейское расследование «О разыскании пропавшей дворянской девицы Ираиды Сергеевой дочери Потуриной», как-то так. Нашлась свидетельница, которая видела девушку, подходящую под описание, в ту ночь, когда старшая из дочерей исчезла. Повивальная бабка Матрена Бушмакина, вызванная к роженице, видела карету с лошадьми в Лесном. Обратила внимание на молодую даму или барышню в шелковой дорожной накидке поверх богатого платья, и, что самое примечательное, заметила на шее у нее «перлы самоцветные», так в документе сказано.

Дальше полиции ничего не удалось узнать. В последнем письме Дарьи Петровны она подробно говорит о том, как прошли сороковины Сергея Тимофеевича, немного о том, что здоровье Зинаиды, младшей дочери, стало поправляться: «Было уж совсем не чаяли ее на этом свете видеть, да не попустил Господь», и совсем бегло, как бы вскользь: «Не оставь, батюшка, Степан Тимофеевич, малютку нашего, сиротинку горькую, без твоего родственного попечения».

И еще очень интересное письмо от Гредякина. Он, после домашних новостей и приветов от старых друзей, пишет о том, что никаких сведений о Вацлаве Нежегольском найти не удалось, и никто его в местах, которые он называл своими владениями, не видел и не знает… Да, а в последнем письме почтенная старушка (ей, по всему, было чуть за сорок), скорее всего, отвечая на вопрос, пишет о том, что драгоценные уборы, государевы дары, так и не нашлись. И даже жалуется на самоуправство каких-то людей, которые перевернули весь дом, что-то разыскивая. И после смерти Сергея Тимофеевича ее не оставляли в покое, устраивали форменные допросы по поводу какого-то непонятного предмета. Я поначалу ухватилась за эту версию и много чего интересного нарыла, но потом отказалась от этой сюжетной линии. Она уводила не то в мистику, не то в конспирологию, а я человек реальный, приземленный. Когда у сына в Штатах гостила, набрала часть текста с таким развитием сюжета, но не рискнула продолжать. Мне бы с обычной семейной историей справиться.

– А что было дальше с ребенком?

– Тоже никакой ясности. Прошение подавалось на имя Александра I, это как минимум спустя три-четыре года после описываемых событий. Говорят, Александр был достаточно милостив к просителям. Дворянских детей вне брака рождалось довольно много. Приходилось прикладывать немало усилий, чтобы волокиту в учреждениях преодолеть, но в общем – было бы желание и средства на воспитание таких детей.…

Марьяна откинулась на спинку дивана, лицо ее как бы поплыло, мгновенно постарело на глазах. Она на несколько секунд прикрыла глаза.

Я вскочила, наклонилась над ней:

– Вам плохо?! Что нужно, лекарства, воды?

– Ничего не надо, просто белые ночи стоят, скверно сплю. Уже больше сорока лет в Петербурге живу, а всё организм не адаптируется. Голова закружилась.

– Марьяна Георгиевна, может быть, я в другой раз приду? А вы полежите, попытайтесь уснуть. Давайте я посуду уберу.

– Не нужно, девочка, я сама. Ты мне твердо пообещай, что завтра придешь, ведь тебе надо к маме съездить, а я сейчас надолго вперед не загадываю. Хоть бы писание свое поскорее закончить… Не хватает какого-то стержня, на который все прочно нанизывается… Вот в героине я уверена, я ее с тебя писала.

– Вы думаете, что это не совпадение? Фамилии разные. Те Потурины, а мы Туриновы.

– Корень один – серьезно ответила Марьяна.

– Зато суффиксы с приставками разные! – попробовала я отшутиться.

Глава третья Animato poi misteriozo (одушевляясь, затем таинственно)

Что уж там скрывать – от Марьяны я выпорхнула, не чуя под собой ног. Но, пройдя каких-то пару кварталов до салона сотовой связи, где наконец оплатила интернет, несколько поостыла. Не о том думаешь, наследница семейных преданий! Все это, конечно, о-очень интересно, но что изменилось в моей жизни? Предки мои (если они и в самом деле предки, тут еще посомневаться нужно) хоть и занимали видное положение, так утратили его тогда же. Сокровищ у нас в семье тоже отродясь не наблюдалось и никаких разговоров на эту тему не заводилось. Конечно, можно прямо сейчас позвонить своему непоседливому папе и спросить, к примеру, о сокровищах. Или преданиях об оных. Но звонить в Таллинн, то бишь за границу, процесс недешевый, к тому же отец частенько бывает в разъездах, и роуминг может обойтись еще дороже. Если уж говорить о чем-то важном, лучше всего сделать это с глазу на глаз. Как раз это несложно будет устроить – после Риги прямиком отправиться в Таллинн, всего-то четыре часа на рейсовом автобусе. Надеюсь, денег мне на эти переезды хватит.

Что имеем в сухом остатке? Оставляем романические повороты судьбы на потом, и впрямую занимаемся насущными проблемами. А именно: поисками подработки, и первое, что стоит сделать, это связаться с лучшей подругой Филькой. Она всегда поможет, если не делом, то хотя бы советом.

Фелиция ответила на звонок сразу, и на вопрос, когда к ней можно подъехать, бодро ответила, что хоть сейчас. И добавила:

– Помнишь, где мы зимой встречались? Вот туда и подъезжай, на Ваську. Зайдешь с центрального входа.

Как не помнить! Именно оттуда мы отправились на знаменательную распродажу, где я обзавелась парой замечательных штанов, что подпортили мне настроение сегодня утром. Ладно, Филька здесь не при чем.

Родители дали ей старинное имя Фелицата. Встретились мы впервые чуть ли не двадцать лет назад, будучи первоклашками. Она с родителями жила в ветхом здании на повороте Малого проспекта. Дом этот несколько лет назад расселили, но плотно общаться мы с Фелицией не перестали, тем более что она поступила на психологический факультет университета, а он рядом, через Тучков мост и налево. Она частенько забегала ко мне после занятий или в свободные окна между лекционными парами.

Фелицией она стала еще в классе пятом, сама начала подписывать так свои тетрадки. Имя ей нравилось, значение – тоже, и тот, и другой вариант можно перевести как «счастливая». После университета бралась за любую работу, в том числе волонтерскую, в надежде найти хорошее постоянное место психолога. Вот уже несколько месяцев Фелиция работает в какой-то клинике на Васильевском острове и очень этим гордится.

Я вошла в маршрутный автобус и села впереди у прохода – мне скоро выходить. Раскрыла сумку, собираясь достать оттуда наушники, чтобы послушать музыку, и вдруг на меня сверху что-то посыпалось. Я огляделась – на коленях и на полу рядом со мной валялись мелкие монетки. А, это уронил тот мужчина, что вслед за мной заходил на остановке, а сейчас прошел платить за проезд. В офисном костюме, но с дорожной сумкой, похож на кавказца. Я собрала с колен мелочь и, когда он возвращался, протянула ему: «Возьмите, вы уронили». Он что-то неразборчиво пробормотал, и, наклонившись, стал шарить у моих ног рукой. Я инстинктивно отпрянула, и тут увидела такое, от чего раскрыла рот от удивления: поверх моей торбы лежит его дорожная сумка, но у нее нет дна! И рука его чуть не по локоть пробралась в «Аскольдову могилу»!

Я ахнула, успела только пролепетать: «Молодой человек, что вы…», как двери маршрутки открылись, он пулей вылетел наружу и скрылся куда-то в сторону.

Откинувшись на спинку сиденья, я несколько секунд хлопала глазами. Потом до меня дошло – он пытался меня ограбить! Спохватившись, принялась рыться в своей сумке – мобильник я, оказывается, так и держала в руке, кошелек вот он, загранпаспорт, ключи – да все на месте! Ай да «Аскольдова могила», лучшая защита от грабителей! Нет, но каков жук! Еще на остановке у меня мелькнула мысль – приехал или уезжает, между тем, ни здесь, ни на Ваське нет никаких вокзалов. Да и не сумка у него вовсе, а муляж, как оказалось…