Собеседник его, разумеется, молчал. Тут все молчат. Сколько хочешь можно упражняться в красноречии, и никто не возразит.
– Петрович, – тихонько, чтобы не напугать старика, позвала я. – Здравствуйте.
Он на мгновенье замер от неожиданности, потом медленно повернул голову:
– Здорово, коль не шутишь. А ты кто такая? Чего в такую рань пожаловала? – И он отхлебнул толику милого сердцу напитка.
– У меня к вам есть одно дело. Давайте пройдем в ординаторскую.
Как вы понимаете, дорогой читатель, беседовать в этом помещении мне ни капельки не хотелось. Я и так уже с трудом сдерживалась – тосты запросились наружу.
Старик, все еще бормоча, направился к двери:
– Ни свет ни заря. И покою никакого. От жисть пошла. Чего ж тебе надо-то, красавица? Я те вроде как и не припомню.
Мы вошли с ним в ординаторскую, и Петрович указал мне на стул, стоявший около стола:
– Садись вот тут, – и снова хлебнул.
Я села и сразу выставила принесенную бутылку, дабы настроить старика на хорошую волну:
– Это вам.
Дедок и удивился, и обрадовался одновременно:
– М-м! Чего это вдруг?
Я не стала долго ходить вокруг да около:
– А это плата за информацию.
– Какую? – старик сразу насторожился.
Я засмеялась:
– Что так напугались? Государственной тайны от вас все равно не узнать. Верно?
– Да мало ли. Я ж тебя не знаю.
– Знаете. Просто вы забыли. Мы с вами уже однажды беседовали.
И я назвалась журналисткой, пишущей статью о Губере, директоре, умершем от лучевой болезни.
Ведь частных детективов не больно жалуют.
– Мне вот почему-то кажется, что его смерть подстроена. Как вы думаете?
При этом я польстила старику на всю катушку, наговорила массу комплиментов, которых он, естественно, и не заслуживал.
Петрович расплылся в улыбке и, изучая заветную емкость, многозначительно произнес:
– Я вот тоже так подумал. Михалыч говорил, что у него в желудке снотворное обнаружено. Не смертельная, правда, доза. Но было дело. Вопрос возникает. Какой, как думаешь? – старик многозначительно поднял вверх узловатый указательный палец.
– И какой же?
– Чего это он, выпив таблетки, спать не пошел? О! Зачем он пил их тогда?
– Действительно.
Я знала, что старик любил благодарного слушателя, и не мешала ему. Я уже убедилась, что те сведения, что он может мне выложить, обязательно пригодятся. Старик в общем-то неглупый. И, повидав на своем веку всякого, умеет делать правильные выводы.
Петрович достал из кармана смятую пачку «Астры», извлек из нее замусоленный «бычок» и, галантно поинтересовавшись, не возражаю ли я, закурил.
Я не возражала. С удовольствием и сама бы смольнула, но, боясь, что дедок переключится на тему порочности теперешней молодежи, не стала закуривать.
Он затянулся пару раз, проглотил остатки своего «коктейля» и продолжил разговор:
– Вот я и говорю: не болел тебе мужик, не горел. Никаких таких признаков лучевой болезни раньше у него не было, и тут на тебе – помер в одночасье. Как первый ликвидатор чернобыльской аварии. – Старик затушил «бычок», взял бутылку, принесенную мной, и начал над ней колдовать, пытаясь применить имеющиеся подручные средства для того, чтобы ее откупорить.
– Щас я, – он вышел на минутку и вернулся со складным ножом, где имелся штопор.
– Он по турпутевке куда-то ездил, а там у них какая-то экскурсия на атомную станцию была, – возразила я, наблюдая за его действиями. Дедуська наконец-то справился с поставленной задачей и опять причастился.
– По путевке-то он ездил, знамо дело. Токмо Михалыч (это потрошитель наш) сказал, что так облучиться – это только если около ядерного реактора заснуть мертвецким сном. А ты говоришь – турпутевка. Так-то вот, – старикашка прищелкнул языком, – у этого мужика все в полном комплекте – и лейкоцитарные провалы, и увеличения селезенки, и изменения в костном мозге.
Время приближалось к восьми, я решила, что пора двигать дальше. И, поблагодарив Петровича за милую беседу, вышла из здания. Студент закрыл за мной дверь.
Я села в автомобиль и закурила, обдумывая сказанное старикашкой.
Вполне возможно, что смерть Губера подстроена. Обыск его кабинета с целью обнаружить радиоактивные вещества – дело бесполезное.
Если Ирина действительно убила своего мужа таким способом, то, разумеется, она не будет держать ничего подобного дома. Не такая она дура, чтобы себя гробить. Интересно, есть ли в доме Губера домработница?
Докурив сигарету, я достала из бардачка сотовый и позвонила Кире на работу. У меня появились кое-какие новые идеи. Трубку в его кабинете никто не взял.
Оказалось, что он еще дома, но ужасно торопится.
– Если надо чего, подгребай в отделение. Я сейчас туда – на всех парусах.
Опаздывает, бедняга.
* * *
Когда я подъехала к отделению УВД, майор был уже на месте и пил свой утренний чай.
– Салют опоздавшим на работу, – поприветствовала его я.
– Здравствуй, здравствуй, Танечка. Только разве тебе не известно, что начальство не опаздывает, а задерживается? Садись. Присоединяйся. – Он достал из ящика стола еще один стакан и налил мне крепкого ароматного чая. – На, пей. На работе всегда самый вкусный чай.