Последняя роль примадонны
– Хорошо, – вздохнула я.
Открыв прихваченный из дома чемоданчик, я достала лупу, пинцет, перчатки, ленту для снятия отпечатков пальцев, порошок для их выявления и проявитель, а также несколько колбочек с пробками. Осмотр начала с пола, так как пока буду осматривать столик, могу растоптать все улики, оставшиеся после того, как здесь в буйстве скакала Зинаида Павловна.
На полу обнаружилась только пара рыже-белых шерстинок да несколько крошек чего-то похожего на штукатурку или цемент. Осмотрев пол, перешла к столу. Конфетные фантики меня жутко раздражали. Поэтому, бегло осматривая каждый из них, я с легким злорадством скидывала их прямо на пол, под недовольное сопение хозяйки.
Надолго ее не хватило:
– Вы бы не могли этого не делать? – резко спросила она.
– Чего именно? – невинно захлопала глазами я.
– Не кидать бумажки на пол! Для этого есть мусорка, уважаемая! – Зинаида Павловна ткнула пальцем в плетеную корзину, стоящую под столиком.
– Да? Тогда почему вы сами не используете ее по назначению?
Ада Францевна втянула голову в плечи, ожидая шквал ругани. Но Зинаида Павловна, покраснев от возмущения и бессилия, промолчала. Апеллировать ей было нечем.
Я продолжила перебирать и выкидывать бумажки. На столешнице также обнаружилась шерстинка, идентичная найденным на полу. Я вспомнила наш с Адой Францевной разговор в машине и начала кое-что подозревать. Чтобы проверить свои подозрения, распылила на стол порошок для выявления отпечатков пальцев. Отпечатков было достаточно много, но обнаружилось и кое-что поинтереснее.
– Хм… Зинаида Павловна, скажите, пожалуйста, у вас ведь был хорек? Как он пропал? – Я повернулась к хозяйке особняка.
– Был, – кивнула та. – Морис пропал одиннадцать дней назад. Уборщица чистила его клетку и, вероятно, не слишком вежливо отнеслась к моему малышу. Поэтому он укусил эту бездарность, выскочил из клетки и убежал.
– Где сейчас эта уборщица? Я бы хотела с ней поговорить.
– Я уволила идиотку в тот же день, – надменно сообщила Зинаида Павловна.
– Понятно, – я порылась в чемоданчике и, отыскав там фонарик, встала на четвереньки.
– Что вы делаете? – ужаснулась генеральша, увидев, как я с фонариком на четвереньках обхожу комнату по периметру, заглядывая под мебель.
– Работаю, – не слишком вежливо отозвалась я.
Пусто. Значит, меняем тактику. Я встала в дверях и принялась обходить комнату по часовой стрелке, заглядывая в каждый ящичек, в каждую щелочку и тщательно осматривая каждую полку. Так полицейские действуют, когда проводят обыск.
Пожилые дамы с одинаково круглыми глазами молча наблюдали за моими манипуляциями.
Удача улыбнулась мне, когда я осмотрела уже большую часть комнаты. За одной из прикроватных тумбочек в импровизированном гнезде из какой-то ткани спал сладким сном хорек Морис.
Я тихо, чтобы не спугнуть животное раньше времени, подошла к женщинам.
– За той тумбой спит хорек, – я ткнула пальцем в тумбочку. – Как его поймать, чтобы он не испугался и не убежал?
– Мой Морис! – прошептала Зинаида Павловна. Голос ее дрогнул. – Нужно поскорее достать оттуда моего малыша! Давайте я попробую.
С невероятным проворством дама, растеряв все свое высокомерие, выудила из коробки прочные прорезиненные перчатки.
– Вдруг он меня не узнает и решит кусаться, – пояснила она.
Оттуда же были извлечены пакетики, судя по всему, с хорьковыми лакомствами.
Тихой сапой Зинаида Павловна подкралась к тумбе и, заглянув за нее, прошептала:
– Морис, маленький мой! Мамочка принесла тебе вкусняшку! Морис! Кис-кис!
Я наблюдала за побудкой чуть в стороне. Женщина погладила зверя. Тот медленно открыл черные глазки-бусинки, сладко потянулся и зевнул.
– Хочешь? Хочешь вкусненькое? – ворковала суровая генеральша. – Иди к мамочке, мой сладкий.
Хорек, почуяв съестное, смешно задергал носиком и медленно стал подбираться к угощению. Первый кусочек он съел с опаской, второй жадно проглотил. На четвертом кусочке зверь расслабился и позволил взять себя в руки. Зинаида Павловна, нежно прижимая животное к груди, отошла в сторону, а я принялась шарить за тумбой.
– Танечка, что ты делаешь, детка? – спросила Ада Францевна.
– Кольцо ищу, – отозвалась я, вытянув из-за тумбы хорьковую лежанку.
Расправив ткань, обнаружила, что изначально это было шелковой ночной рубашкой с кокетливыми кружевами в зоне декольте. Что-то с глухим стуком брякнулось на пол.
– О! Моя ночнушка! – удивилась Зинаида Павловна.
– Зина, кольцо! – одновременно с ней воскликнула Ада Францевна.
– Но как? Но вор… он же… Я же видела! Видела вора! – растерялась генеральша.
– Для начала ответьте мне на один вопрос. У вас в комнате часто есть еда? Последние одиннадцать дней она исчезала в неизвестном направлении?
– Грешна… Люблю есть в постели, – покаялась Зинаида Павловна. – Пропадала ли… Не знаю, я за ней не слежу, может, и пропадала.
– Кольцо вы сняли впервые за эти одиннадцать дней?
– Да, обычно ношу, не снимая. Очень оно мне нравится.
– Хорошо. Значит, скорее всего, дело было так. Сбежав из клетки, хорек устроил себе гнездо за тумбой. Днем зверь спал, а ночью выходил на промысел. Кушать-то хочется. Он доедал за вами еду. Но вчера вечером вы по каким-то причинам не стали есть в постели, да?
– Да, меня мутило весь вечер и есть совершенно не хотелось, – согласилась со мной Зинаида Павловна.
– Поэтому хорек остался без еды. А теперь внимательно посмотрите на лакомство, которое вы ему только что давали. Как оно выглядит?
Дамы уставились на пакет с кормом.
– Красное, овальное, – сообщила о своих наблюдениях Ада Францевна.
– Да, правильно. А теперь взгляните на кольцо. Как выглядит камень?
– Красный, овальный, – повторила Ада Францевна.
– Понимаете?
– Он принял рубин за вкусняшку! – Зинаида Павловна сделала открытие века.
– Именно, – кивнула я. – Почему он его утащил в гнездо, я не могу сказать.
– Но я видела вора! – нахмурились генеральша.
– Вора или его тень? – уточнила я.
– Тень…
– И свет исходил только от окна?
– Да, было темновато…
– Настолько темновато, что можно принять стоящего на столе хорька за наглого вора?
– Согласна, – вздохнула Зинаида Павловна. – Пойдемте в кабинет, я выплачу вам ваш честно заработанный гонорар…
* * *Забросив Аду Францевну домой, я набрала Кирю.
– Ты свободен?
– Занят зверски, – коротко ответил приятель. – Ничего нового тебе пока не скажу – экспертизы нет еще. Давай завтра.
– Хорошо, – согласилась я и попрощалась с другом. Завтра, так завтра. Значит, куда? В гинекологию.
Сегодня старушка-вахтерша уже не зверствовала. Мило вручила мне бахилы и маску, с натянутой улыбкой взяла деньги и уткнулась в свое вязание. К кабинету заведующего отделением я прошла беспрепятственно. И он, как ни странно, был на месте.
– А, это опять вы? – протянул Петр Иванович настороженно. – Валентину удалось найти?
– Пока нет, – качнула я головой. – А вам удалось что-нибудь выяснить?
– Нет, к сожалению. Ни в одной из клиник Тарасова Валентина Стрельцова не зарегистрирована. Ни в одной из больниц ее или кого-то, на нее похожего, нет. Я же говорил, что рожать она в своем отделении собиралась. Здесь она чувствует себя в безопасности, люди надежные, все ее знают.
– Могу я задать вам несколько вопросов?
– Можете, – пожал плечами мужик, кивнув на стул напротив его стола. Я присела и спросила:
– В каких вы с Валей были отношениях?
– В сугубо рабочих. Я – заведующий отделением, она – неплохой врач, акушер-гинеколог. Я закрывал глаза на то, что Валентина регулярно брала подработки – то систему кому-то поставить, то капельницы, то проколоть на дому. Она подменяла других сотрудниц на дежурствах.
– Говорят, вы подвозили ее до дома.
– А почему нет? – удивился Петр Иванович. – Заметьте, не как жену, пусть и бывшую. Скорее, как хорошего человека. Что ж ей, по темноте, беременной, тащиться на общественном транспорте? Мне несложно подбросить до дома. И да, я за нее переживаю – она и раньше бывала немного сумасбродной. Могла уехать куда-нибудь в санаторий, например. Но опять же, я ничего не смог выяснить.
Я помолчала, собираясь с мыслями. Верила я этому мужику. Вот верила, и все. Он не обманывает, не хитрит. Обычный врач-работяга, который нормально относится к своим сотрудникам, вынужденно терпит беседу со мной, немного беспокоится о пусть и бывшей, но жене. А значит, что? Карты на стол, пожалуй.
– Скажите, Петр Иванович, вы знали о семье своей бывшей жены?
– Мало что. С дочкой – если вы об этом – не общался по Валиной просьбе. Она сказала, что ребенку нужен один отец, и им станет ее нынешний… муж. То есть сначала она на меня была обижена за то, что ушел, и только спустя год, наверное, смогли поговорить по-человечески. Я объяснил, почему бросил ее – она настолько погрузилась в себя и в материнство, что для меня в ее жизни места не осталось. Я терпел, надеялся, что это послеродовая депрессия, но через два года все-таки принял тяжелое решение о разводе. Она, в свою очередь, сказала, что ей со мной было не слишком интересно.
Ну да, ну да. Зато с Денисом покойным ну очень увлекательная жизнь получилась, – прокомментировала я про себя. А завотделением продолжал:
– Вот и… получается, просто работали вместе. В ее жизнь я не лез – довольна, и ладно. На больничных Валя сидела нечасто, работу свою выполняла.
– А вы не замечали, что она приходит на работу с синяками?
– Замечал пару раз. Она, конечно, их замазывала, к тому же шапочка и маска практически все лицо закрывали. Ну и очки у нее были с дымчатыми стеклами. Я предлагал свою помощь, на что получил: «Не лезь в мою жизнь». Согласитесь, Татьяна, в чужую голову собственные мозги не вложишь.
Согласна, куда ж деваться. И если дамочка выбрала такую вот экстремальную любовь – это ее личное дело. Ладно, поехали дальше.
– Я как-то видела вас с дамочкой в широкополой шляпе, актрисой местного театра. Чего она от вас хотела?
– Рассказывала, что у нее есть дальняя родственница в деревне, беременная. И интересовалась, смогу ли я принять роды на месте – то ли эта родственница немного не в себе, то ли еще что, но в город она ехать категорически не согласна.
– А вы что? Это в какой же деревне и что за родственница? Не та ли, к которой Ляля вчера после спектакля ехала? И… две беременных на одну историю – многовато. Валентина? Я нащупала ее след?
– А я что? Сказал, что не практикую на дому, порекомендовал обратиться в больницу. Возможно, у пациентки депрессия – такое тоже случается. Травки попить, мягкие лекарственные препараты – и человек будет как новенький. А принимать роды на дому – дело рисковое и неблагодарное. Я как врач, пойди что не так, попаду за решетку. Мне этого не хочется. На том и расстались.
Я задумалась. Глубоко задумалась. Ладно, будем надеяться, Валентину я совсем скоро обнаружу. Интересно, ее заперли в доме и держат насильно? Или это и впрямь случайность? Или…
А еще у меня вопрос по ЭКО. И я его задала. Мой собеседник сказал, что в дела искусственного оплодотворения он особо не лезет – у него свое отделение, работа ответственная. Но знает, что девчонки-лаборантки меняются частенько. Заведующая – не слишком-то приятная баба. И полагает, что девочки вполне могут «повестись» на крупную сумму денег и, скажем, пробирку подменить. Концов никто не найдет. Расследование по этому поводу вряд ли будет проводиться.
И нет, сегодня я не смогу ни с кем пообщаться – ни с лаборантами, ни с заведующей. У них график работы своеобразный – по записи, а прием ведется раз в неделю. И сегодня никого на месте нет.
Поблагодарив Петра Ивановича, я, отягощенная множеством мыслей, побрела к машине. Интуиция не то что шептала, вопила, что Ляля во всей этой истории замешана по самые уши. А значит, сегодня во что бы то ни стало нужно за ней проследить. Куда она там мотается-болтается по вечерам?
Глянув на часы, поняла, что на слежку уже можно выдвигаться. Долго мы проговорили с заведующим отделением. Правда, перекусить и выпить кофе успела – у Карины. Та успела отойти от пережитого шока и, пока варила мне божественный напиток, щебетала, как побывала в полиции, как ее допросили, отпечатки пальцев сняли, и какие там парни симпатичные работают. Впрочем, ничего интересного не рассказала. Поинтересовалась Валентиной, но ничего утешительного я пока поведать не смогла.
– Карин, а ты к театру как относишься? – внезапно даже для себя спросила я.
– Как-как? Никак не отношусь, – равнодушно пожала плечами Карина. – Когда мне по театрам ходить? В школе нас водили на какие-то оперы-балеты, но я, если честно, дремала. Не мое это, Тань.
– И местных актрис не знаешь? – не сдавалась я.
– Не знаю! – категорично ответила Карина.
Допив кофе, я попрощалась с девушкой и помчалась к стоянке театра.
Ляля выплыла из здания через четверть часа после окончания спектакля. Уселась за руль, снова поиздевалась над несчастным автомобилем в попытках его завести и тронулась по вчерашнему маршруту.
Я ликовала! И глядела в оба, стараясь как можно реже отводить взгляд от преследуемой машины. Светофоры, дорожные знаки и другие участники дорожного движения удостаивались только моего беглого взгляда. Все внимание было сосредоточено только на ярко-красном автомобиле, мелькающем далеко впереди. И я таки смогла! Я не потеряла ее!
«Мерс» пулей вылетел за черту города, с каждой секундой все больше набирая скорость. Я мчалась следом, настолько близко, насколько это было возможно, чтобы не вызвать подозрений.
Куда эта сумасшедшая так несется? Благо трасса была практически свободна от машин. Мимо с бешеной скоростью проносились деревья и кустарники, растущие вдоль обочин. Хоть бы какая-нибудь шальная лесная зверюга на дорогу не выскочила, я же не успею затормозить!
Мне повезло. Лесные обитатели решили не высовываться на дорогу, по которой неслись две полоумные бабы. Вскоре пейзаж, мелькающий за окном, изменился. Деревья сменились обширными заснеженными полями. Вдалеке виднелись домишки с печными трубами, из которых в небо уплывал дымок. Красота! Бери мольберт и пиши картину.
Ляля свернула на проселочную дорогу. Я сбавила скорость. Теперь главное, чтобы она меня не заметила. Со скоростью беременной черепахи я, можно сказать, кралась за виднеющимся уже на приличном расстоянии «мерсом».
Ляля остановила машину у ничем не примечательного двора. Заперла машину и вошла в калитку. Я припарковалась поодаль и, натянув шапку чуть ли не на нос, поспешила рассмотреть, к кому же мы приехали.
Хозяев, как и Ляли, во дворе не оказалось. Ворота были деревянные, они молили о покраске и потихоньку гнили. Как в принципе и забор, то тут, то там подпертый палками. Видимо, чтобы совсем не завалился.
Я осторожно заглянула в щель между воротинами. Двор был завален хламом: бревна, каркас от детской коляски, мешки и пакеты, садовый инвентарь, веревки и куски кабеля. Все это добро было свалено в кучи или просто валялась, где придется. В сторонке стояла здоровенная собачья конура. Пустая. Либо хозяин вышел на прогулку, либо ушел навсегда. По двору, шумно хлопая крыльями, бестолково носилась тощая, местами ощипанная курица.
Дом был старый и неухоженный. По крайней мере, снаружи. Окна деревянные, со ставнями и грязными стеклами, краска на фасаде облупилась, шифер на крыше требует срочной замены, а печная труба грозилась в любой момент рухнуть.
Что же такая «звездища», как Ляля, забыла в этой захудалой деревеньке? Причем так срочно. Ох и мутная тетка. Вся обвешанная обманом и тайнами.
Внезапно дверь дома распахнулась, и на крыльцо выскочила Ляля. Я в два прыжка очутилась на дороге. Надев капюшон, сгорбившись и сунув руки в карманы, я, стараясь соблюдать темп ходьбы обычного прохожего, пошла вниз по улице.
Сзади хлопнула калитка, затем заурчал мотор. Я не удержалась и обернулась. «Мерседес» Ляли быстро катил на выезд из деревни. А мне что теперь делать? Лезть в эту хатку? Напрашиваться к хозяевам с ночевкой? Хм… Вопрос. Попробовала постучаться, но никто мне не открыл. Да и свет в оконцах погас. Люди спать легли… Лезть напролом? Откуда-то совсем неподалеку донесся оглушительный лай псины, судя по голосу, крупной. И реплика:
– Шарик, тихо. Все свои. А если не свои, мы им… – где-то поблизости скрипнули ворота. Ага, местные аборигены с местными же собаками стерегут покой деревеньки. Нет уж, сцепляться с деревенскими – себе дороже. А значит, что? Вернусь завтра днем, что-нибудь да придумаю. Если здесь Валентина и она до сих пор жива-здорова, сбежать не пытается, значит, все у нее не так уж плохо. А если правда у Ляли какая-нибудь чокнутая родственница беременна? Тогда тем более стоит тихо-мирно, без масштабных боевых действий, днем в гости заглянуть.
И все-таки… Не знаю, кто живет в этом убогом доме, но почему-то очень хочу узнать. Прям носом чую, что здесь что-то неладное. Будем тянуть эту ниточку, авось что-нибудь да и размотаем.
А сейчас нужно посмотреть, куда же направится дамочка дальше. Благо пока размышляла, я успела завести машину. А дороги сельские – это вам не скоростная трасса, даже на «мерсе», даже с экстремальным стилем вождения, как у нашей звезды театра, быстро она через эти колдобоины не продерется.
Я стартовала и помчала вслед за уже скрывшимся за поворотом «Мерседесом». Ляля с бешеной скоростью гнала в сторону города. Интересно, она всегда так ездит или это сегодня мне так «повезло»? Я всегда езжу аккуратно, скорость не превышаю, правила дорожного движения соблюдаю и вообще считаю себя образцово-показательным водителем. И такие бешеные гонки меня очень угнетают.
Мы ворвались в город, и тут уже хочешь не хочешь, а Ляле пришлось сбавить скорость. Но, как я заметила, актрису это не сильно смутило. Она ловко и нагло виляла из левого ряда в правый, всовывалась в такие щели между машинами, в которые нормальный водитель ни за что не полезет, дважды проскочила перекресток на красный и, как итог, я ее потеряла. Сама не поняла, как это произошло, но в один момент ее машина, виляя между рядами, просто скрылась из виду.
– Черт! – от досады я хлопнула рукой по рулю. – Ну, змеюка! Я тебя все равно достану!
Жаль, что не узнала, где эта Ляля живет. Впрочем, все у меня впереди. Узнаю еще. А если придется жестко ее допрашивать – можно и в театре подловить. Но я надеюсь, что смогу без этого обойтись. Закон я стараюсь не нарушать… без особой на то необходимости.
Время уже позднее, но все же… Давненько я не навещала мою трудолюбивую бригаду добрых молодцев. Интересно, они хоть обои поклеили?
Я глянула на часы. Без четверти полночь. Любопытство распирало все сильнее. Была не была, поеду хоть одним глазком посмотрю, как преобразилась моя квартирка. Как я уже соскучилась по ней!
* * *Как ночной тать я подкралась к двери собственной квартиры. Спрашивается, зачем ты крадешься? Квартира твоя, соседи все тебя знают, все рабочие уже давно приняли на грудь и тихо спят по своим домам. Но нет. Тело автоматически применяло роль шпиона и решило, что нужно красться.
Тихонько повернув ключ в замке, я проскользнула в темноту прихожей. Пахло шпаклевкой и перегаром. Они что, прям здесь пьют, что ли? Надо нагрянуть как-нибудь вечерком к ним с проверкой! Ну вы у меня попляшете, алкоголики несчастные.
Логично предположив, что на месте выключателя может оказаться оголенная проводка, решила свет не включать. Тем более у меня в телефоне есть фонарик. Найти бы его еще, этот телефон.
Нашла, включила, провела лучом света по обстановке. Ну что я могу сказать? Развал и шатание. Стены серые, в клочках ободранных обоев. Пол затоптан напрочь. По углам краска стоит. Инструменты в кучу свалены.
Благо на кухне уже все заделано, провода наружу не свисают. Уже хорошо. Ладно, посмотрим, как эти деятели в срок ремонт доделают. Если нет – я и впрямь найду на них управу.
Решив так, я закрыла дверь снаружи и поехала в свое временное жилье. Настрогала пару бутербродов на скорую руку, запила кофе и рухнула спать. Поразмыслить над планами на завтрашний день не успела. Впрочем, что здесь планировать? Для начала еду в деревеньку, потом – к Кире заскочу.
Утро привычно началось с будильника. Семь сорок. Пора вставать. Сегодня я планировала пообщаться с хозяевами дома, который в такой бешеной спешке вчера навещала Ляля.
Быстро одевшись, сварила кофе. Потом, обжигаясь, запихнула в себя подогретые в микроволновке бутерброды и побежала к машине. Мне же сегодня еще с Антоном бы побеседовать! Узнать, не клеилась ли к нему престарелая звезда местного театра. А то мало ли… Но сейчас, пожалуй, еще рановато звонить.
Я отправилась во вчерашнее село. Размышляя и пытаясь разложить имевшиеся у меня данные по полочкам, я доехала до поворота на деревню Иваново. Так было написано на указателе. Деревня все-таки, а я думала, село.
Двор, в который вчера приезжала Ляля, я нашла довольно быстро. Меня встретил все тот же пейзаж: обшарпанные ворота, пустой двор и невменяемая несушка. Почему невменяемая? Объясняю. Полюбовавшись на унылый пейзаж тотальной бедности, я решила, что орать под воротами – не комильфо, и, толкнув калитку, нагло вошла во двор. Курица в это время пыталась откопать что-нибудь съестное в куче макулатуры. Но, увидев меня, проявила недюжинные охранные качества. Сумасшедшая несушка наклонила голову набок и, шумно хлопая крыльями и издавая различной тональности кудахтанье, побежала на меня в лобовую атаку. От неожиданности я попятилась, и курица пробежала мимо.
Я не боюсь курей. Даже люблю. Особенно когда они в состоянии гриль. Но этот экземпляр оказался особенно агрессивным. Бойцовская курица, не иначе.
Заметив, что пролетела мимо жертвы, несушка развернулась, сфокусировала взгляд на мне и снова ринулась в атаку. Я приняла позу полуприсед, расставила руки и хищно улыбнулась. Курица летела на меня. Подпустив ее поближе, я резко выкинула руку и схватила птицу за лапы, перевернув вниз головой. Курица немного потрепыхалась, а потом замерла, растопырив крылья. Я поднесла ее на уровень глаз.
– Попалась, клуша? Ты курица, а не питбуль. Заруби себе на носу. То есть на клюве.
Весело насвистывая бодрый мотивчик и помахивая курицей, я направилась к крыльцу.
Не успела я постучать, как дверь тут же распахнулась. На пороге стояла сухонькая старушка, в драном пальто, пуховом платке и валенках. В руках она держала миску с пшеном.
– Ты чаво Ренату мучаешь? – с ходу пошла в наступление бабка.
– Ренату? – удивленно переспросила я.
– Рената, девочка моя, она тебя обидела? – запричитала бабка, вырывая у меня из рук курицу.
– Это ваша курица меня обидела. Даже напала на меня, – пожаловалась я.
– Рената охраняет свои владения! – нравоучительно подняла бабка кривой палец. – Нечего заходить без спросу в чужой двор!
– Извините, но дозваться вас из-за ворот было бы проблематично.
– Думаешь, я глухая? Я все прекрасно слышу. И тебя бы услышала. Да пусти ты курицу, садистка!
Я разжала руку. Бабка прижала несушку к груди, а та, в свою очередь, уселась поудобнее, нахохлилась и уставилась на меня недружелюбным взглядом.
– Ты кто такая, садюга? Чего явилась? – спросила бабка.
Я заметила, что взгляд у них с курицей практически одинаковый. Да и внешне они очень похожи.
– Я сотрудник собеса. Сейчас в рамках комплекса мероприятий мы проводим обход пожилых граждан с целью стабилизации качества обслуживания.
«Боже, что за бред я несу».
Бабка подозрительно на меня посмотрела и сказала:
– Что ж. Заходи тогда. Холодно на улице трепаться.
Она развернулась и пошла в дом.
Я вошла за ней следом. Дом был старый. Нет, не так. Дом был древний.
Сначала мы вошли на маленькую деревянную веранду, заваленную разносортным ценным и крайне нужным хламом. Дальше обшарпанная дверь привела нас в огромную просторную, даже достаточно чистую, но очень неуютную кухню. Потолок и стены до половины были беленые, вторая половина стен обложена тусклой голубой плиткой советских времен. Кухонные шкафчики и тумбы, судя по их виду, пережили Великую Отечественную войну. Их дверки висели вкривь и вкось, а то и вовсе отсутствовали. Посреди комнаты стоял невероятных размеров дубовый стол, массивный и филигранно сделанный. К нему прилагались такие же стулья. Очень красивый комплект.
Бабка, увидев мой интерес к столу и стульям, пояснила:
– Дед мой смастерил. Всю жизнь плотником проработал. Обещал мне и шкафчики новые, да не успел. Помер. Сердце прихватило.
– Соболезную, – отозвалась я.
– Да чего уж там, семь лет уже прошло. Летит время, летит… Чай будешь?
– Да, конечно. Спасибо.
Бабка, шаркая, подошла к стоящей в углу печи, поковыряла в ней кочергой, вздыхая и охая, сунула туда несколько деревяшек. Я услышала, как весело затрещали дрова. Заглянув в старый закопченный чайник, стоящий на печи, бабка цокнула языком и плеснула в него немного воды из стоящего рядом ведра.