Кольцо с секретом
Ну вот, всю песню испортил капитан.
Ладно, надо же доразобраться и доформулировать. Что тут у нас?
«Я, Римма Алексеевна Озолиня»… ах ну да, тут она вся из себя мужняя жена, на «заданные мне вопросы показываю следующее». И что же ты тут напоказывала-то? Она на полном серьезе утверждала, что «из внезапно возникшей неприязни» нанесла дочери удар холодным оружием – кортиком, после чего… ну, в общем, совершила то, о чем так обстоятельно рассказывали Ольгины сокурсники как о своем «подвиге». На вопрос о том, признает ли вину и раскаивается ли, ответила сугубо положительно. Мотивы указала материальные. Внезапно выяснилось, что у девушки еще со времен заграницы какая-то суперстраховка жизни на внушительный чемодан евро…
«Н-да-а-а, не придерешься. Просто, лаконично, по делу. Даже более чем. Если ограничатся бесплатным адвокатом, то прокатит, еще как. Впрочем, какая мне-то разница? Если официальное следствие устраивает, меня тем более».
Ага, подняла голову то ли совесть, то ли отсутствие ее, а вот и повод: Роману-то теперь деньги на адвоката понадобятся.
Ах ты ж… и точно.
Ну вот зачем я об этом вспомнила? Теперь мои манипуляции с картой и гонораром казались мне полным свинством. Получается, забрала себе деньги за то, что в итоге привело заказчицу за решетку, причем как бы и независимо от результатов моего труда. Ну просто некрасиво и некультурно!
Было уже довольно поздно, когда меня деликатно попросили очистить кухню, и я получила возможность полюбоваться плодами по-настоящему профессиональной работы.
Да, это впечатляло, кроме шуток.
Ни шовчика не было видно, ни морщинки, все подогнано до тонкостей, а об углы можно было порезаться – даже о внутренние.
– Вы прямо маги и чародеи.
Алексей смутился:
– Вы слишком добры. Да и очень хорошо стены подготовлены, безукоризненно, профессионально. Сами старались?
– Нет, Роман Эдгарович.
– А-а-а, – протянул Алексей с уважением в том смысле, что этот может, – то-то я смотрю. Ну хорошо, я думаю, еще полтора часика, не более. Вы как, не устали? А то превратили вашу квартиру в ночной муравейник.
– Нет, нет, не беспокойтесь.
Да уж, в таком состоянии лучше хоть какая-то компания, нежели полное одиночество.
В ночи уже пришло сообщение от Вадика: все верно, на флешке была информация, она уничтожена, но неумело, и кое-что удалось восстановить. Завтра кинет в почтовый ящик, если меня не застанет. Что я большая забавница (?!) и что он искренне надеется, что это я буду смотреть не одна (?!!).
Кухню быстро и споро приводили в состояние, близкое к идеальному, делать мне было ну совершенно нечего, и я совершенно машинально набрала в поисковике два слова… ну да, Роман Озолиньш.
Практически немедленно выяснилось, что он любимец фотографов, и, к слову, в отличие от своей падчерицы, он получался на фото куда приятнее, чем можно было ожидать.
Возможно, дело в том, что в основном его выхватывали в процессе какого-нибудь очередного рывка, позиции по стрельбе или даже взятии барьера на лихом коне. Хотя и просто на рекламных и статусных фото он выглядел невероятно. Даже не верилось, что мы лично знакомы.
Примечательно, что в латвийском сегменте интернета его изображения встречались просто на каждом шагу, но лишь до определенного времени, а далее – тишина.
Как интересно, что это?
Поисковик услужливо подсунул мне пред очи первую полосу какого-то желтоватого латвийского таблоида пятилетней давности: из-за решетки Роман Озолиньш смотрел в камеру, вздернув подбородок и чуть ли не вывалив язык. Прям покойный Чарльз Мэнсон. Руки стянуты «браслетами».
Тут же, на сайте, был размещен видеоряд с пояснениями на латвийском – непонятными, но так экспрессивно нарисованными, что было понятно: написано нечто шокирующе-возмущенное. Я запустила автопереводчик, но то ли вследствие несовершенства алгоритма, то ли потому, что журналист, писавший текст, использовал изысканный жаргон каких-то особенных латвийских притонов, автоматический перевод ничего связного не дал. Только разрозненные слова из ряда: «старых солдатах», «особом цинизме», «грубом нарушении», «бесчеловечности», «сроком до пятнадцати лет».
Видеоматериал тоже мало что прояснял. Суть видео была также не совсем ясна: вроде бы какой-то город, старперы в серых шинелях с эсэсовскими нашивками, молодчики в беретах со свастиками, у всех в руках гвоздички. Оцепление – по всей видимости, полицейские, потому что в полном облачении и в светоотражающих жилетах. За оцеплением – шумящие люди с российскими и почему-то израильскими флагами. Вся развеселая серая компания бодро бредет к какому-то монументу: на высоченном белом столбе – грубо сделанная монструозная тетка зеленоватого цвета держит в воздетых руках три огромные золотые звезды, сложенные в кучку…
Все превесело, как на похоронах. Но тут раздался свист, вопли, камера начинает прыгать, падает, за кадром – возня, ругань на двух или трех языках, звуки ударов.
Следующие кадры – уже в каком-то кабинете. Человек, похожий на Озолиньша – более точно определить трудно из-за того, что физиономия у него сильно попорчена, – шепелявя и шлепая разбитыми губами, грубо отвечает кому-то что-то по-латышски, сдабривая речь матом, утирает кровь скованными руками. Кто-то с силой отводит их от лица, чтобы съемке личности не мешал, камера резко наезжает – и тут я вижу…
Приве-е-е-ет!
На сбитой в кровь руке красуется кольцо Намейса.
Я уронила голову на стол и какое-то время так и сидела, уперев лоб в прохладное дерево.
Запретив себе вообще все мысли, сходила за лупой, перемотала видео, максимально увеличила его. По ходу, это то самое, что было на Ольгиной руке и сейчас в сейфе у Гарика. По крайней мере, третья слева бриллиантовая капелька отсутствует.
Я посмотрела на дату выпуска: почти пять лет назад. Я снова полезла в интернет: догадка моя подтвердилась, именно с того периода произошла глобальная смена направления фотообъективов. После этой даты изображения Озолиньша в интернете уже не мелькали.
Так, спокойно. Во-первых, это еще ничего не значит, даже вот этот отсутствующий брильянтик – возможно, просто битые пиксели или нечто вроде. Во-вторых, ну, допустим, Ольга могла просто попросить его поносить, это кольцо… тогда, получается, они общались. Но он и не отрицал, что общались. Что, падчерица не может общаться с отчимом?
Да нет, может.
Только как-то странно молодой девушке цеплять на себя мужское кольцо, если только… ну да, если только не относишься по-особому к его бывшему носителю.
Ах ты старый пес.
В этот момент в дверь позвонили. Два ночи. Я удивилась.
Впрочем, у меня полон дом разношерстного народа, чего уж тут – одним больше, одним меньше.
– Привет, – мрачно поздоровался тот самый, который старый пес, – ну что, доработали?
Алексей заверил, что осталось минут на двадцать, только, мол, Эдгарыч, дверь закрой, не нарушай микроклимат.
Тот спохватился и зашел, не дождавшись приглашения. Прошелся по квартире, пристально разглядывая швы, углы, наложения. Выглядел и вел себя как обычно, даже, пожалуй, более чем обычно.
– Ладно, нормально, – вынес он вердикт, – не Версаль, конечно, но…
Увидев свое изображение на мониторе ноута, он остановился как вкопанный, целую вечность пялился в монитор, потом перевел на меня глаза – снова воспаленные, в черных кругах:
– Прикольно. Думал, что ютюб давно все удалил.
– Нет. Интернет помнит все.
Он пригнулся, пригляделся:
– О, и кольцо мое. Такие всему нашему году олимпиоников вручили.
– И куда ж оно делось? – напряженно осведомилась я.
– Ольга выпросила поносить. Мне его не вернут?
– Не знаю, – осторожно отозвалась я, – а зачем же отдал, если такая ценная вещь?
– Ну, просил ребенок. На большой палец. Она же такая вся нетрадиционная, а у них это нечто вроде обручального кольца.
Он развернулся и вышел в коридор:
– Ладно. Мужики, вы скоро там?
Ему подтвердили, что да, заканчивают.
В течение четверти часа они не просто блестяще завершили работу, но и быстро прибрали все, что можно было прибрать, а потом деловито и максимально тихо покинули квартиру.
Роман выходил последним. Честное слово, я была бы только счастлива, если могла бы промолчать, но…
– Послушай.
– Что? – напряженно спросил он.
– Подожди.
– Жду.
Пошарив в сумочке, я достала Риммину карточку, конверт с наличными и протянула ему.
– Вот. На адвоката, там…
Скрипнув зубами, он спросил, что все это, мать вашу, значит.
Я открыла рот. Закрыла. Опустила голову. Вообще, другим я вру куда талантливее, чем себе, не краснея. Но тут я вдруг поняла, что уши у меня горят как фонари.
Он легонько наподдал мне по подбородку:
– На меня смотри. Ты что, ищейка? Она тебя подрядила за мной следить?
– Что? Ах д-да, – с облегчением кивнула я.
Роман выругался – длинно, обстоятельно и практически неслышно.
– Себе оставь. Совести прикупишь.
И ссыпался, по своему обыкновению, вниз по лестнице.
Двигаясь как сломанный робот, я добралась до окна. Мужики закончили перекур и принялись грузиться в «Мерседес», Роман влез за руль. Уехали. Вверх он так и не посмотрел.
Нет, валерьянки, и немедленно. Пес с ней, с химией. Если я сейчас же не отключусь, то это очень плохо кончится. Самым разумным в такой ситуации было бы немедленно стереть его телефон из всех записных книжек.
Я бы так и сделала, только к чему? Я помнила его наизусть.
Глава 36
Назавтра за мной заехал Гарик, глянул на меня – и ужаснулся.
– Джаночка, если ты так переживаешь из-за нашего уговора, пожалуйста, прекращай. Это не твоя вина, ты очень много сделала, я без претензий, сплошные благодарности!
– Спасибо.
– Что, не из-за этого? Неужели из-за масштабов людской подлости и лицемерия? – попытка пошутить довольно грубая, но я видела, что господин капитан пытается таким образом привести меня в чувство.
– Слушай, может, ты приболела? Тогда лучше оставайся дома.
– Я здорова. Едем.
Гарик, пожав плечами, завел машину.
В процессе езды он снова попробовал вывести меня из рефлексии:
– Танечка, ты ничего плохого не подумай, но если хочешь, то полетели со мной. Билет я куплю. Никаких глупостей, просто отдохнешь, за столом посидишь. На Севан свожу тебя, там красота, раки. Ты очень плохо выглядишь.
– Нет, Гарик, спасибо, дружище. Не хочу никуда и ничего. Спасибо, в самом деле спасибо. Приятно.
– Да не за что, – мрачно отозвался он.
И замолчал. Но мне в самом деле было приятно, что он не просто сексуально озабоченный поклонник, но в самом деле беспокоится обо мне.
«Хоть кому-то это интересно!» – сказал брюзгливый голос внутри, но моя же совесть приказала ему заткнуться.
Да, вот это раздрай…
«Так, Иванова, – это я уже сама себе же самой, – а теперь отставить девичьи глупости. Пора вспомнить, что ты профессионал, утереть нюни – и работать».
Когда мы подъехали к «Дубу», машина следственной бригады была уже на месте, тут же присутствовал и автозак, из которого вывели – руки в «браслетах» – Римму.
– Ты сразу пойдешь? – спросил Папазян.
– Знаешь, мне лучше не присутствовать. Буду в окошко подсматривать, – изображая остроумие, ответила я, – ты мне, пожалуйста, маякни, как готово все будет.
– Каким образом? – осведомился он. – Тут связи нет.
– Ну, не знаю. В рог, что ли, труби. Гарик, ну просто свистни с порога, тебе жалко, что ли?
Он поднял руки в умиротворяющем жесте:
– Все-все, понял, – и направился к группе.
Думаю, минут двадцать-тридцать у меня есть, как раз успею отдышаться и окончательно прийти в себя. Чертова валерьянка, до сих пор в ушах звенит.
Я видела, как Макса и Алсу позвали понятыми, как они что-то объясняли, видимо изначально желая отказаться, как Гарик, экспрессивно жестикулируя, в деталях объяснял, что он предпримет при неповиновении и отказе содействовать органам. Талантливая пантомима. Убедительная. Комендант и его супруга смирились.
Я дождалась, когда большинство народу наконец уберется со стоянки, и поспешила к коттеджу, чтобы не пропустить Гариков сигнал.
В этот самый момент в очередной раз хлынул бодрящий дождь. Мне самой маячить под открытым небом в ожидании совершенно не хотелось, поэтому решила переждать в гриль-домике.
Из него как раз было прекрасно видно крыльцо.
Войдя в указанное помещение, я с немалым удивлением обнаружила, что оно-то как раз не особо вылизано. То ли Алсушка оказалась все-таки лентяйкой и неряхой, то ли, что мне лично представляется более реальным, домиком особо никто не пользовался. Не то чтобы в нем царил бардак, но и о стерильности можно было не думать.
Мои мысли пустились если не вскачь, но уже рысью.
Не теряя времени, я принялась осматривать помещение, ныряя, как суслик, – под диван, ползком по полу – и взгляд в окно, вокруг гриля и столика к нему, под гриль, в топку – и снова зырк в окно. Главное – сигнал не пропустить.
Пусто, пусто, пусто.
А вот и есть!
Вот это да! Я трепетной рукой извлекаю из пыльного угла не что иное, как серьгу, которую прекрасно помню еще во-о-о-от такусенькой… кроме шуток, да, это та самая, грубая, чуть ли не кованая, серебряная, с какими-то то ли рунами, то ли свастиками. Та самая, которая для того, чтобы «лучше видеть», из уха друга моего детства, Романа Озолиньша.
«Таня, ты гений. И одновременно полная дура, – бичевала я себя, – почему ты сразу не осмотрела домик? Вот разгадка того, что крови в коттедже практически не было! Да, но здесь-то она где?»
Увы. Я перерыла и перевернула все подушки. Я перетряхнула коврики. Я влезла с ногами в гриль, подсвечивая себе смартфоном, – ничего, буквально ни синь пороха!
Снова облом, пусть и не полный, но крайне обидный.
Это снова все любопытно, концептуально, даже элегантно, но совершенно ничего не объясняет!
Ну не может, не может этого быть. Ну, предположим, вот наносится смертельный удар, вот человек падает. Кровь должна быть, просто обязана! Но где же она?
От отчаяния я снова полезла было в гриль, но не успела погрузиться в работу – и золу – целиком, как кто-то деликатно похлопал меня по пятой точке.
– Джаночка, я все понимаю, но вылезай и иди под окно, – явно еле сдерживаясь, попросил Папазян, – я весь измахался. Прокурорский переживает. Пошли скорее.
– Прости-прости-прости, сейчас только умоюсь.
– Да оставь. Сойдет за камуфляж.
Я, как была, пятнисто-полосатая от сажи, помчалась под окно. Гарик порысил внутрь.
Из-за окна я видела, как размещали манекен, как освобождали Римме руки, разъясняли права, настраивали видеозапись. Мадам Еккельн-Озолиня выглядела так, как будто не особо принимает участие в происходящем, кивала и расписывалась машинально, смотрела преимущественно в пол. Меня поразило ее полное спокойствие. Она выглядела, как при нашей первой встрече, безупречно, но вид у нее был как у человека, измученного долгой болезнью, уже на пороге вечности, когда появляется надежда, что вот уже скоро конец страданиям.
Итак, поехали.
Римма, постояв, двигаясь как на ходулях, приблизилась к ковру, протянула руку, сняла кортик. Потянула рукоять. Еще раз потянула, но сильнее. Дернула изо всех сил.
Она даже не знала, как он вытаскивается из ножен.
Понимая, что и видеозапись, и множество глаз бесстрастно фиксируют ее бессилие и ложь, Римма бросила кортик, осела на пол и беззвучно расплакалась.
– Вот что это было?
– Есть такие особочки и особи, которые полагают, что любовь покрывает все, – философски поведал Гарик.
– А ты так не считаешь?
– Конечно, все покрывает, успокойся. Кроме экспертиз и следственных экспериментов, – огрызнулся он, – ладно, признаюсь. Я заранее знал, что все это чушь.
– Откуда?
Он постучал пальцем по лбу – и спасибо еще, что по своему собственному:
– Во-первых, имею глаза, уши и мозг. Во-вторых и в главных, докапывался до эксперта, ну, который осматривал торс, он меня все завтраками кормил, типа, и другие дела есть, вечно ты норовишь без очереди, и так вола пинал… потом припер его к стенке, он и давай жаловаться: что, Папазян, вяжешься к человеку, ну и так же все ясно, мол, здоровый лоб бил. Не исключено, что со спецподготовкой… Я ему: что значит «здоровый лоб»? Мол, а женщина исключено?
Он замолк, выполняя рискованный маневр.
– Ну, ну? – нетерпеливо подбодрила я.
– Вот тебе и ну. Вероятность есть, говорит, где-то ноль целых хрен десятых, а то и поменьше. Раневой канал идет практически под идеальные девяносто градусов, чуть ли не образцовая фехтовальная флеш-атака, обыватели крайне редко так холодным оружием оперируют. Как-то так.
Остаток пути мы провели в полном молчании.
Выходя из машины, я пожелала Гарику хорошего отдыха и передала самые теплые пожелания счастья молодоженам.
– Обязательно передам. Отдельный тост за тебя поднимем, даже не сомневайся, – пообещал он.
– Слушай, а с Риммой-то что думаешь делать?
– А ничего, – мстительно заявил он, – вот пусть посидит и поскучает, подумает над своим поведением, может, и поумнеет на старости лет. Бабушка-потрошитель, тоже мне. Вернусь – разберемся. К тому времени, возможно, и реальный убийца подтянется.
И умчался в синие дали, где его ожидали горы, накрытые столы, армянские вина и всеобщее веселье.
Дома я заварила себе кофе и принялась наводить окончательный блеск на жилище. Пожалуй, впервые мне пришлось пожалеть об аккуратности людей, которые делали мне ремонт, – если бы следы их трудовой деятельности были бы посущественнее, то уборка и воссылание проклятий неряхам заняли бы куда больше времени и, по крайней мере, все мои мозговые ресурсы. А так я очень быстро покончила с этим, устроилась на кухне со свежей чашечкой и, чтобы окончательно успокоиться, включила один из старых добрых ужастиков. Под руку попалась бумажка с буковками, я в сердцах смяла ее и отбросила в угол.
«По-моему, мы вернулись к тому же, с чего начали, – раздумывала я, делая глоток за глотком и по мере возможности сопереживая очередной жертве, – осень, сплин и… имя… имя… имя?!»
Вот я даю.
Я подобрала бумажку, расправила ее – и рассмеялась тихо, на грани истерики. Ну конечно же… «…скотина двуличная под двумя именами». Алик, он же Олег, а также и Нина – и вот оно, пожалуйста: «Р», «О», «М», «А», «Н». Ну а Ирина – что Ирина, в целом вроде бы и ни при чем, и без нее совершенно спокойно можно было обойтись…
Пиликнуло сообщение: Гарик прислал селфачок из аэропорта и голосовое сообщение:
«Таня-джан, прости, все забываю тебе сказать – могу ошибаться, но, по-моему, тот мажор на «мерсе», с которым ты тачку мою парковала, – это и есть Нинкин клиент. Ехали вместе в одном купе, она его чуть на тот свет не отправила. Ну, ты поняла».
Я выслушала это со спокойствием отчаяния. Не будем сейчас о личном. Куда страшнее то, что моя версия, которую я сама же отмела как явно абсурдную – о том, что смерть Ольги выгодна только Нине, чтобы стать единоличной собственницей совместного предприятия, – была самой что ни на есть жизнеспособной.
Столько проколов в одном-единственном деле. Неужели я все-таки старею? Глупею? Теряю хватку и бдительность? Позволила своим личным симпатиям и антипатиям взять верх над здравым смыслом и логикой?
Как бы ни было стыдно и неохота, но на все вопросы придется ответить положительно. Все так, все верно.
Но мотивы, мотивы… а что мотивы? Нинке Ольга мешала заниматься любимым делом – так? Так. Ну а почему бы не предположить, что и Римма Роме мешала? Отцепив жену от бизнеса – зачем ей в тюряге бизнес? – можно было бы после… как это Нинка образно выразилась? Подчистить-отмыть, отребрендить – и все с чистого листа. Я не специалист в корпоративных тонкостях, но уверена, что все решаемо. Не исключено, что таким же образом можно и от самой Риммы избавиться, тем более что общих деток нет, насколько я понимаю, просто идете в загс с копией приговора – и готово дело.
Но, позвольте, изо всех этих, по сути, глупостей убивать человека?
Все же можно было решить иначе, разве не так?
Чтобы хотя бы чем-то заняться, я взяла чистый листочек и, не сходя с места, за полчаса набросала как минимум по пять абсолютно нелюдоедских вариантов – как для Нины, так и для Ромы.
Глупо и глупо.
Никак не получается. Зачем надо было Ольгу убивать-то, граждане уголовнички?
И снова зазвонил телефон. Вадик.
– Привет, клубничная душа! Ну что, как, заценила продукцию? Качество подходит? Стереть-то их стерли, да надо было форматнуть, а так восстановил кое-что.
– Ты о чем? – не поняла я.
– Ну как о чем? Или ты еще не дошла до ящика-то?
Я, мысленно закатывая глаза, ответила, что практически дошла и уже почти сыграла в него, и какой, к чертям, ящик он имеет в виду?
– Почтовый, – ответил Вадик, сбитый с толку, – я не вовремя, что ли? Прости, я ж не знал. Я заскакивал днем, не застал, ну и опустил флешку твою в ящик…
«Блин, точно! Ну что такое с головой-то!» – и, отблагодарив милого хакера и даже пообещав сходить с ним куда-то на что-то, я ссыпалась вниз по лестнице.
Глава 37
То, что я увидела, запустив флешку, окончательно подорвало мою веру в человечество.
Это были фото, изображавшие уже известную мне проклятую троицу – ныне безголовую покойницу Ольгу-Хельгу, мерзавку Нинку и – да, его самого. В таких позах, в таких одеяниях, что ни малейших сомнений в характере их отношений оставаться не могло. Такие, с позволения сказать, декорации даже рассматривать стыдно, не то что описывать!
И пусть для какого-нибудь печатного издания с маркировкой «18+» это и сошло бы за мировоззрение, пусть картинки получились (если абстрагироваться) весьма художественные, не скажу – красивые… да, и пусть ни один эксперт бы не подписался на то, чтобы сказать, что это порнография…
Я стараюсь быть объективной, но черт возьми!
И еще момент, который выводил из себя больше всех бретелек и панталон, вместе взятых: на руке Ольги, и это ясно было видно, красуется именно то самое кольцо Намейса, выпрошенное девочкой в подарок, по словам господина Озолиньша.
Пес ты старый и патологический врун!
Все, пора на всем этом ставить огромный, жирный крест. Все кристально ясно, вписывается в четко очерченные рамки, а если какая-та зараза из ближнего зарубежья не вписывается, то с помощью соответствующих инструментов очень будет неплохо вписать лет на пятнадцать!
В душе моей продолжал бушевать лесной пожар, который пришлось прервать на небольшое время: позвонила Майя Ковач.
– Здравствуйте, Татьяна Александровна.
– Здравствуй, Майя. Ты просто так или по делу? Я несколько занята…
Она немного удивилась, но признала, что да, по делу:
– Если я не вовремя, то перезвоню.
Я поморщилась, как от зуда в зубе:
– Ну давай, давай, излагай, что стряслось.
– Мне стало известно… возможно, вас это заинтересует… в общем, Алик Вознесенский в реанимации.
– Да? А что с ним? – спросила я равнодушно, но потом до меня дошли первые частицы информации – и у меня затряслись поджилки.
Елки-палки, это еще что за каракули?!
– Подробности известны? Что с ним?
– Точно не могу сказать, но вроде бы сотрясение мозга, переломы, состояние стабильно тяжелое. Забрали на «Скорой», из дома. Он был один. Мать пришла позже, увидела – и вызвала. Подумала, что вам это надо сообщить.
– Да, спасибо. Ирина знает?
– Ирина… да, все в порядке, ее тоже уложили.
Я чуть не взвыла:
– Что?! И ее?!
Майя спохватилась:
– Я неправильно выразилась. Она на сохранении. Второй месяц пошел.
«Фу ты, ну хоть тут, хотя бы у кого-то что-то в порядке».
Выслушав мои наставления по необходимости соблюдать осторожность, не сметь, не общаться, не оставаться наедине и все такое, Майя попрощалась и дала отбой.
Я потрясла несчастной своей головой: «Вот теперь ничего не поняла. Алик-то с какого боку? Возможно, это просто совпадение? Может, они никак не связаны? Однако если с другой стороны, он вроде бы что-то говорил о том, что одно время они с Ольгой общались и даже он имел доступ в семейство…»
Мои мысли снова бесцеремонно прервали, на этот раз Нина.
Она немедленно завопила в трубку:
– Таня! Вознесенского грохнули!
«Да пошла ты знаешь куда?» – так и хотела ответить я. Но сдержалась, вспомнив о воспитании и профессиональном долге.
– Ну-ну, не сгущай. Жив, может, даже и здоров. Не исключено, что ему на пользу же и пойдет…
– Ты что, не понимаешь?! – продолжала паниковать она. – Значит, он начинает свидетелей убивать!
В трубке послышались рыдания и сетования.
«Вот корова-то».
– Да что ты-то разволновалась? – недовольно спросила я. – Тебе-то что, ты же ничего не видела, не слышала… или ты мне что-то позабыла сказать, а, Нина?