Коллекция грехов

– Нет, я – к Воротникову Александру Николаевичу, – сказала я и спросила: – Это ведь его квартира?

– Да, его, – подтвердила девушка.

– А вы не знаете, где он может сейчас находиться? – спросила я. – Я звонила, но никто не открыл.

– Наверняка он сейчас в своем подвале, то есть в мастерской. Творит.

Последнее слово девушка произнесла с насмешкой в голосе и сделала жест, имитировавший мазки художника по холсту.

– Спасибо, – поблагодарила я.

– Только подвал находится в соседнем доме. Там, где надпись: «Шахматный клуб», – уточнила девушка.

Я кивнула и начала спускаться. Выйдя из подъезда, я прошла в соседний двор и увидела на торце десятиэтажного дома надпись, о которой говорила девушка. Скорее всего, в нем и находится тот самый подвал, в котором «творит» Александр Воротников.

Я спустилась по лестнице, открыла железную тяжелую дверь и увидела широкий коридор, тускло освещенный одной лампочкой. В  коридоре стояли какие-то ящики и коробки. Я осторожно, стараясь ничего не задевать, стала продвигаться и вскоре обнаружила еще одну дверь. О ее существовании свидетельствовала узенька полоска света, которая пробивалась сквозь щель неплотно прикрытой двери.

Я решила открыть дверь полностью. Помещение мастерской Александра Воротникова было небольшим. В отличие от захламленного коридора, в мастерской было убрано. В центре находился мольберт, за которым стоял невысокий и довольно щуплый мужчина в футболке, бриджах и сандалиях на босу ногу. На вид ему можно было дать лет тридцать с небольшим. У художника была огненно-рыжая пышная шевелюра. Я даже подумала, что он позаимствовал для своих волос искусственную краску, настолько яркими они были. По стенам были развешены картины, причем они разительно отличались по содержанию и технике написания.

На одних полотнах я увидела вполне реалистичные зарисовки. Александр Воротников изобразил наиболее известные виды Тарасова: Ротонду, мост через Волгу, городской сад Липки. Однако другие картины вызывали недоумение, поскольку на них было что-то похожее на геометрические фигуры. Мне вспомнился один фантастический рассказ, в котором один из вымышленных миров населяли существа в виде цилиндров и треугольников. Вот нечто похожее было и на этих творениях живописца.

Между тем, Александр Воротников, видимо, уже заметил меня. Он вопросительно посмотрел на меня.

– Здравствуйте, – сказала я и шагнула в мастерскую.

– Я не пишу портреты, – отрывисто сказал Александр Воротников.

– Вы – Александр Николаевич Воротников? – решила я уточнить на всякий случай.

– Да, это я. Но я не…

– Нет, я не за портретом, – поспешила я заверить Воротникова. – Меня зовут Татьяна Александровна Иванова, и я провожу расследование по поводу убийства Владислава Митропольского. Мне необходимо задать вам несколько вопросов.

– Ладно, проходите, – пригласил Александр Воротников.

Я вошла в помещение и огляделась.

– Можете расположиться на диване, – сказал Воротников.

Я увидела у одной из стен старый, еще советского производства, диван-раскладушку. Впрочем, диван находился в хорошем состоянии, несмотря на прошедшие годы. И обивка сохранилась, и даже пружины не торчали наружу.

– Ну, задавайте свои вопросы, – сказал Александр и отошел к дальней стене мастерской.

Увидев походку художника, я поняла, почему девушка, его соседка, назвала Воротникова Гефестом. Александр довольно заметно  прихрамывал, а рыжая копна волос ассоциировалась с огненными языками пламени. И   в целом художник действительно напоминал хромоногого бога огня из древнегреческой мифологии.

– Александр Николаевич, позавчера был убит Митропольский Владислав Александрович. Как я уже сказала, я провожу расследование этого преступления. Скажите…

Я не успела закончить предложение, потому что Воротников меня перебил:

– Подождите-ка, вы меня что же, считаете виновным в его убийстве?! Я, значит, по-вашему, его убил, да?!

– Постойте, Александр Николаевич. Вы успокойтесь и выслушайте меня. Я проверяю всех, кто так или иначе общался с Владиславом Александровичем Митропольским. А вы, ко всему прочему, еще и находились с ним в конфликте, который возник из-за отказа Митропольского взять ваши картины на выставку, – объяснила я.

– Да не очень-то и нужна мне была его выставка! – снова вскричал Александр Воротников. – То, что вы видите на этих стенах, – это моя жизнь, моя душа. Да, именно так, потому что я вкладываю в свои картины самого себя. Но не все могут их понять. А знаете почему? – задал риторический вопрос художник и тут же сам на него ответил: – Да потому что многие, кто мнит себя знатоком искусства, на самом деле просто необразованные профаны! Для того чтобы понять суть моих картин, необходимо размышлять, необходимо заставить работать свой мозг, а главное – открыть свою душу высокому искусству! Естественно, гораздо проще было бы намалевать привычные сюжетики и прочий лубок. Вот такой ракурс был бы понятен недалекому большинству и принят им. Да что говорить! – Александр Воротников махнул рукой. – Веками подлинных художников никто не признавал!

Кажется, живописец уже выдохся, произнеся свой эмоциональный спич. Пора расспросить его по-настоящему.

– Александр Николаевич, скажите, что вы делали позавчера примерно около шести часов вечера и позже? – спросила я.

– Вы, значит, продолжаете меня подозревать? Ладно, я отвечу на ваш вопрос! Я работал над своими картинами вот здесь, в мастерской. А потом пошел к себе домой, – ответил Воротников.

– Во сколько это было? Во сколько часов вы пришли из мастерской домой? – уточнила я.

– Э… примерно часов в девять вечера. Или около того, – последовал ответ.

– После девяти часов вечера вы еще куда-нибудь выходили из дома? – продолжила я допрос.

– Нет, я никуда больше не выходил, – ответил художник.

– Кто-то может подтвердить, что вы действительно оставались дома? – тут же спросила я.

– Значит, все-таки продолжаете меня подозревать! Значит, вы не верите мне на слово и требуете, чтобы я назвал тех, кто может подтвердить мои слова? – снова начал заводиться Воротников.

– Да, Александр Николаевич, это было бы очень кстати, – сказала я.

– О господи! – мужчина схватился за свою шевелюру. – Сейчас я вам назову своих свидетелей, сейчас. В общем, когда я пришел домой, меня к себе в гости позвал сосед. Он живет этажом ниже, прямо подо мной. Он отмечал свой юбилей. Вот, значит, пришел я к нему, ну а потом, как водится на таких мероприятиях, – выпивка, гулянка и все далее по списку. Я себя не отношу к алкоголикам, но раз такое дело, то… ведь юбилеи отмечают не каждый день. Ну и вот, был я у соседа чуть ли не до часу ночи. Никуда не выходил, это все гости могут подтвердить, да и сам хозяин – тоже. Пойдемте прямо вот сию минуту ко мне домой, и вам подтвердят мое алиби, – сказал Александр Воротников.

– Хорошо, пойдемте, – согласилась я.

Художник позвонил в дверь на третьем этаже, и ее очень быстро открыли.

– А, Саша, это ты! Проходи, дорогой! Всегда рад поговорить с тобой за жизнь, – радушно пригласил Воротникова высокий мужчина лет пятидесяти.

– Я в общем-то по делу пришел, Михаил Борисыч. Требуется, чтобы ты подтвердил, что я позавчера на твоем юбилее был и никуда до часу ночи не отлучался, – сказал Александр Воротников.

– А что случилось-то? – недоуменно спросил юбиляр.

– Так вот, как раз позавчера был убит один мужчина, и частный детектив, – Воротников кивнул на меня, – хочет удостовериться, что я его не убивал.

– Подожди-ка, Саша, чего-то я не понял… так это тебя, что ли, считают убийцей? – спросил сосед Александра.

– Ну да. Видишь, как легко приклеивают ярлыки? Одно слово, и ты уже убийца! – с  обидой воскликнул Воротников.

– Девушка! – Михаил Борисович повернулся ко мне. – Да какой из Саши убийца? Ну что вы в самом-то деле? Из него убийца как из меня балерина, ей-богу! И потом, мы же позавчера на самом деле просидели почти всю ночь. Саша, правда, раньше всех ушел, а мы еще продолжали. Давайте мы сейчас все дружно пойдем в полицию и подтвердим, что Саша никуда не выходил. Я и гостей своих могу обзвонить, чтобы они тоже пришли. Для массовости, значит.

В общем-то я уже и сама понимала, что вряд ли Александр Воротников мог убить Владислава Митропольского. Во-первых, у художника имеются свидетели. Во-вторых, Воротников был уже, надо полагать, в хорошем подпитии. Не мог он нанести в таком состоянии смертельный удар. Наконец, хромота художника тоже исключала его причастность к убийству Владислава Митропольского.

Я вышла из подъезда. Поеду-ка я теперь в управление полиции. Надеюсь, что Кирьянов уже у себя в кабинете.