Все учесть невозможно

* * *

– Простите меня, что пришлось воспользоваться такими методами, – постарался обаятельно улыбнуться Халивин, буравя меня глазками.

– Ничего, – улыбнулась я, – вы меня не удивили. Это ведь ваши обычные методы…

Он нахмурился. Тяжелый взгляд из-под кустистых бровей намекнул мне, что я не очень вежливая девочка. Ну, уж какая получилась, усмехнулась я, с невинным выражением встречая этот взгляд.

– Как вы ошибаетесь, Танечка, – сокрушенно покачал он головой. – Конечно, милая моя девочка, вы являетесь жертвой пропаганды. Именно поэтому нам и пришлось так поступить. Вы бы никогда не пошли на контакт со мной добровольно, разве я не прав?

– Правы, – кивнула я.

– Вот видите, – почему-то обрадовался он. – А виной тому проклятые газетчики, которые рисуют нас дикими зверями…

– Зверьми, – поправила я механически.

– А? – остановился он. Кажется, я помешала ему исполнить замечательный номер под названием «Речь вождя».

– Ничего, это я так. Выступила не по делу. Продолжайте.

– Так вот, нам приходится прибегать к подобным вещам, потому что…

– Проклятые газетчики рисуют вас зверьми, – повторила я, безмятежно улыбаясь. – Я это поняла. Надо думать, если нам крупно не повезет и вы станете самодержцем, вы их почикаете. Так?

Я выставила палец и, словно расшалившееся дитя, выкрикнула:

– Пиф-паф, ой-ой-ой!

– Кажется, вы забываетесь. – Мой собеседник вытер с грозного лба капельки пота.

– Я? – округлила я глаза. – Помилуйте… Я же не хватала вас на выходе из магазина и не тащила на глазах у всех по улицам… Кто из нас, собственно, забывается?

– Я уже попросил у вас прощения, – обиженно сопя, пробурчал Халивин. – Иначе вы бы не согласились общаться со мной.

– А вы так этого хотели? – рассмеялась я. – Интересно, вы поступаете так со всеми, кого находите достойным разделить ваше одиночество в бункере? Кстати, вы с его помощью уже подготовились к воздушным налетам НАТО? И сколько денег вы угрохали на это сооружение?

– Не ваше дело! – вскрикнул он тоненьким и жалобным голоском. – Впрочем, извините. Я хотел попросить вашей помощи, но чувствую, что дружелюбного диалога у нас не получается. Вы почему-то негативно настроены по отношению ко мне.

– Ну уж простите. Не каждый способен радоваться, когда его похищают. Я, конечно, девушка романтическая, но не настолько. Поэтому терпите…

Я закинула ногу на ногу и, небрежно покачивая носочком, спросила:

– Сколько времени я должна отработать у вас в качестве собеседницы?

– Да вы не такая уж приятная собеседница, если хотите знать, – поморщился он.

– Вы тоже не очень. Но надобность у вас возникла почему-то именно во мне. Что касается меня, то я совершенно не нуждаюсь в вашем обществе.

Голос рассудка взмолился: «Танька! Уймись. Что ты делаешь? Сидишь в логове этого борова и дразнишь его. Ты хотя бы знаешь, на что он способен?»

Если честно, мой рассудок был прав. Кажется, я перегибаю палку. Судя по выражению халивинских глазок, меня поставят к стенке чуть раньше подлюг-журналистов. Но, однажды закусив удила, моя вольная душенька уже не могла остановиться. Мне нравилось дразнить его. Хотя бы потому, что, как мне кажется, я была первой, кто смеялся ему в лицо. Это грело мое самолюбие. И потом – к стенке он меня поставит не сейчас. Сейчас я ему зачем-то ужасно нужна. А потом… Потом я что-нибудь придумаю.

– Ладно, – сделала я вид, что признаю себя побежденной, раскаиваюсь и так далее, – приступайте к изложению вашей надобности. Только давайте не будем выяснять различия в наших политических взглядах. Дела так дела. Но не более того.

Халивин согласился.

– Наконец-то вы начали рассуждать здраво, – поощрительно улыбнулся он. Возьми конфетку с полочки, детка. Ты стала сговорчивей и умнее.

Я промолчала. Пусть думает так, как ему нравится.

– Дело в том, что у меня украли одну вещь, – вздохнул он.

– Любимую коллекционную трубку? – съязвила я, не удержавшись. – Ту, из которой Иосиф Виссарионович выпускал колечки дыма в лицо Троцкому?

Нынешний вождь явно страдал от недостатка оптимизма. Во всяком случае, с чувством юмора у него было не очень. Поэтому он нахмурился.

– Стыдно смеяться над святынями, – назидательно произнес он. – Ваше поколение, девочка, не имеет идеалов. В этом трагедия…

Он поцокал языком, показывая, как его огорчает факт отсутствия у меня идеалов.

У меня не было особого желания обсуждать с ним свои идеалы. Я промолчала.

– Вернемся к интересующей меня проблеме, – пробормотал Халивин. – Ваше ерничество начинает меня утомлять. Так вот, о вас рассказывают чудеса, Таня. Будто ваша интуиция помогает вам распутывать дела, которые не под силу остальным работникам милиции.

– Я не работник милиции, – честно призналась я. – Я представитель ненавистного вам частного сектора. Можно сказать, акула капитализма.

С этими словами я безмятежно улыбнулась.

Он пропустил мои слова мимо ушей и продолжал:

– У меня пропала очень важная вещица. Ее украли. И теперь, Танечка, мне нужна ваша помощь. Потому что, если эту самую вещицу не вернуть, никто нам с вами не поможет.

– Боже, – выдохнула я голосом, полным скорби, – что же у вас такое украли? Неужели чемоданчик с ядерной кнопкой? Неужели у вас был такой же, как, по слухам, имеется у президента?

– Нет, – отмахнулся он пренебрежительно, – украли вещь куда более опасную и важную. С ее помощью могут погубить все, во что я вкладывал свои силы, энергию, душу, наконец…

Он совсем расстроился. Мне даже показалось, что в уголках глаз Халивина предательски блеснула слеза.

– Так, – кивнула я, – значит, вас ограбили. И что, простите, у вас экспроприировали? Должна же я иметь хоть какое-то представление о том, что мне следует отыскать.

Какое-то время он молчал.

– Пока я не могу вам этого сказать, – наконец печально проронил он.

– Ага. Я поняла, – сказала я. – Значит, вы хотите, чтобы я отправилась в неизвестном направлении на поиски того, о чем вы не желаете мне сказать. Мило…

Я сделала попытку подняться.

* * *