Меня не проведешь

Бессонная ночь выдавала себя кругами под глазами. Пальцы немного дрожали. Он вернулся под утро и сначала долго молчал, а потом включил видеомагнитофон.

Он молчал и потом, когда кричала Алина. Потому что, оказывается, он следил за ней. Оказывается, она, как в дешевых романах, была пошло и банально выслежена. Ее любовь превратилась в отвратительно глупую и банальную интрижку благодаря его грязному вмешательству. А он, виновник всего этого, не сказал ни слова. Как будто стал немым. Правда, в один момент, неуловимый и быстрый, он взглянул на нее, и ей показалось, что он хотел что-то сказать, но сдержался. Остановил себя усилием воли, в его глазах мелькнула жалость, и эта жалость разозлила Алину еще сильнее.

Утром он как ни в чем не бывало поцеловал ее на прощанье и ушел на работу. И теперь она, немного успокоившись, решила отвлечь себя хотя бы чтением идиотской газеты.

Усмехнувшись тому, что от истерики она готова спастись столь нетипичным для нее занятием, она раскрыла газету и остолбенела.

С последней страницы, обведенный в траурную рамку, ей улыбался Михаил. Чашка выпала из ее рук, она даже не заметила, что кофе довольно сильно обжег ее, что на платье расплывается коричневое неотстирываемое пятно.

Она только посмотрела на это пятно растерянно, и именно из-за этого пятна по ее щекам поползли крупные слезы.

Все закончилось. Ее жизнь больше никогда не будет наполнена смыслом. И это чертово пятно никогда не отстирается.

* * *

Она долго сидела, не меняя позы, потом встала и набрала его номер. Как будто надеялась, что это обычная газетная «утка». Сейчас он подойдет к телефону. А если его нет, подойдет кто-нибудь из художников. И скажет ей, что Михаил вышел выпить кофе. Или еще куда-нибудь. Трубку действительно взяли. Но когда она попросила позвать Михаила, сначала долго молчали, а потом тихо сказали:

– Разве вы не знаете? Он погиб сегодня ночью. Его сбила машина.

Она очень тихо сказала: «Извините». Повесила трубку. Почему-то ей вспомнилось, что, когда она пришла домой, Андрей был одет. Он явно выходил. И он… Следил за ними… Ужасная мысль холодом прошла от самого мозга до пят, заставляя все тело содрогнуться от кошмара.

– Это он… – сказала она неизвестно кому, глядя в пустоту потухшими глазами, – это Андрей убил его…

И, сжав руки в кулаки, закричала, как обычная деревенская баба, громко и зло:

– Это Андрей убил Михаила!

* * *

Звонок разбудил меня со свойственной моему телефону жестокой безжалостностью. Я открыла глаза. Впрочем, иногда открыть глаза еще не значит проснуться. Поэтому я бы не сказала, что уже готова к подвигам нового дня. Для этого мне еще не мешало бы умыться ледяной водой, выпить чашку наикрепчайшего кофе, вот тогда я начну с большей уверенностью передвигаться в пространстве.

Трубку я все же подняла. И услышала:

– Алло, Таня?

– Да, я слушаю, – пробормотала я, делая вид, что проснулась уже давно, просто чем-то занята.

– Это говорит Чернецов. Ради Бога, Танечка, извините, но мне необходимо с вами встретиться.

Его голос выдавал, что он находится в состоянии истерики. Что-то случилось, хотя с ним, бедным, и так случилась масса неприятностей.

– Хорошо, – согласилась я довольно необдуманно, поскольку опять позволила эмоциям победить разум – честно говоря, мне стало его до невыносимости жалко.

– Я подъеду к вам через полчаса, – выдохнул он облегченно.

«Да, – подумала я, – если меня не скосит гангстерская пуля, то уж непременно сгубит доброта». Что-то с этой самой добротой надо было делать. Поскольку иногда именно она мешала мне хотя бы какой-то период времени пожить спокойно.

* * *

Если при нашей первой встрече он поразил меня неуверенностью в себе, то теперь он и вовсе походил на загнанную дичь. Он влетел в мою комнату с таким видом, будто за ним гонится стая гончих псов. Плюхнувшись со всего размаха в кресло, он обхватил голову руками и простонал:

– Что мне делать, Таня?

Ей-Богу, я не знала, что ему делать. Можно было, конечно, отсоветовать ему обратиться к трудам классиков с попыткой найти там ответ. Но, как я поняла из уроков литературы, классики и сами особенно не знали толком, что делать. А вечный совет моей бабушки, что надо «снять штаны и бегать», был несколько неуместен в свете происходящих вокруг нас событий.

Поэтому мне не оставалось ничего, кроме как пожать плечами и участливо поинтересоваться, что случилось с моим гостем такого, чего он никак не мог предвидеть.

– Она обвиняет меня в том, что я убил Михаила, – простонал он, не отнимая от лица рук, – она считает, что я задавил его. Понимаете?

Я поняла. Ситуация действительно выглядела отвратительной. Тем более что он вполне мог быть подозреваем в этом.

Во-первых, он запросто мог проследовать за нами и, подождав некоторое время, нанести удар. Поскольку у него имелся мотив, то вполне логично было заподозрить его в убийстве.

Во-вторых… Впрочем, все предположения разбивались об одно доказательство его невиновности – он знал, что за его женой следят. А это значило, что если бы он и хотел убить, не стал бы вызывать меня, а выследил бы все один, зачем ему лишние свидетели?

Человек, сбивший Михаила, не знал, что их видят. В состоянии аффекта он тоже не находился, так как все было рассчитано до мелочей. И выполнено с таким самообладанием, что оставалось только позавидовать.

Кажется, он плакал. Тихонечко и по-детски. Вернее, по-щенячьи поскуливая. Я сделала вид, что не заметила этого.

– Извините, – прошептал он, – просто столько всего навалилось…

– Ничего, – кивнула я ему ободряюще, – только нам с вами некогда заниматься плачем Ярославны. Давайте постараемся все проанализировать.

– Хорошо, – сказал он. – Вы ведь мне поможете, Таня?

Ну что я могла поделать? Передо мной сидел отчаявшийся, постаревший человек, и, как ни крути, помочь ему могла только я – мне пришлось согласиться на дальнейшее расследование.

* * *

Конечно, первым делом я попыталась связаться с Алиной. После моих долгих телефонных уговоров она все-таки разрешила мне приехать. Чернецов поведал ей, что нанял меня для расследования. Это было глупостью с его стороны, поскольку Алина была довольно умной и быстро смекнула, что именно я и являюсь той «сволочью», которая подглядывала за ней в дверную щелку по просьбе ее мужа.

Вполне естественно, что я не вызвала у нее симпатии. Холодная приветливость Алины убивала наповал, выглядело это примерно так: «Я, конечно, поговорю с вами из вежливости, но не рассчитывайте на многое».

Я сделала несколько попыток добиться хоть какого-то контакта, но все было тщетно. Фактически Алинино поведение говорило об отказе разговаривать. На все интересующие меня вопросы она или отвечала, сжав зубы, односложно и не очень внятно, или просто пожимала плечами. Наконец ей прискучила эта игра, и она совершенно невежливо встала, всем видом показывая мне, что аудиенция закончена.

И все-таки мне удалось узнать пусть немного, но кое-что полезное. Во-первых, я узнала адрес жены Михаила. Во-вторых, крайне нелюбезно, но все-таки Алина сказала, что последнее время он чего-то очень опасался. Она даже рекомендовала ему обратиться к психоаналитику, но он сказал, что это здесь ни при чем – просто ранее он ввязался в историю… Тут он оборвал речь на полуслове, и больше они к этому не возвращались.

Про историю их отношений она отказалась особенно распространяться, но я поняла, что они вместе учились в художественном училище, влюбились, но не поженились, а даже наоборот – поссорились, причем так глупо, как это свойственно только очень молодым и горячим натурам.

Предлог для ссоры был из серии «ты меня не понимаешь» и перерос в глобальный конфликт так незаметно и прочно, что бедный Михаил с горя сел на иглу, в чем ему очень помогла его нынешняя супруга, работавшая медсестрой и питавшая к нему пламенную страсть, позже он на ней женился. Алина тоже вышла замуж, и они очень долго друг друга не видели. Встретились случайно, на какой-то выставке. И прежняя любовь вспыхнула с новой, еще более сокрушительной силой.

Обычная история. Таких много.

Так что, вытянув клещами из Алины все, что можно, я отправилась дальше. А именно – к той самой супруге Михаила.

* * *

Я вошла в изрядно заплеванный подъезд, в очередной раз порадовавшись, что в моем доме нет мусоропровода. Потому что в этом доме он был, о чем свидетельствовали горы мусора на каждом этаже, и от запахов, царящих здесь, можно было навечно потерять аппетит. В лифте, призванном отвезти меня на требуемый девятый этаж, тоже было муторно находиться. Во-первых, наши лифты уже давно используются исключительно как общественные туалеты, а во-вторых, они почему-то так дребезжат и скрипят, что сразу становится страшно, что сейчас ты либо застрянешь между пятым и четвертым этажами и окажешься замурованным и вынужденным терпеть зловоние довольно долгое время, либо и вовсе полетишь вместе с лифтом в шахту, не успев ни с кем попрощаться.