Алмазная лихорадка

– Наоборот. Нужно его впустить, – убежденно сказала я, доставая из своего чемодана кусок прочного нейлонового шнура с петлей на конце. – Он все равно будет нас пасти. А так мы сможем из него что-нибудь вытянуть, – я взлетела на верхнюю полку и распорядилась: – Чижов, готовьте наручники! Анатолий Витальич, вы сядьте подальше от входа и ни во что не вмешивайтесь… Вы, Чижов, предложите сейчас этому уроду свободное место и, едва он войдет, постарайтесь его вырубить – вспомните семьдесят девятый год!

Мне было немного странно, что они не стали мне прекословить, но, может быть, в минуту опасности мозги у них работали лучше. Чижов, достав из-под сиденья наручники, положил их в карман пиджака и, откашлявшись, точно докладчик перед выступлением, выглянул в коридор.

– Это… Молодой человек! – сказал он неестественным голосом. – Иди к нам, тут есть место…

– А я чего говорил! – заорал молодой человек и загрохотал в сторону нашего купе.

Чижов слегка отступил назад и, сделав замкнутое лицо, недвусмысленно принял боксерскую стойку. Я спокойно залегла на верхней полке, держа наготове удавку.

Парень влетел в купе и с одного взгляда оценил ситуацию. Это было животное, идеально созданное природой для смертельных схваток, – мы не учли этого. Едва за его спиной хрястнула дверь, бритый неуловимым скользящим движением опустил в карман кулак и тут же его вынул, уже окольцованным никелированным кастетом.

Чижов не стал раздумывать и немедленно провел прямой левой в челюсть. Он почти достиг цели, но противник, демонстрируя отменную реакцию, отклонился назад и погасил удар.

Чижов добавил правой по корпусу, и парень отлетел, врезавшись спиной в дверь. Но он тут же оттолкнулся от нее и, заревев как бык, очертя голову бросился на Чижова. Боксер без труда закрылся от удара, но на его руках не было перчаток, и он остановил сталь кастета голой кистью. Я услышала короткий хруст ломающихся костей и увидела, как застыло лицо Чижова. Он невольно отступил на шаг и уперся в столик. Туша белобрысого метнулась вперед, сверкнул кастет.

И в этот миг, с хладнокровием ковбоя, заарканивающего на ферме годовалого бычка, я с высоты своего положения накинула на шею громилы нейлоновую петлю и стремительным движением затянула ее.

Он, впопыхах меня не заметивший вовсе, испытал мгновенное и жуткое потрясение. Неведомая беспощадная сила внезапно и непонятно сдавила смертельной хваткой его гортань. Он инстинктивно остановился и судорожно вцепился руками в отказавшее вдруг горло. По-моему, он хотел проверить, не испортилось ли что-нибудь в его организме.

Этого мгновения мне как раз хватило, чтобы перекинуть шнур через стальной крючок, вделанный в панель, и, используя его как блок, еще туже затянуть петлю. Белобрысый захрипел и безвольно ткнулся вперед.

Чижову это было на руку. Не на ту, левую, что плетью висела вдоль его тела, а на правую, которая была в порядке, – в удар он вложил всю свою ненависть и досаду.

Бил он ниже пояса, что выглядело не совсем спортивно, но удивительно эффективно. Наш противник дернулся всей своей тушей, словно в агонии, и мешком повис на веревке, подогнув слабеющие колени. Он уже был без сознания. Я отпустила веревку, и громоздкое тело повалилось на пол, попутно шарахнувшись дважды головой – о столик и нижнюю полку.

Я соскользнула вниз и помогла Чижову застегнуть на запястьях бандита наручники. Потом я ослабила петлю и убедилась, что белобрысый еще дышит.

Тем временем Капустин лихорадочно и бестолково пытался опустить раму вагонного окна. Он был катастрофически бледен. Руки его тряслись. Наконец ему удалось справиться с окном, и в купе ворвался ледяной, пронизанный ночной сыростью ветер. Капустин по пояс вывалился из вагона, и его вырвало.

У меня есть хорошая привычка брать в дорогу аптечку, и мне удалось наложить на поврежденную руку Чижова довольно приличную шину. У него, по всей видимости, были перебиты пястные кости, но держался он стойко и только изредка шепотом матерился.

Пока я возилась с боксером, Капустин пришел в себя, утерся носовым платком, закрыл окно и, подняв сиденье, достал из своего багажника бутылку коньяка. Он отхлебнул прямо из горлышка, порозовел и обрел способность говорить.

– Какой кошмар! – сказал он, с непонятным выражением на лице меня разглядывая. – Вы что – в спецназе служили, что ли?

– Вроде того, – сказала я.

– Ну, дела! – покачал он головой. – От вас лучше держаться подальше… А что теперь с этим делать? – он показал на белобрысого, который все еще не пришел в себя.

– Во-первых, связать ноги, – ответила я. – Чижов, заприте-ка дверь!

Тем же нейлоновым шнуром я надежно связала громиле ноги и, поднявшись, продолжила:

– Во-вторых, нам всем нужно выпить, а в-третьих, снять с этого типа допрос. Остальное – по обстоятельствам.

Капустин не стал больше ничего спрашивать. На столе появились стаканы, и мы в полном молчании выпили, точно бойцы перед атакой. В это время зашевелился и застонал пришедший в сознание белобрысый. Он дергался, словно рыба, выброшенная на песок, и никак не мог понять, какая сила мешает ему подняться и отмолотить дешевых фраеров, лакающих в двух шагах от него дорогой коньяк.

Втроем мы подняли его тушу с пола и кое-как усадили на нижнюю полку, а сами, устроившись напротив, хорошенько осмотрели его. Выглядел он отвратительно – с лица его еще не сошла багрово-синюшная краска, и вдобавок при падении он рассек себе кожу на лбу и на правой скуле. Теперь из ран текла кровь, заливая почти все лицо.

– Ну, падлы… – с трудом выговорил парень и с тоской посмотрел на стальные браслеты, стягивающие его руки.

– Ты на Лукьяна работаешь? – вдруг спросил Капустин.

Парень ответил ему быстрым злобным взглядом.

Я пошевелила мозгами и вспомнила – «Лукьян», охранное агентство! По слухам, эти ребята занимались тем, что охраняли мелких предпринимателей. В основном от самих себя. Вот, значит, кто был главным конкурентом братьев Капустиных! Умеренный криминал против криминала убежденного. Обычный для нашего времени, но весьма неприятный конфликт.

Я достала из своего чемодана карту и принялась ее изучать. Все остальные с недоумением наблюдали за мной. Наконец я нашла что искала и, отложив карту, обратилась к отморозку:

– Что ты парень крутой, видно за версту. Поэтому не буду тебя стращать и уговаривать. Ты нам ничего, конечно, не скажешь.

Как бы подтверждая мои слова, белобрысый горделиво усмехнулся, и его поросячьи глазки вызывающе засверкали.

– Я предлагаю тебе другой вариант, – как ни в чем не бывало продолжила я. – Минут через десять мы будем проезжать мост. Длина его шестьдесят-семьдесят метров. Внизу холодная река. Мы опустим тебя головой вниз из нашего окна и будем придерживать за ноги, чтобы ты мог полюбоваться речным пейзажем. А пока ты будешь отдыхать, мы возьмем у тебя интервью. Если захочешь – ответишь на наши вопросы. Но учти, времени у тебя будет немного – ровно на длину моста. Все понял? А теперь я продиктую вопросы, чтобы ты мог хорошенько подготовиться. Вот они: кто тебя послал? Кто твой спутник? Что планирует твой хозяин дальше? Вот, пожалуй, и все. Как видишь, вопросы несложные. Сложнее будет остаться в живых, упав с железнодорожного моста в реку, да еще в наручниках. Если, конечно, тебя зовут не Гарри Гудини…

Белобрысому имя Гудини ничего не говорило, но он задумался. Потом он сдержанно произнес:

– А ты баба центровая… – В его устах это прозвучало как изысканный комплимент. – Но ты прикинь, если я тебе все нарисую, мне, один хрен, не жить. У нас такого не прощают.

– Значит, выбираешь реку? – спокойно кивнула я. – Каждому – свое, как говорится. Анатолий Витальич, откройте, пожалуйста, окошко – у вас это хорошо получается. А то как бы нам мост не проехать. Кстати, – обернулась я к пленнику, – хочу предупредить – если, вися за окном, начнешь кричать, звать на помощь – выкинем сразу и интервью брать не будем!

Он молча мрачно взглянул на меня. Капустин послушно поднялся и принялся возиться с рамой. На этот раз она поддалась ему значительно скорее. В купе снова завыл ночной ветер.

Белобрысый поежился, с тоской посмотрел в черный проем окна и вдруг сказал:

– Хрен с тобой! Записывай, начальник! Значит, так было дело. Вызывает меня Лукьян и дает фотку вот этого, – он кивнул на Капустина и тут же уточнил: – Ему один из «Тандема» стукнул, мол, наши на днях должны за камушками ехать… Ну, мы на вокзале и дежурили, пока этот, с фотки, не появился. Ну и еще нам сказали – большие бабки повезут. Я насчет этого лопухнулся, не видал, как он садился, – может, отлить как раз выходил… А этого чудака, – он кивнул на Чижова, – я сразу просек. На цепи шел, как кот ученый… Я шефу позвонил. Он мне в ответ – срочно в поезд и паси этого, с цепью, до самого Коряжска. Он ребят обещал в Коряжск прислать. Они на машинах туда сейчас гонят, человек десять. Только предупреждаю по-честному, – он обвел нас значительным взглядом. – У нас на такие дела только заводных ребят посылают… Смотрите, как бы вам не пожалеть потом! Да, и вот еще что! – продолжил он. – Шеф мне говорит: в «Тандеме» только что стукачка нашего накрыли. Ему срочно отвалить нужно – возьми, говорит, и на него билет. Я послушался и чуть на поезд не опоздал из-за этого барбоса… Он теперь и нос высунуть боится… А я все искал, в какой норе вы зарылись, а вы сами меня нашли, – он еще немного подумал и сказал: – Вот и все, начальник. Сказке конец. Я только для вас ее рассказал, другим ее знать не обязательно, как ты думаешь?

– Думаю, не обязательно, – согласилась я. – А сейчас за хорошее поведение ты получишь конфетку и пойдешь гулять.

Отморозок посмотрел на меня недоверчиво, а я налила ему полный стакан коньяку и сама влила в глотку, точно сиделка у постели тяжелобольного. Когда глаза парня осоловели, я распутала шнур на его ногах и показала две вещи – ключ от наручников и шокер.

– Знаешь, что это такое? – спросила я.

Он кивнул.

– Сейчас я сниму с тебя браслеты и отведу в тамбур, – сообщила я. – Открою тебе дверь, и ты, как говорят поэты, сойдешь во мрак ночи. Если будешь рыпаться, то не сойдешь, а слетишь. Но, если будешь вести себя прилично, обещаю, что наша беседа останется между нами. Договорились?

Я сняла с него наручники. Но предварительно стащила с пальцев кастет. Отморозок проводил его печальным взглядом. С помощью полотенца он кое-как привел в порядок свое лицо и вопросительно уставился на меня.

– Анатолий Витальич, – попросила я. – Выгляните-ка в коридор – нам там никто не помешает?

Капустин открыл дверь и осторожно высунул голову наружу.

– Пусто, – сказал он удовлетворенно.

Я кивнула отморозку.

– Пошли, Рэмбо! И будь паинькой. А вы, Чижов, нас подстрахуйте.