Кольцо с секретом
– Здравствуйте.
– Добрый вечер, – вежливо отозвалась она.
– Прошу вас, дамы, – Папазян гостеприимно указал на свой кабинет, – посидим пока, чайком побалуемся.
Аккуратно втолкнув девушек и плотно прикрыв дверь, он передал мне ключи, погрозил пальцем и постучал по наручным часам: мол, время, товарищ, время!
Фу-у-у. Начнем, благословясь.
Я попросила первым Демидова.
– Вот оно что, – протянул он, увидев меня.
– Вообще-то ничего, – парировала я, – то есть пока ничего. Присаживайся.
– А что так дерзко, гражданин следователь?
– Следователей тут нет. Прошу вас, гражданин Демидов, присаживайтесь и располагайтесь.
Он уселся довольно вальяжно, ногу за ногу, обхватив мосластыми пальцами колено, и деловито вопросил:
– Как насчет адвоката?
– А как насчет вот этого? – не менее деловито спросила я, выкладывая несколько Олиных фото – уже цветных, сочных, сделанных специально по моей просьбе.
Признаться, не ожидала я такой реакции. Демидов, здоровый, звероподобный мужик, вдруг побелел как лист и, скрежеща, попятился вместе со стулом.
– То есть мы друг друга поняли, – я изо всех сил старалась говорить спокойно, размеренно и так, чтобы было совершенно очевидно, что уж для меня-то все давным-давно не просто понятно, а раскочерыжено на атомы и собрано заново.
– И имей в виду, твои дружки тебя уже сдали, и по всем раскладам ты идешь основным.
«Ну вот сейчас и посмотрим, врала Нина по поводу того квеста «на взаимовыручку» или нет…»
– Да понял я, – глухо, не отнимая рук от лица, проговорил он, – понял. Кто вломил-то?
– Не твое дело пока, – решительно заявила я.
Пошли дела кое-как…
Мы помолчали какое-то время, я уже начала беспокоиться – время, товарищ, время! – наконец он попросил закурить. И начал с главного:
– Я по Ольге с ума сходил с первого курса – такая царь-лебедь. Мне-то сначала показалось – строит из себя невесть кого, а пару раз по щам отхватил – смотрю, а она серьезно. Она прогоняет, а я еще больше… она уходит, а у меня только и мыслей: что сказала, как посмотрела, какие у нее духи сегодня. Ухаживал за ней, цветы дарил, в кино там, в театры. Брился каждый день…
«Да, у каждого свои представления о подвигах».
– Глупости разные ради нее делал. Да сейчас неважно. Она однажды вдруг позвонила и говорит, мол, выхожу за тебя замуж, поехали знакомиться к родителям. Я аж обсовел от радости, мать порадовал, приоделся, за ней заезжаю, звоню в дверь – а там нет никого. И телефон отключен. Ирка ей тогда чуть глаза не выцарапала, еле удержал.
– А вы что же, с сестрой так близки? – удивилась я. – Извини, что спрашиваю, но по вам не подумаешь.
– Ссоримся. И по-свински тоже… так всегда с очень близкими и любимыми обращаются. Дружны, конечно. Я ее с детства нянчу, бати у нас нет, мать на трех работах горбатилась. Ну не важно. Что там, записывать-то будешь?
– Пока не знаю. Рассказывай пока.
Некоторое время он копался в волосах, точно приводя в порядок мысли, и наконец начал:
– Гори оно все… в общем, поехали праздновать первое сентября. Выпили, попарились в сауне, туда-сюда. Пошли спать на второй этаж. Около трех часов меня разбудил грохот, я спустился, увидел убитую Ольгу. Далее спустились мои друзья – Рамзан Исламов и Олег Вознесенский…
– Олег или Алик? – автоматически переспросила я.
– Олег, – скривился он, – я не знаю, почему он еще и Алик. В общем, дело выглядело так, что кто-то прикончил ее и свалил. Испугались, что могут обвинить нас, решили спрятать труп. Отволокли во двор, там ливень был, он и кровь смыл. Я отрубил ножом правую руку, Исламов топором левую, Вознесенский отделил голову.
– Как она была убита?
– Ножом. Кортиком. Прибита к стене.
– Дальше.
– Скрыли все это в разных местах, Рамзан на машине куда-то увез тело. Все.
– Все ли?
– Все, – упрямо повторил он, точно тупой гвоздь вбивая.
– Ну а прибраться, замыть кровь, кто это делал?
– Все сами.
– Ну все так все, – мирно согласилась я и позвонила Папазяну: – Этого обратно, давайте следующего.
Следующим вошел Рамзан, который с порога выпалил:
– Отрубил топором левую руку, труп увязал в простыню, отвез и бросил в Осиновец, – и немедленно спросил: – Позвольте с невестой попрощаться?
Я признала:
– Кратко, четко, но непонятно. Нужны детали. Труп-то откуда взялся?
– То есть? Как откуда? – переспросил он, явно сбитый с толку. – К стенке был пришпилен.
– Чем?
– Кортиком.
– Что за кортик?
– Не знаю. Офицерский, наверное. Витая ручка, с фашистским орлом.
– Острый, наверное?
– Очень. И глубоко сидел, я еле его из стены вынул…
– Хорошо. Давай еще разок, но сначала. Итак, вы компанией приехали в коттедж, так?
Он кивнул.
– Пили-гуляли, парились в сауне?
– Да. Верно.
– Потом пошли спать.
– Ну… да.
– Куда пошли, с кем?
– Мы с невестой на второй этаж, в одну из спален.
– А труп-то где был?
– На первом.
– И как ты на первый этаж попал?
– Я услышал возню, потом грохот, затем как Матвей ругался. Ну и спустился.
– А невеста?
– Спала.
– Вот так и спала? – прищурилась я. – Шум, грохот, ругань – а она почивает себе.
– Спала, – точь-в-точь как Матвей заявил и этот – упрямо и безапелляционно.
«Ну-с, попробуем зайти с другой стороны».
– Рамзан, нехорошо так неталантливо врать.
Он молчал, опустив глаза.
– Я знаю, кто твой отец.
– Я тоже, – огрызнулся Рамзан, не поднимая головы.
– Тогда ты тем более должен понимать, что в твоих собственных интересах говорить правду, причем всю.
Рамзан заверил, что со своими интересами сам разберется:
– А отец мой, если вы его на самом деле знаете, в это дело вмешиваться не станет. И правильно сделает. Потому что больше того, что сказал, мне сказать нечего.
«Ой, напутала Нинка с тем квестом. Что-то не топят они друг дружку. По ходу, квест на сокрытие трупа сплотил их куда больше, чем просто беготня по этажам в поисках чего-то там».
Но мне-то нужно совсем другое. Может, хотя бы «двуличная сволочь» оправдает надежды?
Сначала все вроде бы пошло хорошо: Алик вошел, вежливо поздоровался, присел, сложив ручки на коленки, у стола. И принялся преданно взирать голубыми глазками.
«Господи, сделай так, чтобы я не ошиблась в нем. Пусть он окажется именно тем, кем кажется, сверхчеловеком по ту сторону добра и зла!» – взмолилась я.
И начала издалека:
– Алик, могу ли я быть с вами откровенной?
Он некоторое время смотрел на меня каким-то масленым, ласкающим и липким взглядом, о чем-то размышляя, потом все-таки разрешил:
– Конечно.
– За неполный час я услышала столько детской, наивной лжи, что просто вынуждена просить вас говорить чистую правду. Никаких расписок, никаких предупреждений и угроз. Помогите мне просто узнать правду.
Он сокрушенно склонил голову, как бы сочувствуя: да вот, ничего не поделаешь, с кем приходится заниматься.
– Ложь недостойна человека.
– Ложь – это инструмент защиты, – подхватила я, – а если не виноват, то от чего защищаться?
– Вы правы.
– Я уже знаю, что вы принимали участие в сокрытии трупа. Но знаете ли вы, кто ее убил?
– Нет.
– А вам хотелось бы знать?
Вознесенский подумал и сказал:
– Она вела такой образ жизни, что ей рано или поздно бы отрезали голову. Не я, так кто-то еще. Не мертвой, так живой.
Если бы сейчас он выпорхнул в окно, сделал пару кругов над городом, обдавая машины пометом, я бы и то удивилась меньше. С другой стороны, он откровенен, стало быть… а если подставиться? Пусть поймет, что он на голову меня выше и умнее.
– Простите меня, Алик, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, говоря об образе жизни Ольги.
У него аж рот дернулся, но он сдержался и лишь с легкой укоризной заметил:
– Разве можно так… сами же сказали, что лгать нехорошо. А с Ниной вы общались, значит, должны знать, что я в виду имею.
– Глупо получилось, – с готовностью покаялась я, – но ведь о ее второй жизни вроде бы никто не знал.
Он смотрел на меня с такой ужасной ласковостью, что мне захотелось немедленно покинуть помещение. Или вымазать лицо сажей. Такой взгляд пристал бы более какому-нибудь маньяку-потрошителю, но не студенту-отличнику-старосте.
– Я знал.
Я по возможности достойно выдержала этот ужасный взгляд и, изобразив крайнюю заинтересованность, максимально волнительно выдохнула:
– А вы… не просветите меня?
– Легко, – интимно понизив голос, пообещал он. – С самого начала нашего знакомства я был уверен, что выбранная Ольгой линия поведения – карнавальный костюм. Наивному Демидову или недоумку Рамзану можно было бы отвесить подобной клюквы. Мне – нет. Манера смотреть, говорить, одеваться, жесты – правду тела не скроешь. Вы согласны?
– Абсолютно.
– Некоторое время я наблюдал за ней и ее контактами в соцсетях, совсем немного – за ее передвижениями. Между нами, мне удалось какое-то время бить ее в ее же собственной игре.
– Это каким образом? – заинтересовалась я.
– А я гомосексуалиста разыгрывал, – легко признался Вознесенский, – в гостях у ее предков побывал, был допущен в гардеробные и примерочные, узнал о ней массу нового, как женщина женщине, антре ну…
– То есть у вас были тесные дружеские отношения.
– Почему же только дружеские? – удивился он.
Я тоже удивилась.
– Что же, у вас не только дружеские?
Он юмористически поднял белесые брови.
– Когда все как бараны бегали по особнячку за какими-то ключиками-подсказками, я и переговорил с Олей. Удалось объясниться на ощупь. Я бы сказал, она была удивлена…
– Приятно или неприятно?
– Приятно, – без тени сомнения ответил он.
– Вы так думаете или уверены?
– Я вполне объективен, – заверил он, – с тех пор она меня люто возненавидела и постоянно пыталась вывести из себя, меня и Ирину…
– А вы не выводились?
– Конечно нет.
– И все-таки, она вас оскорбила в этот вечер, первого сентября.
– Что вы! Конечно нет. Стану я обращать внимание на эскапады пьющей проститутки. Просто небольшой казус с отдавленным самолюбием.
«Как излагает, а?»
– Тогда, возможно, вы захотите поделиться своим видением того, что произошло в ночь на первое сентября?
– Конечно, это нетрудно. Потрудившись над тем, чтобы моя девушка уснула, я спустился к Ольге…
– То есть?
Мне показалось, что Олег впервые улыбнулся с некоторой долей смущения:
– В ритме танца, между пикировками и взаимными оскорблениями, мы и согласовали наши планы на ночь…
По ходу, выясняется, чьи биологические жидкости обнаружили эксперты…
– И что же?
Вознесенский с комическим смущением развел руками:
– План удалось реализовать, правда впопыхах. И лишь на половину оставшегося темного времени суток.
– Что ж так?
– Ей на телефон поступил звонок, она переполошилась и заявила, что ничего не получится, ей надо отбежать.
– Но кто звонил, вам неизвестно?
– Могу сказать лишь то, что на экране было написано: «Папа».
Меня как громом ударило. Папа?! Что за?..
Пока я укладывала в голове полученную информацию, Алик подождал иных наводящих вопросов, не дождался и продолжил:
– Я послушно вернулся в свою спальню. Заснул. Где-то через два часа услышал возню, вопли внизу. Спустился, где обнаружил труп, Демидова и Исламова.
– В каком положении был труп, когда вы его увидели?
– Лежал на полу.
– У кого в руках был кортик?
– У Исламова.
– Что было потом?
– Потом… возникла мысль, что необходимо избавиться от трупа, чтобы избежать обвинений. Переместили на улицу. Шел сильный дождь, за счет чего кровь быстро смывалась. Поскольку мои товарищи колебались, я сам, с помощью ножа, отделил голову и шею.
– Не трудно было? – не удержалась, спросила я, бросив взгляд на его руки.
– Нет, – вежливо отозвался он, – зная точку приложения, это сделать достаточно просто и быстро.
«Очень интересное наблюдение, интересно, откуда такие познания?»
– Я охотник, – как будто прочитав мои мысли, пояснил Алик.
– Спасибо. И куда же голову дели?
Он снова помедлил, на этот раз подольше, как бы раздумывая, говорить или нет:
– Спустил в канализационный люк.
– Какой, где?
Пожал плечами, развел руками, снова сцепил их в замок:
– Один из городских люков.
– А почему хоронить не стали?
– Многовато чести. То, что закопано, и находят чаще.
«Еще одно весьма точное и интересное наблюдение».
– Ну а тело?
– Увязали в простыню, и Исламов увез. Он единственный, кто на машине, не на руках же таскать.
Пока я соображала, что бы еще спросить, Алик по-прежнему мягко и вежливо осведомился, чем еще может быть полезен.
Уже без обиняков я спросила:
– Друг мой, откуда такое ледяное спокойствие?
– Так а чего же мне бояться? – ласково ответил он. – Я же не убийца. А что до штрафа, то пожалуйста, мое пособие по безработице к вашим услугам.
«Ой как все плохо-то… и ведь в целом он прав, не придерешься».
– Последний вопрос, Алик. Вам, опытному человеку, ничего не показалось странным, когда вы спустились… ну, второй раз?
– Показалось, – подумав по своему обыкновению, сказал Вознесенский, – она была мокрой, видимо из душа. И крови было очень мало. Практически не было.
– Крови мало, при такой-то ране. В самом деле, странновато, – пробормотала я, пытаясь представить характер повреждений, – благодарю вас за то, что поделились своими наблюдениями.
– Я могу идти?
Ох, будь моя воля, пошел бы ты сейчас… сначала на освидетельствование, а потом на принудительное лечение. Увы, и снова приходится мириться с тем, что не всегда все происходит так, как хочется именно мне…
– Да, конечно, – с превеликим уважением отозвалась я, – буквально на полчасика попрошу задержаться…
Глава 32
Отправив Алика, я взглянула на часы, ужаснулась и поспешила в кабинет к Папазяну:
– Товарищ капитан, пошептаться бы.
Гарик, потный, взмыленный, отдувающийся, уже без мундира, с видимым удовольствием вышел в коридор и прикрыл дверь:
– Джаночка, у нас две кошелки. Одна утверждает, что зарезала Ольгу, вторая – что это неправда. А у тебя кто ее зарезал?
– Как ни странно, никто, – не подумав, ответила я.
Папазян немедленно впал в отчаяние:
– Как никто?! Таня, это ты меня убила, зарезала! Незаконное задержание, в том числе сына прокурора, Таня!
«Ой-ой-ой, оказывается, и я умею быть тупой и еще тупее. Меня-то кто за язык тянул?!»
– Тихо, тихо, успокойся, – попыталась я облегчить его страдания, – как минимум на заранее не обещанное укрывательство особо тяжкого преступления… того, основания имеются. То есть немедленно найдем, пусть только позволят себе рты свои поганые раскрыть на тебя. Но они вряд ли этим будут заниматься, за это я тебе практически ручаюсь. Так что, говоришь, Ирина утверждает, что зарезала Ольгу?
– Да, – отдуваясь, буркнул Гарик.
– А у меня мальчики в один голос поют, что девочки мирно почивали наверху. Какой психологический пассаж, а?
Гарик продолжал нервничать, поглядывая на часы:
– Слушай, время уже давно за двадцать два часа. Ночное время. Сама понимаешь.
– Да понимаю! Но непосредственно сейчас ну никак их нельзя отпускать, пока не будет ясна вся картина. Гарик, нам-то нужны доказательства по сто пятой за убийство, так?
– Ну?
– А у нас пока только триста шестнадцатая за укрывательство и двести сорок четвертая за надругательство над трупами.
– Я надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.
– Не особенно, – призналась я, – но стараюсь изо всех сил. И вот сейчас закончу с девочками, если ты уступишь свой кабинет на четверть часа.
Гарик поднял толстый палец:
– Пятнадцать минут!
– Я уставшая, а не тупая, – огрызнулась я, заходя в его кабинет и плотно прикрывая дверь.
Эти две клюшки… выражусь корректнее. Эти две оставшиеся у меня головные боли сидели на стульчиках. Одна – Демидова – напоминала губку, набравшую в себя слишком много воды, так и источала влагу. Вторая – Ковач…
О ужас. Еще один супер в нашей палате номер шесть. Она читала учебник.
Учебник!
Увидев меня, она, впрочем, его немедленно отложила и подняла руку, как в аудитории.
Все эти детальки и детали, но именно эта картина да и ситуация в целом окончательно вывели меня из состояния равновесия. И все-таки первой разразилась не я.
Первой Белка зовопила громким голосом. И поведала все, в мельчайших интимных подробностях:
…и какая это (Ольга) была сволочь…
…и как она издевалась над братиком Матюшей и вообще всеми…
…и как она специально вертела тощей задницей в сауне, ехидно спрашивая, не пополнела ли названная часть тела…
…и если бы была такая возможность, она бы – Ирина – еще раз все это сделала…
И многое-многое другое она тоже поведала, хотя – честное слово! – никто ее не просил.
Возможно, кликушествовала бы она до второго пришествия, но я, воспользовавшись своим внепроцессуальным статусом, реализовала оскорбление действием. Проще говоря, выплеснув ей в луноподобный лик стакан водички – ледяной, из кулера. Пусть скажет спасибо, что не кипятка из чайника.
Мокрая Белка вхолостую хватала ртом невидимый бутерброд, Майя лишь брови подняла, но краем рта одобрительно улыбнулась. Руку она по-прежнему держала.
– Значит, так, девицы-красавицы. Время позднее, и ваша гоп-компания порядком надоела. Я не могу понять, кого вы хором тут выгораживаете, но заявляю как друзьям: своими выкрутасами вы помогаете исключительно убийце – настоящему убийце, ясно?
– Татьяна Александровна, я как раз хотела вам сказать, – мягко и вежливо произнесла Майя все еще с поднятой рукой, – можно?
– Прошу.
Она поднялась, поправив свой туалет, и начала излагать четко, как будто доклад делая:
– До недавнего времени я и мои друзья, по крайней мере Исламов, Демидов и Вознесенский, были уверены, что убийство Ольги совершила Ирина.
– Позволь узнать, почему?
– Объяснюсь. К тому времени, как Матвей Демидов спустился вниз на шум, он увидел свою сестру, которая держалась руками за кортик, коим Ольга была прибита к стене.
Неодобрительно поморщившись, Майя завершила описание картины (и без того красочное, исчерпывающее, как мне кажется):
– …и выла, почти так же, как сейчас. Далее спустился Рамзан. Я дольше одевалась и соображала, к чему шум, поэтому сбежала позже. Ирина была в невменяемом состоянии, выкрикивала какие-то признания, оскорбления. Поскольку нож был в руках Рамзана, я перепугалась. Однако Демидов объяснил, что они сначала отрывали Ирку от рукояти, и лишь потом Рамзан извлек кортик. Тело лежало на полу.
– Кровь лила, наверное, – несколько напряженно вставила я.
Майя покачала головой:
– На удивление, крови почти не было. Спустился Вознесенский, спросил, в чем дело, чем вызвал еще один приступ истерики у Ирины. В общем, мы все решили, что Ольгу убила именно она. Подстерегла, когда та из душа выходила, или что…
– Мотивы?
– Из ревности к Алику, из обиды за брата, в конце концов из зависти…
– Как ты! – вскинулась Ирина.
– А ну не сери, пичка, – повелела Майя нечто непонятное, но Белка немедленно заткнулась. Видимо, поняла. – Простите. Убила не она, это я могу утверждать теперь с полной уверенностью.
– С чем это связано, что изменилось?
– Я узнала, что кортик вошел очень глубоко. Думаю, что у Ирины нет сил нанести такой удар. Она и по мячу ударить не в состоянии.
Помолчав, Майя начала снова:
– Нам всем не хватило смелости и ума…
– Совести вам не хватило.
– Да, и совести. Вы совершенно правы. Могу сказать лишь то, что Матвей хотел выгородить сестру, Рамзан не хотел подставлять друга, Вознесенский… не знаю, что он хотел.
– Такие все благородные собрались и все в белом. Что дальше было?
– Дальше все единодушно пришли к выводу, что от трупа надо избавиться. Сжечь, утопить, закопать. И тут я… простите, молю… я вспомнила, как на войне отрезали головы и руки, чтобы родные не смогли отыскать, опознать… с моим отцом так поступили.
Она сглотнула и отвернулась.
– Успокойся, – нарочито сухо попросила я, – так поступают не только на войне. Хотя, конечно, могла бы и промолчать.
– Должна была, – твердо сказала Майя, и не думая прятать глаза, – и я теперь сама фашистка, я не вправе осуждать тех, кто так делал.
– Так тебя могли и не послушать, – вставила я, – но послушали.
– Да. Матвей и Рамзан колебались, Алик ухватился за идею, назвал ее отличной, только пусть каждый из «мужиков примет участие», как он выразился, чтобы ни у кого не было желания сдать остальных.
«Я смотрю, вы с Аликом можете смело идти в разведку, не поздоровится ни врагам, ни друзьям», – подумала я, но, взглянув на Ирину, решила не говорить это вслух.
– Так. А что кортик?
– Кортик я вычистила, вымыла, вытерла и вложила в ножны.
Ну вот, что и требовалось доказать. Вот потому-то он и висит себе на коврике и никуда-то не девается…
– То есть, по сути, вы выгораживали всех и вся. Ну, это ваше право, хотя, честно говоря, статью за укрывательство преступлений еще никто не отменял.
– Вы правы. Но все, что я говорю, это ведь не под запись. Официально я не считаю возможным доносить на своего жениха, – твердо заявила она.
– Ну это понятно. Кстати, о женихах. Майя, скажи, пожалуйста, как это вы собираетесь жениться? Исламов мусульманин, насколько я знаю, его семья придерживается весьма ортодоксальных взглядов. А ты, не изволь гневаться, совсем из другой оперы. Что скажут мамы и папы?
– Мои уже ничего не скажут. Их нет.
– А его?
– Им придется смириться.
«Да уж. Вот не знаю, поздравить Хусаина Адиевича или посочувствовать ему же».
– Итак, дорогие друзья, заканчивая наш небольшой саммит, имею сказать вам следующее, – начала я, строго оглядывая моих новых товарищей и товарок, – желая исключительно добра, как вам казалось, вы умудрились напакостить всем. И прежде всего себе. Все, что вы сегодня мне поведали – кстати, всем спасибо, было интересно, – должно остаться строго между нами. Спросите почему.
– Почему? – спросил Матвей.
– Интересно, что именно ты об этом спросил, – заметила я, – хотя именно ты, как брат, мог бы не бояться уголовной ответственности за сокрытие преступления. Что, никому больше не интересно?
– Нет, – сказала Ирина.
– Интересно, – вежливо сказали Майя и Алик практически хором.
«И почему это я не удивлена?»
– Убийца, настоящий убийца, уже попытался уничтожить одного свидетеля. Мозги у него работают не в пример вашим, воображение богатое. Малейшие подозрения в том, что с вас сняты обвинения в убийстве, могут побудить его или исчезнуть, или начать разбираться уже с вами. И тот и другой исход лично меня не устраивает. А вас?
Молчание. Будем считать, что знак согласия.
– Все понятно?
– Да, – на этот раз ответили все.
– В общем, дружно прекращаем делать глупости. Живите, как жили, только будьте предельно внимательны, держитесь вместе. И не пытайтесь скрыться – это будет бесчестно и бессмысленно, ведь с точки зрения закона вам ничего сверхсерьезного не грозит. Тем более что все зависит во многом от вашей готовности сотрудничать – прежде всего со мной. Ясно?
Я обвела глазами аудиторию. Матвей и Ирина сидели рядом, он, к моему немалому удивлению, обнимал ее за плечи, прижимал ее голову к своей и поглаживал по волосам. Алик, расположившись тут же, с другой стороны, смотрел спокойно, с вежливым ожиданием. Рамзан сидел, опустив буйну голову и сверля взглядом пол, Майя положила ладошку на его руки, как бы препятствуя любому действию.
Все молчали, лишь Вознесенский, подумав, начал было: «То есть вы хотите сказать…», но Демидов пребольно ткнул его свинцовым кулаком в плечо, и тот замолчал.
– Еще вопросы будут?
Майя подняла руку:
– Мы можем идти?
– Да, конечно. Все свободны.
Обменявшись телефонами, мы разошлись.
– Гарик, ты можешь выяснить в нашем консульстве, не помирал ли часом гражданин Якоб Еккельн, постоянно проживавший в Мюнхене?
Я на всякий случай уточнила:
– Бавария, Германия.
Папазян поскреб подбородок:
– Давно?
– Думаю, это было не так давно.
– Чисто теоретически можно пойти этим долгим путем, – не мог удержаться он от язвы, – но проще запросить адресное бюро, благо паспорт покойного консульство все равно отправляет в миграционку по месту последнего проживания в России…
– Узнай, пожалуйста, а?
– Хорошо. Танюша, а не пора ли и нам по домам?
Явно Гарик уже остыл, сменил гнев на милость, все простил и забыл – и даже тот факт, что до даты вылета остается всего ничего, а Иванова до сих пор, похоже, топчется на месте, его не злит. Какой он хороший, добрый, отзывчивый человек…