Цена случайной ночи

* * *

Приехав домой, я первым делом достала свои магические косточки и раскинула их, присев на диван. Вот что мне выдали мои маленькие оракулы:

20+25+10 – «Да, действительно жалок тот, в ком совесть не чиста».

Ну что ж, надеюсь, что это камень не в мой огород. Даже если мне и приходилось врать в своей жизни – а мне, каюсь, действительно приходилось это делать, и весьма часто, – никак не могу сказать, что совесть моя нечиста. Видимо, они имеют в виду или судью Антипова, или адвоката Лисицкого, или их обоих, что всего вероятнее. И это еще раз говорит о том, что с ними необходимо встретиться. Нет, все-таки хорошо, что я стала частным детективом, а не пошла работать в народный суд или не осталась в прокуратуре. Не нужно теперь брать взятки и заключать сделки с собственной совестью, оправдывая законченных преступников и упекая за решетку невинных людей. Живу сама по себе, делаю свое дело, которое приносит доход, да еще и удовольствие – что еще нужно?

А еще нужно выпить кофе. Но это уже прямо сейчас, немедленно. Любимый напиток был приготовлен очень быстро – благо, что зерна у меня давно перемолоты, – и, поглощая кофеек, я думала о предстоящих делах.

Итак, дело Гаршина поставило перед Тамарой Шуваловой серьезные проблемы – это однозначно. Неизвестно, правда, они ли стали причиной ее гибели, тут еще надо разбираться. Прежде всего с Антиповым и Лисицким. Кроме того, чтобы ясно видеть всю картину, необходимо составить себе представление о том, что это за такие сердобольные и заботливые родственнички у незадачливого налетчика. Что это за круг? Каковы люди? Хорошо бы познакомиться с материалами «дела» Гаршина, узнать его подробности. Может быть, придется встретиться и с самим подследственным, посмотреть, что там за птица такая. Хотя понятно, что он-то лично не убивал, поскольку из камеры сделать это весьма затруднительно.

Порывшись в своей обширной коллекции визиток, я отыскала номер телефона адвоката Лисицкого Льва Романовича.

Голос человека, привыкшего к публичным выступлениям, был профессионально хорошо поставлен и даже приятен. Он довольно быстро согласился на встречу со мной, предупредив, правда, что очень занят, но минут пятнадцать уделить сможет.

Я снова засобиралась в путь-дорогу. Собственно, контора Лисицкого находилась не очень далеко от моего дома, и я снова решила пройтись пешком.

– Здравствуйте, здравствуйте, – с елейной улыбкой встретил меня Лев Романович. – Присаживайтесь, рассказывайте, что у вас за проблемы.

– Да проблемы, в общем-то, не у меня, – вздохнула я. – Я по поводу дела Гаршина.

Лисицкий понимающе закивал:

– Ну что я вам могу сказать? Дело это неоднозначное весьма… Но вам, наверное, более интересны предположения относительно возможности, скажем так, вовлечения моего клиента в другое дело…

Я кивнула.

– Мне кажется, что это абсолютно друг с другом не связано, – убежденно проговорил адвокат. – Если у нас подследственные будут убирать судей, то сами подумайте, что получится.

– Беспредел, – догадалась я.

– Вот именно! – с жаром воскликнул Лисицкий. – Вот именно! Я незнаком с подробностями убийства Шуваловой, да это меня, собственно, не так уж интересует, – чуть усмехнулся адвокат. – Но я предполагаю, что вам следует искать подозреваемого вне рамок того поля, на котором действую я.

– То есть не в окружении Гаршина? – теперь уже усмехнулась я.

– Конечно, – простодушно согласился Лев Романович. – Конечно.

– Ну а все же, можно полюбопытствовать, в чем обвиняют вашего клиента?

Лисицкий покачал головой, внимательно на меня посмотрел и ответил:

– Покушение на убийство. Но… Понимаете, Таня, в чем дело? Свидетелей того, что именно мой клиент, подчеркиваю – именно мой клиент, действовал в паре с убитым, нет. Пострадавший сначала опознал его, потом изменил свои показания, что он, мол, не совсем уверен, что тогда видел его. Понятное дело – человек находился в состоянии аффекта, испытал шок, поэтому мог ошибиться. Восприятие действительности в момент нападения и уже потом, в более спокойной обстановке милицейского кабинета, – две большие разницы.

– Значит, пострадавший изменил показания? – уточнила я.

– Да. Именно поэтому я взялся за это дело. Я, знаете ли, не занимаюсь абсолютно проигрышными делами. А здесь… Гаршин был в приятельских отношениях с убитым на месте происшествия Романовым. Но и все… И еще он похож на того человека, именно похож, – Лисицкий поднял вверх указательный палец, – на того, кто вломился в квартиру пострадавшего вместе с Романовым в тот роковой день.

– И еще, я слышала, он наркоман, – продолжила я.

– Медицинского заключения по этому поводу нет, – парировал Лисицкий. – Так что нет и доказательств. Ну а если даже это и так? Все равно ничего не доказывает. Кроме самого пострадавшего, моего подзащитного Гаршина в районе места преступления в тот день никто не видел. Отпечатков пальцев милиция не нашла.

– Потому что, наверное, они были в перчатках, – с невинным видом предположила я.

– Отпечатков нет, – невозмутимо продолжал Лев Романович. – Пострадавший в конце концов опознать Гаршина не сумел. Обвинение, правда, ссылается на кожаную куртку Гаршина, на боку которой было обнаружено отверстие от пули. Якобы тот самый пострадавший стрелял после Романова еще и в Гаршина, но сумел лишь прорвать куртку на боку, не причинив тому более никакого вреда. Мол, это доказывает вину Гаршина. Но вы же понимаете, Таня, как юрист, что сие не доказательство! Потом, прокурор еще упоминает пистолет. У моего клиента изъяли пистолет. Но из него не было выпущено ни одной пули – баллистическая экспертиза это доказала. То есть пострадавший, возможно, сам открыл стрельбу первым.

– Сыграл на опережение, – пожала плечами я. – А как, вы думаете, должен поступать хозяин квартиры, на которого совершается налет? Ждать, пока налетчики убьют его самого, чтобы потом иметь достаточные основания для самообороны?

Лисицкий еле уловимым движением глаз дал понять, что оценил мою иронию.

– Даже если представить себе, что мой подследственный был на месте преступления, то при наличии пистолета он не стал стрелять! – воскликнул адвокат. – А пострадавший выстрелил в него, хотя прямой угрозы для него тот не представлял.

– Откуда вы знаете, может быть, Гаршин просто не успел выстрелить?

Лев Романович снова покачал головой:

– Таня, наши дискуссии для меня полезны, поскольку я тренируюсь перед процессом, но для вас… Скажите, что вы сами думаете по этому поводу? Ведь дело Гаршина само по себе вас не интересует.

Я не стала вступать со Львом Романовичем в дискуссию. Он, безусловно, знает свое дело и защищает интересы клиента. А как же иначе? Но меня интересовало другое – взаимоотношения в треугольнике подсудимый – адвокат – судья. Лисицкий взялся за это дело не сразу, а после того, как другой адвокат обломал об это дело зубы. Наверное, хорошо запросил за свою работу. И наверняка получил эти деньги, раз так старается. Да, вряд ли Лев Романович сейчас расскажет мне о том, сколько ему заплатили, но это не так уж и интересно для меня.

– Ну а Шувалова придерживалась того мнения, что Гаршин виновен? – спросила я.

Лисицкий выдержал небольшую паузу и чуть склонил голову набок.

– Тамара Аркадьевна, кстати, незадолго до ее трагической кончины признавалась мне, что прямых и убедительных доказательств причастности моего клиента к попытке убийства нет. И я думаю, что она бы изменила свое мнение. Я бы постарался убедить ее…

Я не стала спорить. Хотя Костин убеждал меня совсем в другом – а именно в том, что Шувалова была уверена: Гаршин – отморозок, и место ему, естественно, в тюрьме.

– Вы хотите знать, что я сама думаю? – переспросила я. – Хорошо, я вам скажу. Родители Гаршина, насколько я поняла, довольно влиятельные люди. Естественно, они имеют возможности устранить нежелательных людей, мешающих вытащить их отпрыска. К этим людям принадлежала Тамара Шувалова. Поэтому руками неких людей Шувалова и была устранена. А дело было передано судье Антипову, у которого, по моим данным, несколько другое видение обстоятельств дела.

– Это всего лишь совпадение, – парировал Лисицкий. – Может быть, это высшие силы встали на сторону моего клиента.

«О, ну это совсем уже что-то новенькое!» – не могла я скрыть усмешку. Адвокат, опирающийся, как правило, на земные и материальные вещи в своей деятельности, вдруг вспомнил о потустороннем.

Собственно говоря, разговор можно было заканчивать. Пятнадцать минут уже истекли, более того, сверх набежало еще пять. Лев Романович, увлекшись, вроде бы как и не гнал меня, но я, по сути, свою задачу выполнила. Адвокаты вообще, как мне кажется, влюблены в свой голос, в свою манеру говорить, плести словесную вязь, опутывая ею слушателя. А если еще прибавить бархатистый тембр голоса, почти гипнотизирующий и даже убаюкивающий… В общем, Лисицкий был профессионалом и сейчас, по всей видимости, предавался нарциссизму – на моих ушах оттачивал свое мастерство и одновременно любовался им.

Я же заявила о своем присутствии. Нет сомнений в том, что этот факт вскоре станет известен подследственному, а также тем, кто стоит за ним. И если они виновны в смерти Шуваловой, то наверняка от них следует ожидать каких-то действий. А если получится, то их можно и спровоцировать. Но это все дело будущего. А сейчас пора благодарить Льва Романовича и откланиваться.

– Желаю вам удачи, Танечка, – расплылся адвокат в елейной улыбке, едва я заикнулась о том, что собираюсь уходить. – И лучше бы вам, конечно, отработать другие версии.

Я ничего не возразила на это, попрощавшись с Лисицким.

* * *

Я лежала на диване и смотрела телевизор. На часах было уже почти десять вечера, когда раздался телефонный звонок. Я подняла трубку и услышала знакомый мне восторженный голос. Это был Никита Владимирович Костин.

– Татьяна, извините, что беспокою. Но есть кое-какие новости. Нам нужно обязательно встретиться, и желательно прямо сейчас.

В его интонациях чувствовались напор и некая безапелляционность. Он был уверен в том, что собирается делать, и я, судя по всему, должна сейчас подстраиваться под него.