Трамвай идет в депо

– Помню этот случай, – вставила я.

– Сама понимаешь, удар по репутации. Интервью при этом не отменили. Свои же люди Одинцова не поставили в известность – он уже находился в телестудии и готовился к эфиру. В общем, выходит интервью и, разумеется, на фоне новостей о разбитой остановке выглядит печально.

– А почему сотрудники его не предупредили?

– Этого никто не знает. В «Тарасов-трансе» потом последовали какие-то увольнения, но ситуацию они, конечно, не исправили.

Я погладила кота по загривку. Он спрыгнул наконец со стола и перебрался ко мне на колени.

– Или вот еще случай, – продолжал Гарик громко. Я услышала, как на фоне жена попросила его не орать и выйти из комнаты. В трубке хлопнула дверь, и голос моего собеседника стал чуть сдержаннее. – Перед Новым годом Одинцов планировал уволить одного сотрудника из финансового отдела. За что – не знаю, не вникал. Видно, за дело. Но в СМИ и интернете разгорелся скандал: сотрудник, узнав о предстоящем увольнении, срочно дал интервью – кстати, тому же «Голосу Тарасова». Мужик оказался болен онкологией, он отец-одиночка и вообще. Одинцова выставили монстром, которому плевать на людей. Естественно, в «Тарасов-трансе» отказались от идеи его уволить, чтобы не вызвать еще большего негатива в свою сторону – по крайней мере, до окончания конкурса и реформы транспортной системы. Но так, для справки – видел я этого сотрудника в одном местном ресторане пару недель назад. Тот отдыхал в шумной и веселой компании, налегал на спиртное, ржал как конь и вообще выглядел вполне здоровым. А ребенок его, как выяснилось, живет с бабушкой в Москве уже два года.

– Хорошенькая история.

– Да. Одинцову планомерно перекрывают кислород, подрывают репутацию. Поэтому он нервничает, и, очевидно, результатом этого мандража становятся такие дурацкие ходы, как эта забастовка. Совершенно ненужное действо.

– Согласна.

Мы с Гариком поговорили еще минут пять, после чего я попрощалась и некоторое время изучала статьи в сети, посвященные вчерашним событиям. Материалы других изданий были написаны сдержанно и профессионально, но все они сходились в негативной оценке того, что было устроено компанией «Тарасов-транс» на одном из центральных проспектов города.

– М-да, – задумчиво произнесла я, потрепав Пирата по загривку, – с твоим хозяином происходит что-то непонятное.

– Мяр-р, мяу, – сказал кот.

Я потянулась. Темное зимнее утро за окном навевало мысли о том, чтобы вернуться в постель и поспать еще пару часиков. Но на душе свербело – разве можно валяться в кровати, когда кто-то, совершенно очевидно, нуждается в помощи.

Я отправилась в душ и долго стояла, пытаясь смыть недосып, под струями горячей воды. Между тем мысли мои были целиком заняты добытыми сведениями. Итак, забастовка показалась нелепой выходкой не только мне. Мог ли дальновидный человек и расчетливый бизнесмен, создавший успешную компанию, пойти на столь опрометчивый шаг? Не мог. Но тем не менее заместители и сотрудники фирмы уверяют, что действовали по инициативе главы компании, который связывался с ними по телефону.

Закономерный вывод – писать с телефона Одинцова мог кто угодно. Перекрытие центра города – это глупая акция, которая ударит только по «Тарасов-трансу». Не понимать этого он не мог.

То есть, скорее всего, забастовка организована руками противников Одинцова с целью окончательно подорвать его репутацию и выбить компанию из конкурентной борьбы.

Выйдя из душа, я посмотрела на часы. До встречи с сотрудником Антимонопольной службы оставалось несколько часов.

Кафе «Кебаб» было «своей» достопримечательностью, о которой туристам не рассказывали. С виду оно представляло собой невзрачный павильон – один из многих в длинном, грязноватом палаточном ряду у рынка. Справа его подпирала крытая автобусная остановка, слева – мастерская по ремонту обуви. Внутреннее убранство «Кебаба» искушенному гурману могло показаться даже оскорбительным: деревянные, грубо сколоченные столы с длинными скамейками по бокам, салфетки в пластиковых стаканчиках, на широкой барной стойке – железное ведерко, ощерившееся вилками и ножами. Еду в «Кебабе» подавали на картонных одноразовых тарелочках, освещение тусклое, окна, выходившие на проезжую часть, были захватанными, и в них каждую минуту маячили спины пассажиров, ожидающих на остановке свой автобус.

А вот готовили здесь божественно. Уже с порога тебя окутывал густой аппетитный запах жаренного на углях мяса и аромат свежевыпеченных румяных лепешек, так что желудок сводило голодным спазмом. Огромные блюда с чебуреками, самсой, хачапури и прочими радостями кавказской кухни стояли на раздаче у барной стойки, бережно накрытые полотенцами. За спиной молчаливого бармена-раздатчика маячило окошко кухни, где метались в чаду и дыму повара в заляпанных фартуках.

Войдя, я тут же увидела в дальнем углу человека в красной куртке. В павильоне было холодно, и он только расстегнул верхнюю одежду, но снимать не стал. В это время дня тут было немноголюдно – основной контингент подтянется к вечеру, а более гламурные посетители предпочитали брать еду навынос.

Я подошла к столику, и мужчина поднял голову.

– Татьяна?

– Да.

– Присаживайтесь. Что-то закажете?

На столе стояла тарелка с шашлыком и овощной нарезкой, а также пластиковый стакан с остывшим кофе.

Мне тут же захотелось есть, но я ответила:

– Нет, спасибо. Не хочу вас надолго задерживать разговором.

– Тогда давайте приступим к допросу, – сказал он без улыбки и протянул мне большую медвежью ладонь: – Алексей.

Я пожала собеседнику руку и села напротив, разматывая шарф. Алексей огляделся. Сбоку от нас за соседним столиком сидел невзрачный субъект и цедил пиво из пузатой кружки. Я поежилась – в такую холодину, да еще белым днем!

– Очень приятно.

– Зря вы отказываетесь – мясо и выпечка тут вкуснейшие.

– Знаю, – ответила я, – всегда беру тут хачапури, если проезжаю мимо. Просто недавно пообедала, поэтому ничего не хочу.

– Так что вы хотели узнать? – спросил Алексей, почесав большой нос мясистым пальцем.

Я заметила, что все у него в два раза больше, чем у обычного среднестатистического человека. Рубашка в шотландскую клетку, которая виднелась под курткой, была буквально распята на его животе, и пуговицы на ней с трудом цеплялись одна за другую.

– Владимир Сергеевич сказал вам, что я интересуюсь ситуацией вокруг компании «Тарасов-транс»?

– Да. Но мне кажется, он и сам не понимает, зачем вам это нужно. – Алексей громко чихнул в рукав куртки. – Может, объясните?

Я вздохнула. Терпеть не могу ненужных объяснений.

– В данный момент я работаю над одним делом, которое напрямую касается компании Олега Одинцова.

– Работаете в качестве кого?

– В качестве частного детектива.

Мой собеседник громко фыркнул и оглянулся. Мужик с пивом лениво посмотрел в нашу сторону, но тут же склонился над своей кружкой.

– Вы из американского фильма к нам прибыли?

Я опять вздохнула. Сколько раз в своей жизни я слышала подобные подколки?

– Частный детектив – обычная практика, лицензируемая и повсеместно применяемая в нашей стране. Я не храню дробовик на заднем сиденье своего «Мустанга» и у меня нет чернокожего напарника. Но я могу показать удостоверение.

Мужчина расхохотался. Глаза его покраснели.

– Да не обижайтесь вы. Володька мне про вас рассказывал. Просто трудно поверить в то… – Он замялся.

– В то, что девушка может выполнять эту работу, и выполнять хорошо, – закончила я за него.

– Без обид. Я не хотел показаться рабом стереотипов, но в них есть доля здравого смысла.

Я откинулась к стенке и критически оглядела Алексея-из-Антимонопольной-службы. Он раскрыл руки, словно приглашая меня проанализировать себя.

Через минуту я сказала:

– Вы недавно развелись, хотя, судя по всему, были верным мужем своей жене. У вас двое детей, и они остались с женой. Думаю, причина в том, что вы злоупотребляли алкоголем. Теперь вы завязали и пытаетесь наладить отношения с женой. Но, судя по всему, получается пока не очень. Вы долго состояли в браке и сильно поправились именно во время семейной жизни. А еще у вас, скорее всего, сильная аллергия на кошек.

Алексей явно опешил и сердито зыркнул на меня круглым, как у совы, глазом:

– Ну, допустим. Но Кирьянов мог вам все это рассказать.

– Он не рассказывал. И я могу обосновать каждый из своих выводов.

– Валяйте.

– С разводом просто, – начала я, – след от обручального кольца. Слишком четкий, но уже без красной окантовки по краям. Сняли недели две-три назад. Полностью такой след сойдет через полгода, а то и больше. Судя по пояску от кольца, оно сильно сжимало вам палец. Значит, когда вы его надели, были значительно худее и сильно поправились с годами. Вижу небольшой кровоподтек у сустава. Стаскивали вы кольцо с трудом. Значит, в течение жизни не снимали. Если регулярно снимать и надевать обручальное кольцо, как делают ловеласы и бабники, оно не оставляет такой глубокой борозды. Думаю, вы не изменяли жене. И причиной развода, скорее всего, стал алкоголь. Вы пожали мне руку, и я уловила легкий тремор. А еще мне приходилось иметь дело с алкоголиками, поэтому я знаю, как они себя ведут. Мужик за соседним столом пьет пиво, и вы пожираете его бокал глазами с того момента, как я вошла. Сглатываете слюну, но хмуритесь и отворачиваетесь. Раздражены. Синдром отмены – вы бросили пить и совсем недавно. Очевидно, решив, что трезвый образ жизни вернет вам жену. Но она не идет вам навстречу.

– С чего вы взяли?

– С того, что кольцо вы не надели обратно. А еще с того, что ни одна женщина, решившаяся на развод, не передумает спустя месяц. У вас впереди долгий испытательный срок без всякой гарантии.

– А как вы поняли, что детей двое?

– На тыльной стороне ладони две татуировки с датами. Сентиментальная метка. Свойственна, между прочим, брутальным индивидам. Судя по всему, вашим детям, – я перегнулась, повернула его руку к себе и присмотрелась, – пять и восемь лет. И живут они, естественно, у матери – отцам в нашем государстве присуждают опеку очень редко.

– Но аллергия на кошек?

– Вы чихнули, чешетесь, и у вас покраснели глаза. Других признаков простуды я не вижу, а по симптомам похоже на аллергию. Сейчас зима, ничего не цветет, так что это не аллергия на пыльцу. На еду тоже вряд ли – вы бы не стали есть за обедом продукты, которые содержат опасные для вас аллергены. Скорее всего, это реакция на кошачью шерсть – я недавно брала на руки пушистого кота.

Алексей хмуро посмотрел на меня, потом улыбнулся и поднял руки кверху:

– Сдаюсь, мисс Марпл!

– Давайте к делу.

– Что вас интересует?

– Все просто – в чем суть конфликта и какие игры ведутся против Одинцова.

Мужчина отставил тарелку в сторону и сцепил ладони, положив их на стол перед собой.

– Вы понимаете, что я буду говорить не под запись?

– Я не журналист.

– Ладно. – Он еще раз чихнул и вытер защипавший нос. Я чуть отодвинулась. – Олег Одинцов стоял у истоков транспортной системы города. Он начинал этот бизнес много лет назад. Тогда в городе ползали убитые советские троллейбусы, а еще «Икарусы», которые заводились как механические стиральные машины, и трамваи, которым требовалось больше полутора часов, чтобы проехать из одного конца города в другой. Не знаю, помните ли вы те времена, но народ на остановках стоял по полчаса, ожидая возможности уехать. Потом подъезжал автобус или троллейбус, и пассажиры набивались в него так, что не могли дышать. Не дай бог оказаться в середине салона – пробираться к выходу надо было за три километра. В общем, жуткая ситуация складывалась, но надо сказать, что никто об этом не задумывался, пока Одинцов не вошел на рынок. Частных перевозчиков тогда почти не было, а те, что имелись, строили свой бизнес на первых маршрутках. Олег Юрьевич начинал свой бизнес с нескольких автобусов – перегнал их из Германии, где купил списанными. Крепкие хорошие машины, которые только чуть-чуть подремонтировать надо было. Начал перевозки. Людям понравилось ездить в цивилизованном транспорте, потому что автобусы были хоть и потасканные, но удобные. Одинцов медленно окучивал мэрию. Сначала у него было только три рейса. Потом он начал прокладывать новые маршруты. Ему позволяли, потому что он делал их длинными, охватывающими дальние уголки города и близлежащие поселки, куда ходил только рейсовый областной транспорт. Толп на остановках стало меньше. Власти города сказали спасибо. Одинцов грамотно выстраивал свою систему – маршруты пересекались только на крупных узлах, где нужно было каждые пятнадцать минут разгружать пассажирский поток, и охватывали весь город. Его сеть расширялась. Одинцов изучал трафик, устраивал опросы, выявляя самые популярные направления и места, требовавшие внедрения транспорта. Иногда маршрут даже меняли по просьбам жителей.

– Удивительно здравый подход, – вставила я.

– Именно. Ведь у городского транспорта до сих пор какой принцип? Охватить главные улицы и прилегающие к ним крупные проезды. Крупный узел – в центре, отсюда транспорт разъезжается во все концы. Но если тебе надо добраться из одного района в соседний, чаще всего это сделать одним махом не получится – только с пересадкой в центре. Логика у властей железная – каждый район по факту доступен. А то, что народ добирается, куда ему нужно, с пересадками и это неудобно, никого не волнует. Одинцова первым заволновало. Он ювелирно выстраивал сеть, пока был монополистом частных перевозок. Но потом, глядя, как он гребет деньги лопатой, пришли другие солидные дяди и попросили подвинуться. Им было невдомек, что деньги Одинцов гребет не потому, что резвится в одиночку, как лиса в курятнике, а потому, что с умом подходит к своему бизнесу. Словом, на рынке появились другие перевозчики. Они начали вводить свои маршруты, но многие из них дублировали уже имеющиеся. Кто-то пытался строить новую сетку, чтобы не пересекаться с голубыми автобусами «Тарасов-транса», но делали они это по наитию, а не по науке. Их рейсы часто оказывались убыточными. Игроки уходили, приходили новые. Одинцов по-прежнему был лидером частных перевозок. Но из-за дурачков, пытающихся влезть на рынок, чтобы урвать кусок автобусного пирога, транспорта в городе стало так много, что это стало мешать. Пробки, суета, скандалы. Автобус одного перевозчика подъезжает к остановке, забирает пассажиров, следом подъезжает транспорт другой компании, едущий по тому же примерно маршруту, и ему уже ничего не достается. Дело доходило даже до мордобоя.

– Понятно. Поэтому схему движения транспорта и решено было реформировать? – Все, о чем рассказывал Алексей, было мне неизвестно. Я давний и заядлый автомобилист, поэтому проблемы городского транспорта стали для меня откровением.

– Да. Нужно было сократить число маршрутов и оптимизировать сеть. Тут и начались грязные подковерные игры. Все понимали, что Одинцов, совместно с которым мэрия разрабатывала и утверждала новую систему, заберет себе все самые денежные маршруты. Отмечу, что это было бы правильным решением. Олег давно в бизнесе городских перевозок и подходит к нему профессионально. Остальные игроки – не более чем любители, жадные до бабла. Но такое положение многих не устраивало. В основном – конкурентов.

– Много их?

– Было много. Но на данный момент основной конкурент один. Исаев Денис Валерьевич, глава транспортной компании «Спутник». На рынке около пяти лет. Очень жаждет подвинуть Одинцова.

– А куда остальные делись?

Алексей развел руками:

– Не выдержали конкуренции. Есть несколько ипэшников, которые специализируются на маршрутках. И есть те, кто хотят зайти на рынок. Но этим ничего не светит, поскольку правила конкурсного отбора достаточно жесткие, начиная с хорошо укомплектованного автопарка и заканчивая компетенцией персонала. Рынок перевозок трудозатратный, особенно в условиях города с развитой транспортной системой. Поставить его на ноги тяжело, влезть, расталкивая всех локтями, практически невозможно.

– Есть же еще вроде муниципальный перевозчик.

– Конечно, есть. Но в его парке в основном медленный транспорт – троллейбусы, трамваи. При этом мало автобусов и совсем нет маршруток. Конкурировать с Одинцовым и Исаевым им не под силу. Но они и не стремятся. Городу есть куда потратить бюджет. Им главное, чтобы частные перевозчики покрывали Тарасов плотной сетью и не осталось в ближайшей округе мест, не охваченных транспортной доступностью. Деньги с перевозчиков городские власти все равно имеют.

– Ясно. А как конкуренты противостоят Одинцову?

– Его всегда пытались «сковырнуть» с насиженного места. Нам в Антимонопольной службе часто давали понять, что неплохо бы заняться «зарвавшимся» товарищем. Но повода придраться не было. Да, его компания контролирует более пятидесяти процентов всего рынка перевозок в городе, но доминирование – это еще не признак нарушения закона. Монополисту можно что-то предъявить, только если он не дает развиваться честной конкуренции или злоупотребляет положением. А Одинцов не злоупотреблял. Цены на билеты в его транспорте аналогичны муниципальным. Новым компаниям он не препятствовал. Если заходишь на уже готовый рынок и тебе некуда встать – это не препятствие. Это твоя собственная глупость.

– То есть единственный способ убрать Одинцова – это убрать Одинцова? – прямо спросила я.

Алексей посмотрел на меня внимательно, словно только сейчас сделал свои выводы.

– Я об этом не задумывался. Но в целом вы правы. Если его уберут – в прямом или переносном смысле, желающие воспользоваться его автопарком и налаженной инфраструктурой найдутся. Могут посадить нужного человека во главе его фирмы, например. Или забрать жирный, сочный кусок рынка, ликвидировав «Тарасов-транс» как объект и заменив его собственным. Тут чего угодно можно ожидать, вплоть до коллективного сговора конкурентов.

Я нахмурилась. Картина вырисовывалась невеселая.

– А почему вы все-таки интересуетесь этим делом? Работаете на кого-то?

– Не на конкурентов Одинцова, если вы об этом, – ответила я, поднимаясь с места. – Спасибо за беседу.

– Не за что, – ответил Алексей и, когда я уже повернулась, чтобы идти к выходу, окликнул меня: – Кстати, вы были не правы.

– В чем?

– Даты у меня на руке – не даты рождения детей. Это даты, когда я потерял близких людей. Маму и отца. Направление взгляда верное, но выводы неверные.

Я кивнула:

– Бывает и на старуху проруха. До свидания.

Когда я уже была у дверей, мне вслед донеслось:

– Но детей у меня действительно двое.

Выскочив из «Кебаба», я протиснулась сквозь плотный поток людей и вышла к парковке, где мне полчаса назад удалось приткнуть свою машину. Опять пошел снег, засыпая белым все вокруг и прихорашивая унылую и грязноватую рыночную площадь. Прогревая мотор, я разглядывала поток автотранспорта на забитом машинами проспекте. Автобусы действительно подъезжали непрерывно. Одни были переполнены людьми, другие пустовали и подолгу стояли на остановках, пытаясь набрать пассажиров, из-за чего им протяжно и заунывно сигналили водители стоящих сзади конкурентов.

Утром я набрала Марию Павловну – ее сын на связь так и не вышел. Новых сообщений от него не приходило. Женщина была на грани отчаяния. Но держалась с достоинством. Сейчас, когда мне стало очевидно, что Одинцова и семью похитили, пора было подключать тяжелую артиллерию, однако Кирьянов меня разочаровал.

– Танька, я не могу ничем помочь, – сказал он, когда я со второй попытки дозвонилась до него и рассказала, какой мне видится ситуация.

– В смысле? Неужели нет никаких оснований заподозрить, что он пропал?

– Законных – нет. Он пишет, оставляет голосовые сообщения своим помощникам. По его словам, болеет и не может сейчас выйти на работу.

– Но дома его нет!

– Откуда ты знаешь?

– Потому что… – Я запнулась.

Кирьянов верно растолковал мое смущение:

– Ты была у него дома? Ты что, совсем дура? Это же незаконное проникновение.

– Нет, – запротестовала я, – мне позволила его мать. Она дала согласие.

– А она – собственник жилья? Нет, насколько я понимаю. И пока отсутствие Одинцовых не доказано, распоряжаться она ничем не может. У тебя что, отбило юридическую память?

– Кирьянов, – разозлилась я, – ты же не хуже меня понимаешь, человек пропал. Пропал вместе со своей семьей, а у него, на минуточку, ребенок! Тебе не интересно, почему глава крупной транспортной компании в такой сложной для своего бизнеса ситуации позволяет себе прогуливать, ссылаясь на простуду? Ничего не смущает? Его дочь не появлялась в школе уже около двух недель. Девочка просто перестала ходить на уроки без всякого предупреждения.

Владимир Сергеевич вздохнул.

– У меня связаны руки. В конце концов, это даже не мой район. Действуй самостоятельно. Докажи факт похищения.

– Улики в его доме не считаются?

– А они есть?

– На полу в кухне чашка валялась с пролитым чаем, судя по пятну, двухнедельной давности. У ребенка в комнате на столе тетрадь с недописанной строкой. Машины стоят в гаражах. И кот две недели там жил один. Бросили бы они кота? – Чем больше я перечисляла, тем больше убеждалась в том, что на руках у меня, по сути, ничего нет.

– Ну ты сама себя слышишь? – грустно сказал Кирьянов, словно учитель, разочаровавшийся в плохом ответе ученика. – Кот? Чашка? Иванова…

– Я поняла.

– Ищи свидетелей, – посоветовал Кирьянов и, пожелав мне успеха, отключился.

Я задумалась.

Наверное, во всем виноваты недосып и вспышки на солнце. Почему мне самой не пришло в голову плясать от предполагаемого похищения? Как-то же их увезли из дома. Семью из трех человек, конечно, можно посадить в машину незаметно и не вызывая подозрений. Но гораздо вероятнее, что это все-таки увидят – соседи, друзья, случайные прохожие.

Я достала из рюкзака листок с телефонами, который мне дала Мария Павловна, и быстренько пробежала его глазами. Работы непочатый край! Надо понять, кого опросить дальше, и как можно быстрее начинать опрашивать людей.

Машинально сунув руку в карман за жевательной резинкой, я почувствовала, как пальцы ткнулись во что-то твердое.

Диктофон! Я совсем забыла его прослушать! Нет, это точно происки инопланетян или магнитные бури.

Ругая себя за забывчивость, я добежала до ближайшего киоска с прессой и купила на кассе упаковку пальчиковых батареек. В машине вставила две из них в диктофон и включила устройство. Дисплей предложил установить часы, дату и только потом вывел на экран меню.

Запись была всего одна. Я нажала «прослушать».

В динамике раздались шипение и шуршание. Затем послышались какие-то голоса. Они доносились глухо, словно сквозь подушку, и разобрать слова было очень сложно. Я вывела громкость на максимум и напрягла слух.

Говорили двое. Оба голоса принадлежали мужчинам:

– По-хорошему тебе говорю, уйди с дороги. Это я пока ласково предупреждаю. Потом перейду к действиям.

– Почему ты решил, что я тебя боюсь? Мне твои угрозы… – Второй собеседник выругался. – Я этот рынок сделал, я его создал. Я за него глотку перегрызу.

– Кому? – противным передразнивающим голосом откликнулся первый. – Кому ты тут что перегрызешь, евпатий-коловратий? Ты с кем разговариваешь, забыл? Кусок говна. Думаешь, с тобой тут кто-то церемониться будет?

– Не плюйся, не поможет. Девяностые уже давно прошли, а ты все по понятиям пытаешься дела вести. Теперь твои гнутые пальцы никому не интересны. Есть закон, изволь его соблюдать. Тебе никто не мешает строить бизнес, но свой кусок пирога я тебе, гнида, не отдам.

– Кого интересует твой закон, мямля? Закон! Помог Чубатому твой закон? А Кеше Питерскому?

– Что ты хочешь сказать?

– Ты понял, что я хочу сказать. Я здесь закон! Будешь сопротивляться, отправишься к этим двум идиотам.

– Так это ты их убил!

– Я, я. Уяснил серьезность ситуации? У тебя день на размышления. И не вздумай идти к ментам. Узнаю – всей твоей семейке конец, включая мамашу. Да и не помогут тебе менты, сам знаешь. Они у меня с рук едят. Ты в петле, урод. И она медленно затягивается на твоей шее.

Послышалось шуршание. Второй голос рявкнул:

– Убери руки!

– День, – повторил первый, – больше не дам. Решайся.

Хлопнула дверь. В динамике опять зашуршало, после чего запись оборвалась. Я поняла, что записывали беседу, положив диктофон в карман. Совершенно очевидно, что фиксировал разговор Одинцов. Это его голос был вторым, призывающим вести дела по закону. Но кто же был первым?

Я прослушала запись несколько раз, изредка включая дворники, чтобы согнать липкий снег с лобового стекла машины.

Голос собеседника был глухим и невнятным. Идентифицировать его вряд ли удалось бы, даже услышь я его вживую рядом. Но Одинцов недаром хранил интересную запись. Кеша Питерский и Чубатый – собеседник Олега Юрьевича признался в убийстве этих двоих. Наверняка можно что-то сделать с шумами на фоне, и этот диктофон послужит доказательством в деле об убийстве. Это уже что-то.