– Не печалуйся, твой будет, куда ему деться, скотине этакой!
Не выдержала я, рассмеялась его неподдельной жизнерадостности, а он даже сплясал что-то от удовольствия.
Проходящая мимо нахмуренная матрона, дородность которой увеличивала шуба роскошного искусственного меха, шарахнулась от нас в сторону, зацепилась ногой за выбоину на асфальте. Аякс мгновенно порхнул к ней, поддержал за локоток:
– Осторожнее, мадам, не дербанитесь!
Вконец шокированная мадам замахала на него руками и быстро засеменила прочь, дробно стуча каблучками.
Я смеялась в голос, а Аякс кричал ей вслед:
– Мадам, следите за дорогой, берегите тело!
– Ну, ты хам, Венчик! – попеняла я ему, когда он вернулся.
– Отвечу тебе, Танька, двояко. – Он многозначительно поднял вверх палец: – «Не судите и не судимы будете!» – раз, «Вынь прежде бревно из своего глаза!» – два.
– Ох, Аякс, мне сегодняшним утром только Святого писания не хватает!
– Потому и произнесено-о! – протянул он басом на дьячий манер и тут же, без перехода, противным, ерническим козлетоном:
– Танек, дай червончик, душа горит!
Надо дать, чтобы талант его скомороший не погиб от похмельного синдрома. Развеселил он меня, почти в норму привел.
– Спасибо! – он важно кивнул лохмами и, посерьезнев, тихо произнес: – А теперь слушай, что скажу. Помнишь Ирку, которая проституткой у Никиты работает? Ну, ту самую, что летом менты таскали за наводку? После того, как черножопых грабанули? Вспомнила? Ты ей тогда помогала еще чем – то, вытаскивала? Не мое, конечно, дело, но слухом земля полнится.
Вспомнила я ее. Действительно, помогла я тогда девчонке, осталась она на свободе.
– Так вот, Ирка недавно хвалилась хозяйке своей, у какой комнату снимает, что переходит на самостоятельную работу. Дескать, скандал большой у «крутых» пошел, чубы трещат у каждого второго. И Никиту ее смахнули. А грызутся-то вроде промеж себя свои, внутрисемейно, смекаешь? И чего это они, а? Ну, ладно, ты ничего не слышала, я тебе ничего не говорил, чава!
И Аякс, круто развернувшись, быстро удалился, приплясывая на ходу. Пальто его, колоколом расширявшееся книзу, болталось из стороны в сторону.
В «Вене», как всегда в это время, чинно, тихо и очень чисто. Посетителей было мало, и Станислава я увидела от дверей. Он сидел за столиком у окна и тупо глазел на окружающее через хрустальной прозрачности стекло.
– Татьяна! – обрадовался он мне. – Наконец-то!
– Мух принес? – спросила я, глянув на него с нежно-грустной улыбкой.
– Я нес в коробочке, но у меня их взяли поглядеть и упустили.
Я фыркнула носом, чтобы не рассмеяться.
Какой-то он сегодня утомленный, пожеванный, не то что вчера. Спал, что ли, плохо? Я снилась. И что же мы с ним в его сне делали, если он так приустал?
– Чем будешь поить даму, мухолов?
– Кофе, как договаривались.
– Какой же кофе без мух?
– Шампанского? – предложил он, поразмышляв.
– Чересчур аристократично, с утра-то! – наморщила я нос.
Станислав сбегал к стойке и быстренько принес два коньячных коктейля. Кофе, правда, принес тоже.
Он начал с кофе, а я, удалив из бокала соломинку, глотнула крепкого.
«Танечка, – сказала я себе, – прикинься паинькой, пьющей с утра, на пустой желудок, коньяк!»
Станислав с интересом наблюдал за мной, а я соображала, потупив очи, с чего начать. Давить на него мне не хотелось по двум причинам. Во-первых, связь его с шантажистом была настолько крепкой, что напоминала собачью преданность. Чем же иным объяснить факт, что вчера он моментально сдал меня, свою избавительницу? И преданность эта, скорее всего, основывается на страхе. А страх – средство мощное, для многих почти непреодолимое, дави на них не дави.
Во-вторых, мне нужен был сам шантажист, а выйти на него, минуя Станислава, явных возможностей я не видела.
Так что, отбей я у Станислава охоту к общению, придется долго и нудно работать на «косвенных», искать другие подступы, а такое шерлокхолмство мне не по душе.
Моя интуиция, а я ей доверяю, подсказывала нехитрый план. Ясно, что шантажист, сочтя необходимым «установить» меня после звонка Станислава, не ограничится этим, если я предприму дальнейшие действия по «вскрытию» ситуации.
Грядут события, сказала я себе, и по мере их развития его личность, хочет он того или нет, будет постепенно проясняться. Так давай, голубушка, трогать черта за рога. Как? Наполеон говаривал перед битвой: мол, главное ввязаться, а там посмотрим. Словом, война план покажет. Вот только в войне этой надо уцелеть.
Чередование коньяка и кофе было восхитительным. Коньяк поднимал в груди теплую волну, а кофе гнал ее в остальные части тела. Станислав следовал за мной по пятам, отставая, может, всего на полкорпуса. Мы оба несли милую ахинею, он пробовал флиртовать, я сводила на нет все его попытки и ждала момента в нашей болтовне, за который можно зацепиться, чтобы невзначай задать мало-мальски стоящий вопрос. И случай вскоре представился. Он объявил, что знает меня уже тысячу лет, не меньше, и перешел к объяснению, что это дает ему право названивать мне в любое время суток. Тут я перебила его, попросив в подарок их семейный телефонный справочник. Он сначала помычал, сбитый с толку, а потом осведомился:
– Он нужен вам так же, как сушеные мухи?
– Нет, как маринованные тараканы!
– Понятно. Для очередных кулинарных изысков.
– Для освоения ясновидения! – прошептала я ему на ухо.
– Как интересно! – он вытянул губы трубочкой.
– Не лицемерь, Станислав, ты эту науку уже превзошел.
– Вот как? При помощи справочника?
– Несомненно. Как же иначе, не обладая таким даром, ты смог бы отыскать в нем номер моего телефона? Среди десятков-то Ивановых?
Оп-па! В точку! Шлепает губами, молчит Стасик. Свою визитку я Шубаровым не давала. Смеюсь, делаю вид, что удачно пошутила.
Давай, милый, выворачивайся, а то разозлюсь сейчас и вопреки всем своим планам прямо здесь аборт тебе сделаю! Вытащу из тебя все на мое обозрение.
Наконец он нашелся:
– А я обзванивал всех Ивановых подряд. На шестом или восьмом номере попал на вас. Повезло, конечно!
Я была в восторге, даже, не удержавшись, погладила его по щеке.