Вечный сон Снегурочки

– Лена сейчас переживает страшное горе, – пояснил Борис Васильевич. – Конечно, и я, и Сабрина тоже. Но жена совершенно не может себя контролировать, она подавлена, и ей надо найти виноватого – чтобы не казнить себя. Ведь, как ни крути, психическое заболевание ребенка – прежде всего вина родителей. Я слишком много времени уделял работе и проводил с девочками в лучшем случае редкие выходные. Лена… она старалась сделать так, чтобы дочери ни в чем не нуждались и чувствовали родительскую заботу. Но увы. Что сейчас толку говорить, кто прав, кто виноват – ничего уже не исправишь.

– Вы не думаете, что Карина умерла не по своей воле? – вернулась я к первому вопросу. – Почему? У нее раньше случались попытки самоубийства или суицидальные мысли?

– Ни Лена, ни я так до конца и не поняли характер младшей дочери. Сабрина всегда была общительной и открыто заявляла о своих недовольствах, иногда проявляла избалованность, но это вполне типично для детей. А Карина была не такой. Она напоминала улитку, которая при любых обстоятельствах забивается в свою раковину. Даже в детском, несознательном возрасте все скрывала в себе, и никто не мог даже предположить, какие мысли роятся в ее голове.

– Почему вы не водили ее к психологу? – резонно спросила я. – Может, подобное поведение свидетельствовало о психическом расстройстве?

– С чего вы взяли, что мы с Леной ничего не делали? – В голосе Бориса послышались нотки раздражительности. – Жена таскала Карину и к психологам, и к психотерапевтам, обследование мозга даже проводили. Никаких отклонений выявлено не было, все врачи в один голос твердили, что девочка в порядке, только иммунитет несколько слабый. Поэтому мы с Леной и списали все на скрытный Каринин характер. Но с Сабриной они всегда находили общий язык – старшая понимала сестру лучше, чем ее мать и отец. Обычно сестры-погодки часто ревнуют друг друга, но нам, можно сказать, повезло. Между Сабриной и Кариной царило полное взаимопонимание, поэтому мы с Леной и отправили старшую на неделю в лагерь – чтобы уберечь ее от еще большего нервного потрясения. Сабрина отказывалась, конечно, хотела проводить сестру в последний путь, но потом сдалась.

– Я спрашивала Лену, с чего началась озабоченность Карины своим внешним видом, – произнесла я. – Мама девочки затрудняется ответить, вы, думаю, тоже. Наверно, больше всех мне помогла бы Сабрина…

– Вы правы, – печально кивнул Борис Васильевич. – Сами понимаете, мне Карина ничего не рассказывала. У нас с дочерьми, вы не подумайте, были прекрасные отношения, но до откровенности не доходило. Я старался уделять девочкам так много внимания, сколько мог, но увы.

– Сабрина вернется через неделю? – уточнила я. – Можно будет мне с ней побеседовать? Успокойтесь, я не отношусь к числу беспринципных акул-детективов, которые любят залезть в душу человеку и не заботятся о его состоянии. Я всего лишь задам несколько вопросов вашей дочери.

Бизнесмен немного помолчал, очевидно, взвешивая все за и против, а потом слегка кивнул.

– Хорошо. Я разрешу вам поговорить с дочерью. Но, надеюсь, вы понимаете, что ваш разговор будет проходить в моем присутствии? Лена, как вы поняли, еще не оправилась после трагедии, и неизвестно, когда будет себя чувствовать более-менее сносно.

– Я согласна. И еще вопрос, теперь о психиатрической клинике. Расскажите мне подробно, почему вы остановились именно на этой лечебнице? Ваша жена возражала, Карина тоже не горела желанием уезжать из дома. Лена сказала, что вы показали фотографию лечебницы дочери, и ей просто понравился пейзаж. Уж извините, но это звучит как-то слишком неправдоподобно. Вы могли с тем же успехом показать ей красивую картинку московской лечебницы или, не спрашивая согласия Карины, увезти ее туда.

– Ваши подозрения и сомнения вполне обоснованны, – не стал со мной спорить Борис Васильевич. – Каким бы плохим отцом вы меня ни считали, но в первую очередь я не хотел сильно травмировать дочь. Да, в какое-то время болезни она была совершенно невыносимой – тихоня внезапно превращалась в настоящую фурию, вспыхивала как свечка, закатывала истерику и убегала в комнату, где сидела взаперти часами. Это продолжалось около недели, не больше. Лечащий врач Карины впоследствии объяснил, что подобное поведение встречается в некоторых вариантах ее заболевания. Больной просто не может контролировать себя, его охватывает ненависть, прежде всего к себе, которую он и выплескивает на окружающих. У Карины не было так называемого переходного периода, когда подростки становятся невыносимыми. В тринадцать-четырнадцать лет она оставалась такой же спокойной и уравновешенной девочкой, как раньше. Лена, наверно, говорила, что моя младшая дочь не интересовалась модой, не слушала популярную или рок-музыку, не читала журналов. Но она не была аутистом – у Карины имелись свои интересы, просто они отличались от увлечений других ее сверстниц. Книги, вязание, вышивка, макраме – вот чем Карина могла заниматься круглые сутки. Мы с Леной не заставляли ее зубрить уроки – она совершенно не умела решать математические задачи, не любила точные науки, зато обладала врожденной грамотностью и любила читать. Мы с женой вообще стараемся дать детям больше свободы. Некоторые родители заставляют своих отпрысков зубрить ненавистные предметы, таскают по всевозможным секциям… Мы же никогда не стремились сделать из своих дочерей медалисток и отличниц. По себе могу сказать – часто случается, что замученные отличники впоследствии сидят без работы, а троечники, увлекающиеся каким-то определенным видом деятельности, блестяще защищают диссертации. Мы можем позволить дочерям самим выбирать себе судьбу, благо финансы у нас есть, что, как вы можете понять, в нашем мире немаловажно. Если бы Карина не захотела получать высшее или среднее образование, мы с Леной с уважением отнеслись бы к ее выбору. Но как ни странно, похоже, Карине нравилось учиться на филолога. Поэтому и удивительно, что она заболела – в большинстве случаев анорексии подвержены девушки-перфекционистки, от которых требуют быть лучшими во всем. Например, подруга моих дочерей Настя Казакова. Лена ведь рассказывала вам о ней? Не могла не рассказывать. Я разговаривал с девушкой – она лежала именно в том отделении, куда мы положили Карину, и лечил ее Антон Николаевич Сазанцев, мой хороший знакомый, можно сказать, друг со школьной скамьи. Это – ответ на один из ваших вопросов. Я не мог доверить дочь незнакомому человеку, пускай даже выдающемуся врачу. Конечно, не будь я знаком с Антоном, возможно, отыскал бы другого психиатра – по отзывам и количеству успешных случаев в практике. Но Сазанцев – по-настоящему гениальный специалист, врач, что называется, от Бога. Знаете, есть люди, преданные своей профессии, для которых важнее не деньги, а качественно выполненная работа. Я старался и учителей таких подбирать для своих дочерей, и врачей. Увы, в наше время грамотные специалисты – редкость. Люди покупают дипломы, чтобы зарабатывать большие деньги, большинство занимается не своим делом. Ладно, не буду разводить демагогию на тему того, как в нашей стране все плохо, не об этом сейчас речь. Но у Сазанцева практически не было неудач в работе – он находил подход ко многим пациентам. Говорю слово «многие», потому что существуют неизлечимые психические болезни, например, шизофрения. Но даже если болезнь невозможно полностью вылечить, можно значительно облегчить жизнь больного, назначив ему необходимые препараты, выбрав хорошего психиатра или психолога. Вы даже не представляете себе, как много у нас в городе людей с тем или иным заболеванием – но они спокойно живут, учатся и работают. Анастасия Казакова вылечилась – она, насколько мне известно, занимается живописью, даже где-то работает, ведет активную, полноценную жизнь, хотя поступила в клинику практически в предсмертном состоянии. Это чудо, что она выжила – но этим она обязана прежде всего Антону. Теперь понимаете, почему мы положили Карину именно в эту лечебницу?

– Это ясно, – кивнула я. – Но если вы так тщательно наводили справки касательно клиники, как могли пропустить несколько, скажем, странных смертей пациентов? Мне как-то не верится, что вы успокоились, прочитав официальные версии трагедий.

– Я разговаривал с Антоном об этих случаях, – спокойно ответил Борис Васильевич. – Вы зря считаете их убийствами. Кому вообще может потребоваться убивать больных? Тем более что имела место глупая случайность. В одном случае неопытная медсестра высыпала не те таблетки, но ее сразу вычислили, точнее, она сама созналась. В другой раз смерть произошла вообще не по вине врачей или медсестер – у пациентки элементарно не выдержало сердце. Я наводил справки обо всех смертях и могу вас уверить, что ничего криминального в них нет. То, что рассказывала вам Лена, – скорее всего, плод ее больного воображения. Сами понимаете, когда случается в семье подобное горе, люди по-разному его переживают. Кто-то замыкается в себе, кто-то впадает в депрессию и льет слезы, кто-то винит себя, а кто-то ищет виноватого. Если Лене это поможет – пускай думает, что виноваты врачи или больница, я не собираюсь ее разубеждать.

– То есть вы уверены, что все смерти в больнице – случайность? – уточнила я. – Тогда получается, что и Карина как-то выкрала смертельную дозу таблеток и добровольно ушла из жизни. Вы в это тоже верите?

– Приходится поверить, – подтвердил бизнесмен. – Анорексия – довольно опасное заболевание. Прежде всего это психическое расстройство появилось сравнительно недавно, и поэтому оно до конца не изучено. Антон Сазанцев рассказывал мне об одной из самых странных особенностей этого заболевания. Анорексия – это единственная, наверно, во всем мире болезнь, которая поощряется у пациентов. Иными словами, ею хотят заболеть. Проще говоря, вы встречали человека, который в относительно здравом уме сказал бы: «Знаете, я хочу заболеть раком желудка. Как бы это сделать?»

– Вроде не встречала… – растерялась я.

– Если еще не смотрели, ради интереса почитайте на досуге форумы анорексичек. Думаю, вы откроете для себя много нового и интересного. Девушки и даже женщины всерьез мечтают заболеть анорексией, понимаете? Они на этих самых форумах пишут о том, что это – их самая большая мечта в жизни. Анорексия – это своего рода субкультура, такая же, как готика или нечто подобное. Вот только она опаснее всех других субкультур, потому что в большинстве случаев заканчивается смертью.

Борис Васильевич замолчал. Я тоже выждала паузу – а что на это ответишь? Вот только в самоубийство Карины мне не верилось. В конце концов, я привыкла доверять собственной интуиции, поэтому лучше, если я все сама проверю. И дело не в деньгах, на которые Елена была столь щедра. Я тоже привыкла выполнять свою работу качественно, и пока я не соберу все доказательства и не буду на сто процентов уверена в убийстве или самоубийстве девушки, не успокоюсь.

– Еще я хотела бы осмотреть комнаты сестер, – заявила я. – Можно это устроить?

– Если вы не возражаете, я буду присутствовать при вашем осмотре.

Я не возражала, и бизнесмен предложил мне последовать за ним.

Первые посещенные мною апартаменты принадлежали покойной Карине. В жизни бы не поверила, что в этой комнате могла жить молодая девушка. Обстановка и интерьер соответствовали общему стилю квартиры семьи Семиренко – мебель выдержана в той же цветовой гамме, кресла точно такие же, как в гостиной, широкая двуспальная кровать. Но никаких милых девичьему сердцу безделушек, ни одной мягкой игрушки и, естественно, ни одного тюбика косметики в комнате не было. На журнальном столике стоял новый ноутбук, видимо, достаточно дорогой. Единственное, что указывало на интересы хозяйки комнаты, так это книжный шкаф с аккуратно выставленными томиками да висящие на стенах вышитые картины. Похоже, девушка любила картины художников – я узнала пейзажи Моне, Ренуара, Ван Гога, все довольно большого размера.

– Для чего Карина использовала ноутбук? – кивнула я на стол. – Для учебы или общения?

– Понятия не имею, – покачал головой бизнесмен. – Я в компьютеры дочерей не лазил, считаю их такими же личными вещами, как интимные дневники.

– Разрешите включить? – спросила я, заранее ожидая услышать отказ. Как всегда, чутье меня не подвело – Борис Васильевич, очевидно, имел свое собственное мнение касательно электронной информации дочери и наотрез запретил мне прикасаться к ноутбуку. Не помогли и мои заверения, что это нужно для расследования. Бизнесмен решительно прервал разговор, заявив, что я достаточно увидела для своего дела. Я не стала спорить – все равно это ни к чему бы не привело, но с поражением не смирилась. Ничего, я еще придумаю, каким образом добраться до Карининого компьютера, и не такие орешки раскалывала.

На осмотр комнаты Сабрины мне отвели ровно столько же времени, сколько и на осмотр жилища ее сестры. Однако и беглого взгляда мне хватило, чтобы еще раз убедиться, насколько сестры были непохожи друг на друга. Различалось все, даже подбор литературы в книжном шкафу. Если Карина читала только художественные книги, то Сабрина, напротив, отдавала предпочтение лишь тем печатным изданиям, которые могли помочь в учебе. В основном на полках стояли учебники, преимущественно иностранных языков. Девочка оказалась полиглотом – она изучала не только английский и французский, но и испанский, итальянский и даже корейский и японский. Художественная литература имелась – но опять-таки, на иностранном языке. Однако главное украшение книжного шкафа составляли отнюдь не книги, а несколько золотых кубков, награды за победы в спортивных соревнованиях. Сабрина явно гордилась своими достижениями и уж точно не страдала никакими комплексами.

Стены сверкали чистотой и отсутствием какого-либо декора – ни картин, ни плакатов. Только на журнальном столике сиротливо покоился молодежный журнал, вроде того, который я от скуки листала в ожидании Бориса Васильевича. И то, резонно хотелось задать вопрос при виде бульварного чтива: а что это тут у нас завелось и как оно сюда попало?

Но за внешностью Сабрина следила – косметика в комнате имелась, тюбиков было немного, но все они явно были дорогие и качественные. И конечно же ноутбук – такой же, как и у Карины, однако включать мне его наотрез запретили. Я нацепила безразличную мину, но про себя клятвенно себе пообещала, что доберусь до таинственных компьютеров и сделаю это так, что комар носа не подточит.

На этом Борис Васильевич решил, что мой визит пора бы закончить. Никаких наигранно-почтительных вежливостей вроде: «Уже поздно, думаю, мы достаточно поговорили» – нет, что вы! Бизнесмен попросту нажал на звонок, а когда появилась безукоризненная Нина Васильевна, коротко бросил: «Прошу, проводите госпожу Иванову». А иными словами – «госпожа Иванова, убирайтесь восвояси». Я молча проглотила холодное прощание и так же спокойно, как принято в этом доме, пожелала обоим доброго вечера и зашагала к лифту.

Глава 4

Если бы я задалась целью вести подробный дневник своего расследования и каждому дню придумывала бы название, то этот вторник окрестила бы заглавием из «Собаки Баскервилей» Конан Дойля – «Три оборванные нити». Конечно, оборванных нитей было не три, а всего одна, но сути вещей это не меняет. Собственно, и визит в дом Семиренко казался мне не слишком удачным. Что, если подумать, путного я узнала? Только сведения касательно психического нездоровья Карины и нелегкой судьбы девушек с нервной анорексией. У меня не было даже предположения, кому была нужна смерть несчастной. Если бы я могла залезть в ноутбук девчонки… Не сомневаюсь, что даже такая замкнутая особа, как Карина, нет-нет да залезала в социальные сети – хотя бы домашнее задание спросить, если вдруг не придет в школу. Ну а Сабрине сам Бог велел безвылазно торчать в Интернете – судя по ее интересам, доступ к сетевым ресурсам ей нужен как вода рыбе. Взять, например, общение с носителями языка.

Но переживать из-за неудач в мои планы никогда не входило. Если воспринимать собственные поражения как нечто окончательное и бесповоротное, можно смело прощаться с работой частным детективом. Про себя я в шутку называла свое дело «профессия оптимиста». Если подумать, так оно и есть – еще не родился такой гениальный детектив, который распутал бы хоть одно преступление с первой попытки, не совершая ошибочных действий.

Итак, у меня на очереди значилась Настя Казакова. Разговор с ней мог оказаться крайне полезным – еще бы, человек, который лежал в закрытой лечебнице, куда даже полиции вход заказан, при грамотном подходе может оказаться кладезем ценнейшей информации. Поэтому утром моя голова буквально разрывалась от кучи гениальных идей, логических цепочек и разнообразных ходов расследования. Единственное, что мне требовалось для дальнейшего движения, – это разговор с Настей.

Ежедневник Бориса Васильевича оказал мне хорошую помощь – я переписала не только номер телефона бывшей пациентки клиники, но и ее адрес. И, как оказалось, не зря. Все утро я названивала на мобильник девушки, но трубка отвечала мне длинными монотонными гудками. Я просидела дома часов до двенадцати, предполагая самые разнообразные причины Настиного молчания. Находится на учебе (где – неизвестно, ни Елена, ни Борис Васильевич не знали, куда поступила Настя после окончания школы и учится ли она вообще), сидит на работе, а телефон забыла дома, спит до обеда… Наконец, уехала на лыжах кататься, а мобильник в раздевалке. Стоп. Я поняла, что ни одно из придуманных мною объяснений не подходит к реалиям нашей современной жизни. Да любой человек, забыв мобильный дома, скорее опоздает на учебу или работу, но вернется за телефоном. Прошли те времена, когда люди пользовались домашними или рабочими телефонными аппаратами. Сейчас мобильник – это вещь первой необходимости, сотовый есть даже у пятилетнего ребенка. Конечно, Настя вполне могла вести ночной образ жизни, до пяти утра зависать в клубе или еще где, а потом целый день отсыпаться, поставив телефон на беззвучку. Эта версия еще худо-бедно прокатит, но и мне порядком надоело сидеть без дела, раз за разом нажимая на одни и те же кнопки. Я дождалась, пока стрелка настенных часов замрет на цифре «12», и со спокойной совестью позвонила в службу такси. Если гора не идет к Магомету, Магомет поплетется к горе. Сейчас попросту приеду к Насте и спокойно поговорю с ней без предварительной договоренности.

Дом девушки меня сразу порадовал. Если выбирать между опросом высокопоставленного лица и обычного человека, я, без сомнения, выберу второй вариант. Что поделаешь – не люблю всяких официальных персон, из них сведения выколачивать замучаешься, вспомнить хотя бы Бориса Васильевича. То ли дело простой работяга. Обожаю разговаривать с продавщицами в ларьках, например. Если подобная особа что-то знает – выложит все, самые последние сплетни, только, знай, слушай и запоминай. Меня не смущает излишняя эмоциональность торговок, я игнорирую простонародные словечки и их зачастую пошлые шутки. Борис Васильевич или Лена не произнесли ни единого вульгарного слова, но и ничего дельного от них я не добилась, будем смотреть правде в лицо. А судя по жилищу Казаковой, девушка она простая, общаться с ней будет куда легче.

Настя обитала на первом этаже обычной блочной пятиэтажки, лифт в доме отсутствовал. Скорее всего, девушка все еще проживала с родителями. Почему-то я была уверена, что она не замужем. Чутью я своему, как уже говорила раньше, всегда доверяла, но каждый раз радовалась, если мои предположения подтверждались. Значит, и интуиция, и сообразительность у меня в порядке, а я этим всегда дорожила. Ум, смекалка и развитое шестое чувство – одни из моих самых полезных талантов.

На дверной звонок я нажимала долго, но открывать мне не торопились. Может, я все-таки была права и Настя спокойно досматривает утренние сновидения? Увы, на этот раз моя способность предугадывать события меня подвела. Дверь все-таки отворили, но это была не Настя и даже не ее мама. Пожилая женщина, закутанная в теплый халат и пуховую шаль, скорее годилась Казаковой в бабушки.

– Здравствуйте, – быстро представилась я, опасаясь, что старушка, увидев незнакомую женщину, не пожелает с ней разговаривать и захлопнет дверь прямо перед моим носом. – Частный детектив Татьяна Иванова, мне нужно поговорить с Анастасией Казаковой. Она ведь здесь проживает?

– Настя со мной живет, – доброжелательно подтвердила женщина. – Она моя внучка. Только вы не сможете сегодня с ней пообщаться. В больнице она.

– С ней что-то случилось? Настя заболела? – предчувствуя неладное, быстро спросила я.

– Давно с ней случилось… Уж не знаю, за какие грехи наказание такое, врагу не пожелаешь.

– Можно я пройду? – Я проскользнула в узкий коридор. – В дверях беседовать неудобно.

– Да-да, конечно, – засуетилась женщина, и я немедленно прониклась к ней симпатией. Старушка была из тех людей, которые сразу располагают к себе, хотя ничего особенного вроде не говорят и не делают.

Софья Петровна – так звали Настину бабушку – проводила меня на маленькую кухню и тут же поставила на плиту чайник. Обычный, не электрический. И еще извинялась передо мной, что в квартире холодно и плохо греют батареи, как будто это она была виновата в отсутствии нормального отопления. И старенькая хозяйка жилища, и крохотная, почти игрушечная, но опрятная кухонька вызывали едва ли не умиление. Никаким богатством и даже состоятельностью здесь и не пахло, но было видно, что Софья Петровна любит свой дом, ухаживает за ним и старается сделать его уютным и приятным для жизни. Скатерть чистая и красивая, подобранная со вкусом, на стенах – собственноручно связанные прихватки, каждая сделана с любовью и старательностью. Кухонные полотенца все отутюженные и с узором, на стене висит яркий натюрморт с радостными подсолнухами. Что и говорить, а мне бы комфортнее было жить в такой квартире, нежели в роскошных, но холодных и безликих апартаментах семьи Семиренко.

– Настя Казакова училась в одной школе с Кариной и Сабриной Семиренко, ведь так? – уточнила я, отпив глоток ароматного зеленого чая из белой чашечки.

– Настенька раньше учебу закончила, – кивнула Софья Петровна. – Без троек, на четверки и пятерки. Если б не болезнь эта злосчастная, поступила бы в художественное училище, она с детства рисовать любила. Подождите-ка…

Старушка вдруг встала из-за стола и легко упорхнула в коридор, а спустя какие-то несколько минут вернулась, бережно сжимая в руках толстую синюю папку.

– Вот, это Настенькины картины, – объяснила она. – Посмотрите, она очень талантливая у меня.

Я открыла обложку и увидела пейзаж, выполненный акварелью. Легкие, прозрачные тона, но краски при этом яркие и живые. Ярко-синее небо, кое-где воздушные, пушистые облака, несколько деревянных домиков, затерявшихся в летнем васильковом поле. Вроде ничего грандиозного, а рисунок цеплял – даже я, не особый знаток живописи, оценила Настино произведение. Думаю, человек, способный создать такой этюд, и правда имеет неплохие способности к рисованию.