На двух тронах

«Вот уж, на самом деле, никогда не знаешь, что к чему приведет», – удовлетворенно подумала я, однако ничем не выдала тот вихрь мыслей, который пронесся в моей голове при виде секретарши.

– Вы к Максиму Леонидовичу? – не оборачиваясь, спросила она, высморкалась в платок, несколько раз шумно выдохнула и только после этого посмотрела на меня, заметно стесняясь покрасневших от недавних слез глаз. – Ой, – спохватилась она, увидев Сонечку у меня на руках. – Вы, наверное, новая няня, – предположила она, направляясь к кабинету шефа, чтобы открыть передо мной дверь.

Я лишь вежливо улыбнулась ей в ответ, не считая нужным пускаться в объяснения, что присматриваю за девочкой, находясь при этом совсем на иной должности, тем более что секретарша вполне могла оказаться на стороне рейдеров, и весть о телохранителе, нанятом специально для девочки, вряд ли ее обрадует. И это предположение совсем не лишено оснований, если вспомнить, с кем всего несколько минут назад она спорила возле «Магнолии».

Секретарша Платова была обладательницей довольно приятной, даже красивой внешности, но вид имела строгий и даже какой-то трагический. По моему заключению, такому впечатлению способствовали не только правильные черты ее лица, но и серый костюм в тонкую полоску вкупе с собранными на затылке в пучок волосами и скорбно поджатыми губами. Девушка выглядела очень печальной, в глазах остался влажный блеск недавних слез, щеки были бледны, а руки, когда она потянулась, чтобы открыть дверь в кабинет шефа, слегка дрожали. У меня не осталось сомнений, что именно эту девушку я видела рядом с владельцем «Магнолии», но спрашивать напрямую я не стала, дело было слишком серьезным, и каждое действие следовало хорошенько обдумать, прежде чем подвергать опасности жизнь человека, и ни кого-нибудь, а брата клиентки.

– А, Евгения, – Максим поднялся мне навстречу со своего помпезного кожаного кресла, больше напоминавшего царский трон, нежели офисный стул. – Катя, сообрази нам чайку, – бросил он секретарше через плечо и другим, нежно-заботливым голосом произнес: – Ой, моя лапочка, девочка моя, иди скорее к папочке, – лицо владельца «Астерры» расплылось от умиления, он с неподдельным восторгом взял девочку у меня из рук и с радостным вздохом прижал ее к груди. – Что ты застыла! – вдруг сухо осведомился он, подняв глаза и заметив, что Катя, не мигая, смотрит на него с дочерью, и взгляд ее стал до неприятного мрачным.

– Ах, нет, ничего, простите, я сейчас, – суетливо оправдываясь, секретарша заспешила к двери, но я успела заметить, что от обидных слов шефа на глаза у нее опять навернулись слезы.

Меня очень удивила такая сентиментальность девушки, в комнате после ее ухода повисло какое-то напряжение, у меня стало зарождаться подозрение, что я стала невольной свидетельницей отголосков какого-то давнего конфликта или былого непонимания, когда-то возникшего между шефом и секретаршей, но выяснять подробности я не стала, заняв выжидательную позицию.

– Ну, что там Лика? – с некоторым раздражением в голосе спросил у меня Максим, дав Сонечке, чтобы развлечь ее, свои часы, которые даже на первый неискушенный взгляд были слишком дорогими, чтобы играть роль погремушки, но свои комментарии я благоразумно оставила при себе. В голове немедленно всплыла народная мудрость: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не… и так далее.

– Прихорашивается, – я равнодушно пожала плечами.

– Вот ведь упрямая баба, сказал же: из дома ни ногой! – Платов повысил голос и даже погрозил пальцем кому-то невидимому, судя по всему, супруге. Почувствовав его настроение, Соня стала кукситься. – А что мы расстраиваемся, все же хорошо, – спохватился Максим и вернул в свой голос ласковые нотки. – Хотя на то она и женщина, на то она и мама, чтобы всегда быть красивой, – принялся он успокаивать, как мне показалось, не только дочь, но и самого себя.

Я еле сдержалась, чтоб не фыркнуть, вспомнив кошмарное кислотно-зеленое платье вкупе с леопардовыми ботфортами на шпильке, в которые вырядилась этим утром супруга владельца «Астерры», и количество косметики, нанесенное ею на ее еще довольно молодое лицо. И, замечу, весь этот раскрас прослужил ей не более часа, а точнее, пока мы добирались до клиники, ведь перед процедурами косметолог тщательно очистила от декора лицо жены хозяина.

– Чай, – сбившимся на визг голосом неожиданно оповестила нас секретарша, которая как раз появилась в дверях с подносом и тоже стала свидетельницей последней фразы Платова. – Руки девушки тряслись, когда она быстро сервировала столик, а щеки пылали, словно она еле сдерживала гнев, а, возможно, новую порцию слез. Я со всевозрастающим интересом следила за ее реакцией и полным равнодушием Максима.

«Понятно, почему он ее держит. – Глядя на ровную, очень напряженную, затянутую в серую ткань костюма спину спешащей к двери секретарши, подумала я. – Вся ее нервозность с лихвой компенсируется сдержанностью при выборе нарядов, а это для явно уставшего от яркого безвкусия смахивающей на попугая супруги Платова является своего рода отдушиной, или как там следует называть успокаивающие раздраженный взор картинки».

– «Магнолия» и «Астерра» на одной улице? – без вступления сразу приступила я к делу, едва секретарша вышла, понимая, что и так отвлеклась на лишнее, засорив голову никчемными выводами по поводу ее одежды.

– Да, – насторожился Максим.

– И кто первым занял территорию?

– Они, – медленно протянул Максим, соображая. – Ах, вот вы о чем?! – вдруг догадался он. – Я еще раз хотел бы вам напомнить, что с этой проблемой я справлюсь сам, и мне все эти рассуждения и самому уже приходили в голову, я все решу вместе со своей охраной и юристами, ваше дело защищать мою дочь! – Он слегка повысил голос, в котором читалось явное раздражение. Девочка стала хныкать. – Ну вот, – Платов посмотрел на меня с укором.

– Гм, – я ответила ему спокойным взглядом, взяла сухой крекер из вазочки, принесенной Катей, и сунула девочке в ручку. Соня с радостью зажала губами лакомство, пытаясь разгрызть его всеми своими четырьмя новенькими зубками. – Я спросила это лишь потому, что для сохранности вашей дочери я должна обладать полной информацией. Раз «Магнолия» и «Астерра» на одной улице, а владельца конкурирующего салона вы, Максим, считаете главарем рейдеров, то вполне логично, что нахождение в непосредственной близости от возможных похитителей для девочки небезопасно. Это раз! – не повышая голоса, принялась объяснять я. Платов внимательно слушал и не перебивал. – Второе, вы говорили про проверки и тайную информацию о счете, узнать которую извне сложно, а, значит, справедливо предположить, что в офисе работает предатель. Кто-то сливает информацию конкурентам, и этот кто-то опасен, раз пошел на такой риск, и мы пока не знаем, что за следующую задачу после кражи документов ему поручат, ведь, как я понимаю, вопрос с похитителями не решен, и угроза ребенку сохраняется? А проделывает все это злоумышленник, похоже, здесь же, в этом офисе, в непосредственной близости от той же «Магнолии», ведь во второй клинике, как вы говорили, из офисного персонала только администратор и никакой документации, кроме кассы да журнала клиентов, там нет…

– И что? – Максим, судя по его лицу, уже и сам догадался, но все же спросил, чтобы услышать мое мнение.

– То, что визиты на папину работу следует запретить совсем, по крайней мере, пока вы не узнаете имя предателя и не будете точно знать, кто стоит за рейдерством.

– Простите, Евгения, мою реакцию, возможно, я был груб, но понять меня можно: вся эта ситуация просто сводит меня с ума. Я уже и сам думал, что кто-то из моего окружения помогает Смелову, но кто, я ведь не беру на работу случайных людей, все проверены, все пришли по рекомендации и работают уже давно. Почему сейчас? Почему вдруг кто-то решился на предательство именно сейчас? – Задавая свой риторический вопрос, Максим смотрел на меня полными боли глазами, но я не могла, как ни старалась, разделить его меланхолии. Вся эта сопливая мишура меня волновала мало, я должна была прежде всего делать свою работу, а расслабляться и лить слезы, хотя последнее я не проделывала уже очень давно, можно только в минуты досуга, да и то, если в этом есть острая душевная потребность.