Кольцо с секретом

– Примерно под триста квадратов, сруб из плотно подогнанных бревен. Оцилиндровка. Планировка непривычная, оригинальная, но удобная. Внизу просторный каминный зал и столовая-кухня. Там же вход в сауну, из предбанника два выхода. Один – на улицу, в огороженный угол для отдыха, с крышей, решетчатым полом и газовым обогревателем, второй – через переднюю и в каминный зал. Наверху три изолированные спальни и еще один зал, тоже с камином.

– Во дворе коттеджа что-то было?

– Типа гриль-домика.

– Как вела себя Ольга, все ли было нормально?

Нина потерла лоб.

– Она последнее время вообще вела себя как наскипидаренная. То ли у нее что-то с матерью не ладилось, то ли с деньгами что-то шло не так, как предполагалось. И она хотя и старалась вести себя как обычно, но видно было, что настроение подавленное. Дерганая, глаза на мокром месте. Но если честно, мне было плевать. Я злилась на нее. Зачем она меня туда потащила? За каким фигом?

– Потом поняла?

– Присмотрелась – поняла.

– Пожалуйста, с этого места поподробнее.

– Да что подробнее, – буркнула Нина, – детский сад. Устроила собачью свадьбу. Весь первый курс эти трое мечтали не о карьере в управлении, а лишь бы Оленьку в постель затащить.

– А она сопротивлялась?

– Она-то? Она актриса… на нее глянешь и свято веришь, что это создание и понятия не имеет, чем можно заниматься на этом виде мебели, помимо сна. Крайне целомудренно.

Я напомнила:

– Нина, я с ней не общалась. По фото, которые я вижу, никто не поверит, что она воплощенная чистота.

Нина легонько хлопнула по лбу:

– Прости, забыла. Да. Фото. Фото-видео, говорят, сразу суть выхватывают… но в любом случае она в жизни совсем по-другому себя вела. Такая вся строгая, монашка, колбасы во рту не державшая.

– И что, таким образом удавалось водить общественность за нос целый курс?

– Да.

– Очень талантливо.

– Да.

– И что же, они не оставляли надежд?

Нина скривилась снова:

– Таня, ты же должна знать мужиков. Поизображают какое-то время любовь до гроба, ну а как не обломится ничего – так и ходу.

«Вот тут ты не права, – победоносно подумала я, – лично знаю как минимум двух».

Однако озвучивать не стала. Что человека зря огорчать? Нина продолжала излагать, не забывая пополнять содержимое стакана: по чуть-чуть, не наглея, но регулярно:

– Так вот ко второму курсу один претендент вроде бы отпал, заваленный постоянной дамой сердца.

– То есть?

Моя собеседница показала руками нечто вроде воздушного шара:

– Большая такая. Сестра Матвея, хотя не шибко похожа. В любом случае ей бы с десяток кило сбросить – была бы куда декоративнее. Влюблена в этого Алика как кошка, так и норовит повиснуть в любом положении – лежа, сидя, стоя, – постоянно «мыкает»: «Мы с Аличкой», «мы принципиально против», «мы вообще в шоке»… В общем, он не успевал опуститься в кресло, как тотчас припархивает эта Ирина – он ее почему-то Белкой зовет – и пристраивается или сверху, или свою толстую ляжку закидывает на него. Тут и захочешь – не свалишь, сил не хватит выбираться.

– Алик – это один из трех?

– Да, верно. Вот этот, – она указала на фото Вознесенского, – между нами, весьма скверный мальчик. Я бы даже сказала, патологическая личность. Мне даже показалось, что я его уже встречала на наших… кхе, мероприятиях. Хотя, может, я и ошибаюсь. Знаю таких. Ходят вполне приличненькие, в белых рубашечках, котиков в соцсетях постят, но я лично стараюсь с такими в темных комнатах наедине не оставаться. Мало ли что кому в голову взбредет. И выбирают не абы что, а именно «восемнадцать плюс», и чтобы обязательно с кровью. Отряд вампиров или, там, Джек-дзе-Рипер.

Я хмыкнула. Всегда приятно, когда кто-то думает так же, как и ты. Особенно если этот кто-то – разумная дама с богатым жизненным опытом.

– Вот и этот, – продолжала живописать Нина, – такая утя-путя, весь такой благостный, улыбчивый, белобрысенький, глазки синенькие-пресиненькие, большие, ясные. А поворачиваться к нему затылком не хочется. И руки такие… даже не знаю как сказать.

К моему немалому удивлению, она очень точно изобразила расползающиеся и сплетающиеся в замок руки Вознесенского. Меня аж передернуло.

– И к тому же на мое «здравствуйте» он ответ подбирал секунд пять, прежде чем представиться, подумал секунд десять – вот такой мальчик умный. Подальше от таких интеллектуалов.

– Хорошо, с двумя разобрались. Давай дальше.

– Мне очень вторая девчонка понравилась. Кареглазая, светленькая, зовут Майя.

– Ага, – кивнула я, – она что делала?

– Да вроде бы ничего, – ответила Нина, – есть такие люди, с которыми и просто посидеть-помолчать есть о чем. Вот она в основном этим и занималась. Вошла в залу, обошла, осмотрела все, как сфотографировала, – и уселась в уголок. Попивает вино да помалкивает. Мы с ней особо не общались – так, пару раз в шахматы сыграли.

– А ты и это умеешь? – удивилась я, вспомнив Ленкины слова про спортивные достижения Майи.

– Играла когда-то.

– Она была с кем-то или сама по себе? – уточнила я, вспомнив разговор с Матвеем.

– Вроде бы сама по себе. Хотя лично мне показалось, что восточный тот, Рамзан, готов сняться с гонки за Ольгу ради нее.

– Но были они по отдельности?

– Да, сами по себе.

– Ну хорошо. Остался еще один.

И снова Нина улыбнулась, на этот раз чуть сардонически:

– О да. Усатый-волосатый крестьянско-фермер Матвей. Все мне предлагал то ли кроликов, то ли курей, то ли козлят, особо подчеркивая, что, мол, только вчера гавкали. Смешной парень. Вот тогда-то и стало понятно, заради чего Оля меня сюда притащила.

– И зачем же?

Нина только рукой махнула:

– А, да как всегда, чтобы я за нее отдувалась. Прикрыться мной от него.

– Так, – хмурясь, чтобы не расхохотаться, поддакнула я, – что было дальше?

Нина потерла лоб.

– Так. Сначала пошли погулять, обозреть окрестности, карьер, фиг знает что там еще, потом хлынул дождь, вернулись домой. Накрыли на стол, то есть просто выставили бутылки с бухлом и сухие закуски. Сперва всем шампанского, за милых дам.

– То есть Ольга пила? – уточнила я, припоминая уверения мамы Риммы о непогрешимости дочки в плане горячительных снадобий.

– Нет, сначала нет, продолжала ломать комедию.

– То есть в принципе она употребляла, – уточнила я.

– Могла, могла еще как. Вообще без последствий потреблять все, что не лед и не яд. Но тут, перед публикой, она продолжала ломать комедию: только улыбалась застенчиво и чокалась минералкой. Матвей еще ее подкалывал: «Олюня, ты так и будешь в мусульманках ходить?»

– Пили много?

– Много и разнообразно. Вплоть до того, что поспорили, как «кровавую Мэри» делать, я показала, как. Ну, и немедленно выпили…

– Хорошо, много выпивали. А атмосфера как, была спокойная и дружелюбная?

– Как всегда поначалу. Завалились на диван, пододвинули стол. Над камином – видела? – огромная плазма, запустили для фона какую-то комедию. Много пили, мало закусывали, было довольно весело.

– Кто-то уходил, приходил?

Нина, задумавшись, припомнила, что да, Рамзан уходил во двор, в домик для гриля, готовить шашлык, – мол, «барашка Матвей сам растил, я резал». Вот как раз тогда и увлек с собой Майю, как он выразился, «для контроля и консультаций».

– Понимаешь, после шампусика и «кровавой Мэри» коньяк в ход пошел, и все это наложилось на недосып…

Я несколько встревожилась. Сообщенные сведения на сенсацию не тянули.

– То есть ты что, больше ничего не помнишь?

Нина, против ожиданий, не смутилась, а обиделась:

– Эй-эй, я устала, а не нажралась! Все я помню. Матвей одной рукой лапал меня за коленки, другой пытался полезть к Ольге. Получил отлуп. Алик выбрался из-под Белки, подключил «плейстейшн», после чего Матвей вообще забросил нас обеих и пошел играться. Белка подобралась к ним. Мы с Ольгой вышли во двор покурить за угол, я начала расспрашивать, чего это она не в себе. Она еще закурила. Я такого не видела со времен Амстердама.

– Ну, и сказала она что-то?

– Ничего внятного.

– А в течение всего вечера ей кто-то звонил, писал или что?

– Вроде бы никто не звонил. Если бы иначе, ей пришлось бы убегать из дому, а она не убегала. Но, по всему судя, кто-то писал, и она постоянно что-то строчила.

– Хорошо, давай дальше.

Нина сморщила лоб, потом нос, затем сконфузилась:

– Знаешь, насчет дальше… ну, выходили еще, она даже как-то плакалась, что наделала глупостей, что ей мамы не хватает, а теперь мама никогда не простит… Я начала насмехаться, она огрызнулась, я спросила: что, влюбилась? Она поддела, мол, якобы я ревную, полезла целоваться…

Я, не подумав, удивилась:

– В смысле?

Нина смутилась:

– Ну что в смысле? Ну, вот так мы и познакомились в Амстердаме. Что непонятного?

Час от часу не легче. То есть эта белокурая бестия до кучи еще и радужная.

– И ты что с ней, того, встречалась?

– Ой, да ладно, встречалась, – недовольно проворчала она, – раз-два-три-четыре в месяц, что от меня, убудет? Тем более не мужик, не утомит. И, как ни крути, я ей все-таки обязана. Да и жалко ее было, глупая девка и одинокая, вот ей любой ценой кто-то был нужен. Искала во всем гармонии и единства, и чтобы все по ее было. Так и докатилась, со всеми ради мира на Земле.

– Ну оставим. Что там насчет «влюбилась»?

– Ах да. Насчет «влюбилась». Я в целом за нее порадовалась: ну, определилась с тем, кто она, мальчик или девочка, – что ж плохого? Спрашиваю: что, в Матвея? Ничего себе вариант, этот сразу от глупостей исцелит. Только я к чему тебе, подзадорить-раскочегарить? Ее аж передернуло: что ты, что ты! Тогда уж лучше в Алика – куда концептуальнее, нескучно, и какой колоритный! Я ей: ага, колоритный. Подстережет в темном углу, изнасилует и зарежет. Или наоборот. Она даже сначала опешила, потом почему-то смутилась, а потом ну хохотать, мол, нашла потрошителя. Посмеялись, в общем, потом она призналась, что предстоит серьезный разговор. Потом что-то не помню… ах да. Она спросила, с собой ли у меня планшет, я сказала, что да, и она говорит, мол, давай покажу тебе кое-что – и достала свою пулю…

Я проснулась:

– Пулю? Какую пулю?

Нина объяснила:

– У нее флешка такая была, очень дорогая, в виде кулона – серебряной пули. С торца еще часовые какие-то штучки, шестеренки. Она ее на шее всегда носила.

Я про себя длинно и красочно выругалась. Стало быть, все это время у меня под руками были ключи, а я их за тридевять земель ищу.

– А что там, в пуле-то было?

Она лишь плечиком дернула:

– А кто знает? Она вроде бы достала сперва, потом посмотрела – и, видимо, решила, что сейчас ничего не надо мне показывать.

«Пуля, пуля, куда ж я ее дела-то? Только бы не потеряла! Ну что ж за дела, только уверуешь в свою исключительность – и нате, серебряная пуля меж глаз…»

– Ну а потом ты спать пошла?

– Нет, – возразила Нина, – надо было бы, но, знаешь, в рот попало, кураж пошел, да и на свежем воздухе разгулялись. К тому же вывалился Матвей и начал орать: на помощь, куда все делись, там Алика придавило! Мы и пошли обратно за стол.

Она потерла лоб, припоминая:

– Вот, по-моему, как раз тогда все-таки Ольге кто-то прозвонился. Сыграла такая мелодия красивая.

– Какая?

Нина сосредоточилась, потом выдала несколько тактов композиции. Со слухом у нее было не ахти, но, посоображав, я не без труда узнала тему «Воспоминания о былой любви» «Короля и Шута».

– Вот так, что ли? – чуть изменив неверно взятые ноты, напела я.

– Да-да, точно! Матвей так удивился, аж глаза на лоб выехали… Ну, в целом она помчалась куда-то, наверное, где телефон лучше ловил, так что разговора мы не слышали. Вернулась вообще неузнаваемой. Такая злющая.

«Что может быть на этой флешке? Если планшет ей был нужен, чтобы подруженьке показать, то, стало быть, визуал какой-то. Ох как было бы замечательно, если бы фото-видео! Что угодно, это ведь какой ключ ко всему! Эх, сейчас бы бросить и помчаться домой, так ведь разобидится, замолчит или еще что похуже – сбежит навстречу неизвестности».

Так соображала я, практически не слыша ее бубнения, как вдруг профессиональный детектор заставил меня включиться снова:

– …и тут она ему эдак заносчиво: «становись, холоп, на коленки и умоляй: госпожа, испей чарку».

Мне показалось, что я ослышалась:

– Что-что?!

Нина запнулась и посмотрела укоризненно, точь-в-точь как давеча Ленка:

– Ну вот, а я только порадовалась, как ты меня внимательно слушаешь.

– Извини. Откуда холоп взялся и госпожа, что за игрища вы затеяли?

Она прыснула:

– Слушай, ну ты даешь, вот это полет фантазии. Ничего не началось. Хамить начала подруга. Уж на что я развеселая была, и то, помнится, хмель как ветром ледяным сдуло. Матюха к ней все подкатывал с рюмкой да бутылкой, а эта вдруг вся нос кверху – сопли пузырями, челюсть свою арийскую вперед, нога на ногу – и вот такую хрень ему при всех выдает.

– Оп-па, жестко, – согласилась я, – и как же он отреагировал?

В самом деле, интересно.

Нина снова закурила, уточнив, не против ли я, и плеснула себе еще коньяку:

– Отреагировал Матюха адекватно, но сдержанно. Покраснел, правда, и глаза из орбит выкатились, ну, зубами поскрипел. Оскалился сперва, как волк, а потом то ли опомнился, то ли нас застеснялся – так, с добродушным смешком, говорит: забавница ты, Оленька, шутница. Ну, пошуткуй, мол, пока есть чем… или что-то вроде. А мне-то что, мне нетрудно. В общем, бух перед ней на коленки – и в самом деле с поклоном преподносит полный, до краев, бокал шампанского. Она, прям не отрываясь, залпом, выпивает, подает ему пустой, а он кланяется – и чмок ее в коленку. Ну, она его со всей дури, как собаку, отбросила.

– Иначе говоря, она его не просто оскорбила при всех, но еще и пнула.

Нина развела руками – в одной сигарета, в другой стакан.

– Однако, – пробормотала я, представив картину. Ситуация-то проясняется. Или, напротив, усложняется. – И как на это окружающие отреагировали?

Нина поежилась, вспоминая:

– Ирина подняла крик. Матвей на нее прикрикнул, да еще так злобно. Алик успокаивал. Рамзан оттеснил Матвея, отвел в сторону, попытался все в шутку обратить… Ольга и его задела, что-то вроде «сошел с дистанции, жених, что, двух не потянешь», и по Майе тоже, типа «рекомендую», что ли… я точно уже не вспомню, все после этого быстро поплыли. Потом кто-то предложил сыграть в карты на раздевание.

– Слушай, ну реально оргия.

Нина прыснула:

– Ага, в детском садике под газировку. Вообще было забавно. Олька, которая мастерски раздевалась под любую музыку – от Вивальди до хард-рока, – изобразила такое смущение, снимая штаны перед кучкой придурков…

– Неужели же на фоне этого действа Матвей остыл?

– Я бы не сказала. Скорее раскочегарился еще больше. Но Рамзан, значит, его вывел на улицу, и вернулись обычными, вполне спокойными.

– Без синяков и выбитых зубов.

– Нет, – твердо заявила Нина, – они друзья-друзья. У меня сложилось впечатление, что не станут они ссориться ни из-за чего, тем более какой-то пустяковой шала… прости, девчонки.

– Понятно. Хорошо, и по закону жанра я считаю себя обязанной спросить, задела ли Ольга чем-то Алика.

– О-о-о-о, – Нина закатила глаза, – это был экстаз. Она по нему проезжалась весь вечер, а он – парень-кремень – хоть бы что ответил. И, знаешь, смотрел как-то по-особенному на нее… ну как типа «мели-мели, скоро не так запоешь». Хотя, может, мне просто спьяну показалось, знаешь, под этим делом вечно глубокий смысл во всем видишь.

– Не знаю, – саркастически отбрила я.

– А, ну это да, – совершенно не обидевшись, мирно кивнула она, – где уж. Ну, то что Белка зуб на Ольгу точила – это сто процентов. Когда начались танцы…

– Во, еще и танцы были?

– Да. Алик выбрался из-под Белки, ангажировал Ольгу – зубовный скрежет стоял просто оглушительный. А он ей еще что-то с улыбочкой на ухо шепчет да шепчет – как дотягивался только, метр с кепкой в прыжке. Она слушала-слушала, да потом как зарычит: «Да заткнешься ты, дрянь белобрысая!» Он от удовольствия аж зажмурился. С ехидцей так: мол, Оленьке больше не наливать – и демонстративно вернулся к Белке.

– То есть не очевидно, кто кого из себя вывел?

– В целом ты права.

– Хорошо, потом что?

– Потом спохватились, вспомнили про сауну – там уже под двести было, – раздобыли простыни, начали париться.

– И Ольга?

– Да она и зашла-то один или два раза, строго в девичьей компании, с Майей и Ириной, но потом, видимо, и с ними поцапалась. С Белкой точно. Сначала Ольга вылетела из парилки, потом Белка. Орала как сирена. Алик хохотал как безумный.

Ольга быстренько оделась, снова куда-то бегала, скорее всего с телефоном на улицу. Ну, и после сауны я уже плохо помню детали, уж извини. Вроде бы меня отнесли наверх, в одну из спален.

– И ты не спускалась, там, водички попить или по нужде?

Нина удивилась:

– Зачем? Там наверху еще санузел.

Вот как, а я и не заметила. Мне-то он был ни к чему.

– Ага… ну, а ты как, одна все это время была?

Она прищурилась:

– Это так важно?

– Нина, мы вроде бы взрослые люди, нет? Твои похождения мне интересны лишь постольку, поскольку помогают восстановить картину. Что, с Матвеем сошлись?

Она кивнула и смутилась:

– Да, еще в сауне… потом в спальне. Он уже в таком состоянии был, что пошутил: давай, мол, все-таки Ольгу позовем, я захихикала: если бы Ольга сюда вошла, то ты бы отсюда вышел. Он еще так удивился: что, мол, вы эти самые? Гомофоб страшный. Пришлось доказывать обратное, чтобы утихомирить.

Я с недовольством подумала:

«Кто ж вас с подружкой за язык-то тянет вечно. Не читали в детстве сказок? Там последняя дурочка знает, что в доброе время надо говорить, а в худое – молчать…»

Нина неожиданно прыснула – немного нервно, но от чистого сердца:

– Таня! Слушай, вот я дура. Только сейчас вспомнила: они летом всей компанией на чей-то день рождения квест проходили в нашем заведении. Ольга, правда, с дружков взяла по полной программе, она ведь не сказала, что ее предприятие. А потом еще ржала как кобыла: выбрали они квест самый сложный, на сплоченность и взаимовыручку…

Она снова хихикнула.

– А можно без нервов и экивоков? – попросила я.

– Прости. Они просто друг друга, фигурально выражаясь, перетопили. Не прошли, короче, квест. А ведь они вроде бы дружат-дружат.

«Интересная черточка. Надо запомнить».

– Хорошо. Давай дальше.

Нина сокрушенно покачала головой:

– А дальше ничего интересного не могу сказать. Ну, проснулась, освежилась в душе. Матвея уже не было. Спустилась – все были в сборе, кроме Ольги.

– А вели себя как?

– Да вроде бы как обычно.

– А выглядели?

– Тоже. Разве что Белка опухла вся, вроде как от рева, но с ее щеками разница не особо-то и видна. Сказали, что Ольга уехала по делам, я еще посидела и попросилась домой. Матвей отвез. Вот и все.

– Все?

– А? Да, все, – вяло отозвалась Нина. Глаза у нее слипались, как вареники.

Я посмотрела на часы. Три ночи.

– Давай укладываться. Обе хорошо поработали.