Темные делишки

Я же, не присоединяясь ни к одному ни к другому, направилась прямо к выходу. Благо, октябрь еще хранил остатки тепла бабьего лета: мне не пришлось терять время на посещение гардероба.

Незаметная дверь служебного входа, располагающаяся с противоположной стороны здания, была незаперта. Открывая ее, я лихорадочно придумывала повод – ведь нужно же было как-то представиться тому, кто попадется мне под руку, аргументировать свой повышенный интерес к обычной замене, которая по той или иной причине настолько часто практикуется во всех театрах, что на это никто не обращает внимания, даже самые закоренелые театралы.

Я вошла в темный извилистый коридор, который привел меня к вахте. За застекленной перегородкой на меня из-под очков устремился пристальный изучающий взгляд. Не признав во мне одну из «своих», дежурная старушка деловито осведомилась:

– К кому пожаловала, красавица? Что-то я тебя не припоминаю.

– Я к Зориной Ане. Может, знаете такую? Она недавно у вас в театре работает.

– Как же, как же! Знаю! – оживленно закивала головой старушка. – Ангел, а не девушка! А ты кем ей будешь?

– Двоюродной сестрой, – не моргнув глазом, брякнула я. Не знаю уж, как насчет схожести внешних данных, но по степени одаренности актерским талантом мы с Анечкой, помнится, были равны. Страшно вспомнить, сколько раз в своей нелегкой профессиональной деятельности мне приходилось прибегать к способности перевоплощаться и выдавать себя за кого угодно, чтобы выведать необходимую для расследования информацию!

Заметив, что вахтерша недоверчиво осматривает меня с ног до головы, я поспешила добавить:

– Я только что с поезда! Она писала, что сегодня у нее премьера спектакля. Но к началу я не успела, а очень хочется ее увидеть в такой день. Хотя бы за кулисами! Пожалуйста, позовите ее! Или пустите меня в ее гримерную…

Я умоляюще посмотрела на старушку. Роль наивной простушки сейчас не очень-то соответствовала моему внешнему виду. Особенно ярким контрастом со словами и жалостливым выражением физиономии выглядели черные обтягивающие брюки, а также довольно эффектный вечерний макияж. Одним словом, я не производила впечатления человека, приехавшего только что с вокзала. Как же я об этом сразу не подумала? Оставалось надеяться на то, что старушка не слишком бдительна.

Но ответ прозвучал строгий:

– Что ты, никуда я тебя не пущу! Во время спектакля вход посторонним строго воспрещен. И Аню позвать не могу: заменили твою сестру сегодня утром, нет ее в театре.

Сказала, как отрезала. Я сделала еще одну попытку:

– А вы случайно не знаете, что с ней случилось? Неужели она заболела?

– Не знаю, не слышала. Езжай-ка ты, милая, домой к сестренке. Там все и узнаешь.

Похоже, сегодня и впрямь не лучший день. Я печально вздохнула, по инерции доигрывая роль, и повернула к выходу, обдумывая план дальнейших действий.

Госпожа Неудача довольно редко преследует меня, но если уж прицепится, то надолго. Впрочем, подобные неурядицы только разжигают во мне азарт и волю к противодействию. Моя непокорная натура не позволяет безвольно поникнуть и опустить руки: преграды, вырастающие на пути, становятся лишь стимулом к их блестящему преодолению. Я вновь приняла вызов Фортуны, скорчившей мне жуткую издевательскую гримасу.

Как только я миновала территорию, доступную взгляду вахтерши, мои поникшие плечи гордо распрямились, опущенная голова вновь заняла свою прежнюю величественную позицию, движения и походка стали решительными и энергичными. Я намеревалась во что бы то ни стало выяснить причину внезапной замены Анечки Зориной!

При выходе на улицу я буквально столкнулась с худенькой темноволосой девушкой, которая довольно уверенно направлялась к вахте, что навело меня на мысль о ее причастности к закулисному миру театра.

– Девушка! – окликнула я ее вдогонку.

Она резко остановилась и обернулась, выжидающе глядя на меня. Я подошла поближе и заговорила чуть более торопливо, чем хотелось бы. Просто что-то во всей здешней атмосфере сегодня настраивало на нервную волну.

– Простите, я только хотела передать записку Ане Зориной…

С этими словами я сделала вид, что полезла в сумочку за бумагой и ручкой.

Девушка помолчала несколько секунд, после чего тихим, но твердым голосом произнесла:

– А вы разве не знаете, что Ани нет?

– Да, мне сказали на вахте, – согласилась я. – Но вы оставьте записку в гримерной до завтра! Она придет…

– Завтра она не придет. Вам не сказали? Аня больше никогда сюда не придет.

– Почему? Ее что, уволили?

– Нет, она умерла. Несчастный случай. Я звонила ей домой: передозировка снотворного.

Глава 2

Ленка – девица впечатлительная и эмоциональная. К тому же над расшатыванием ее и без того слабой нервной системы ежедневно трудились ее ученики. Ее реакцией на принесенную мною из-за кулис весть стала тихая истерика, перешедшая в прострацию. Досматривать комедию Бомарше до конца, ясное дело, мы не стали. Я отвезла Ленку домой, лично напоила ее валерианкой и уложила спать.

Я прекрасно понимала подругу: она с детства знала Анечку, училась с ней в одной школе. Правда, как только Аня поступила на театральный факультет, все ее время оказалось поглощено занятиями, репетициями и новыми друзьями, что постепенно охладило детскую дружбу. Но я с ней познакомилась не без Ленкиного участия. И я с удовольствием вращалась в кругу студентов-театралов, не пропускала ни одного их спектакля или капустника. Эти импульсивные, непосредственные люди с потоком ничем не сдерживаемых эмоций и амбиций оказались близкими мне по духу. Одно время я даже жалела о том, что не учусь вместе с ними, а вынуждена «отвлекаться» на выбранную мной юридическую науку. Впрочем, как я уже говорила, играть в своей жизни мне приходилось не меньше…

Пообещав подруге выяснить обстоятельства неожиданной смерти Анечки, я вернулась к машине. Где-то в записной книжке должен быть ее адрес. Ага, вот он: Шелковичная, 157. Помнится, Аня жила вдвоем с отцом, так как ее мать умерла еще тогда, когда она училась в школе. Александр Викторович с трудом пережил потерю любимой жены. Представляю, каково ему сейчас, когда он лишился дочери, в которой находил единственное утешение и ради которой жил.

Рядом с адресом был записан и телефон. Я дважды набрала номер по своему мобильнику. В ответ слышались короткие гудки. Наверное, отец Ани снял трубку и положил ее рядом с телефонным аппаратом. Что ж, в подобной трагичной ситуации я бы поступила точно так же.

Всю дорогу перед моими глазами стоял милый образ Анечки. Машину я вела автоматически, благо моя старая «девятка» понимала все «с полуслова» и, можно сказать, сама везла меня туда, куда нужно.

Несмотря на суровую закалку нервной системы – результат приобретенного в процессе профессиональной практики опыта, мне было не по себе. Я до сих пор не могла полностью осознать то, что этой жизнерадостной, сияющей девчонки больше нет. В случайную смерть накануне спектакля не верилось, и моя интуиция упрямо твердила о том, что все не так просто, как может показаться на первый взгляд.

Итак, я должна взять себя в руки, оставив личные переживания за кадром. Как-никак, я профессионал, а профессионалам не свойственно раскисать. Тем более что предстоял нелегкий разговор с Анечкиным отцом. Я глубоко вздохнула и прибавила газу.

* * *

В студенческие времена мне не довелось побывать у Анечки в гостях, поэтому теперь приходилось всматриваться в номера выстроившихся вдоль шоссе коттеджей, напоминающих скорее старинные замки, чем жилые дома. Архитекторы и дизайнеры постарались на совесть для своих клиентов, сотворив из каждого здания неповторимое и уникальное в своем роде произведение искусства. Я только поражалась их неутомимой фантазии, принявшей вид разнообразных башенок, шпилей, вытянутых готических окон, причудливых фасадов…

Аня упоминала, что ее отец – состоятельный человек, но я и не предполагала, что ему под силу выстроить один из таких великолепных коттеджей в самом престижном районе Тарасова.

Ага, вот и он. Выстроенный из бежевого кирпича, с закругленной черепичной крышей, заканчивающейся острым шпилем, этот достойный образец современной бытовой архитектуры величаво возвышался надо мной. Преодолев невесть откуда взявшуюся робость, я шагнула на первую ступеньку высокого крыльца, которое привело меня на просторную открытую террасу с псевдоантичными колоннами, в глубине которой виднелась входная дверь.

На звонок мне открыла немолодая женщина, по-видимому – домработница, в форменной одежде. Я представилась старой знакомой Анечки, и она беспрепятственно впустила меня. Это говорило о том, что двери дома открыты для всех друзей и знакомых молодой актрисы, число которых так велико, что домработница даже не могла запомнить каждого в лицо.

Подсознательно я была настроена на расследование, хотя пока в том не было необходимости. Внешне все выглядело самым невинным образом: сильное волнение перед спектаклем, передозировка успокоительного. Просто несчастный случай. С кем не бывает? Но интуитивно я уже чувствовала, что это не так и что мне предстоит докопаться до истины. Поэтому мой мозг непроизвольно фиксировал детали, которые могут пригодиться в дальнейшем расследовании.

Домработница проводила меня в просторный холл, заполненный ярким солнечным светом, беспрепятственно льющимся в огромные окна. В самом центре комнаты начиналась довольно крутая винтовая лестница, которая вела на второй этаж – в личные апартаменты хозяев.

Я прошла по мягкому персидскому ковру и присела на мягкий квадрат-пуфик, один из многочисленных компонентов уголка, включающего в себя широкий диван, четыре кресла и несколько пуфиков. Все предметы мебели были расставлены в хаотическом порядке в правой половине залы и были предназначены для больших компаний.

Посреди этого великолепия стояли два невысоких журнальных столика ручной работы, искусно вырезанные из черного дерева. Они явно не имели постоянного собственного места: видимо, во время сборищ их передвигали в зависимости от того, как расположились гости. На одном из них лежали несколько женских журналов, отпечатанный текст роли Сюзанны с пятнами от кофе на первом листе, пачка дорогих сигарет и до блеска начищенная пепельница. По-видимому, Аня часто сиживала в этой комнате, чередуя заучивание текста с одним из наиболее приятных видов отдыха – попиванием хорошего кофейку вприкуску с новостями светской хроники, коими переполнены красивые дорогие журналы.

От аналитического исследования интерьера залы меня отвлекло появление хозяина роскошного особняка. Он спускался по лестнице, что позволило мне детально рассмотреть его. Сначала моему взору предстали домашние туфли из мягкой коричневой кожи, вслед за ними – светлые брюки свободного покроя и легкая рубашка в клеточку. Последний изгиб лестницы – и мужчина оказался передо мной.

На вид Александру Викторовичу было едва за пятьдесят. Жизнь наложила суровый отпечаток на его благородное лицо. Редеющие волосы на две трети покрылись серебром седины, высокий лоб перерезали глубокие морщины, в уголках рта образовались складки. Светлые глаза окружала сеть мелких морщин, но из самой их глубины лучился добрый и открытый взгляд сильного, мужественного человека.

Приглашающим жестом он указал на кресла, и мы присели друг напротив друга.

– Здравствуйте, – тихим, но твердым голосом произнес он. – Чем обязан вашему визиту?