Свободное падение

– Да нет, – отмахнулся Матвей. – Ангелина – мой помощник, секретарь. Я часто с ней общаюсь, но это только по работе. Ты что, приревновала? – он, смеясь, снова попытался обнять ее, решив, что в этом и есть вся проблема, и успокоившись.

– Дело не только в ней, – оттолкнула она его. – Когда поженились, мы жили нашими отношениями, не могли оторваться друг от друга, наговориться. Просто лежали на узком диване, обнявшись, и нам не было тесно и ничего больше не хотелось. А теперь мы сидим на нем по разные стороны и между нами пустота. Я тебя больше не интересую. Ты вспоминаешь обо мне иногда, когда ниже пояса прижмет, будто я резиновая кукла, которую можно до времени подержать в шкафу и достать по необходимости. Мы даже не разговариваем. Ты всегда либо на работе, либо думаешь о работе, либо устал от работы. Я-то где в твоей жизни? Нет меня, и давно нет. Я тень, мелькающая по квартире. Ты убил во мне чувства, их больше нет.

– Ну знаешь! – закипел Матвей. – Ты ставишь мне в укор, что я много работаю?! Так для тебя же! Ты же вся такая красавица утонченная, которая может спать лишь на шелковых простынях, носить дорогие одежды. Ты бриллиант, тебе нужна оправа! А я простой парень, который сумел построить бизнес из ничего, голыми руками, чтобы только не быть оборванцем рядом с тобой. Ты хоть представляешь, чего мне все это стоило?! Я же все только для тебя и делал! А оказалось, что я «убил в тебе чувства».

– Да нужны мне твои деньги! – с презрением отпарировала она. – У меня и своих достаточно. Мне нужна была любовь. А где она?

– Значит, любовь? – его ноздри трепетали от гнева. Он подошел ближе к Виктории и крепко сдавил ей ладонями плечи.

– Не смей. Ты хочешь, чтобы я тебя еще и ненавидела? – грозно процедила она сквозь зубы.

– А мне все равно, – злобно усмехнулся он. – Тебе ведь не угодишь. – Резким движением он разорвал на ней блузку.

Матвей был намного сильнее, и переубедить его было уже нельзя, в нем проснулся зверь, которого не остановишь. Сопротивление Виктории только усиливало его натиск и безудержное желание показать ей свою силу, отомстить за несправедливость, сломить, думая, как животное, что, овладев женщиной, можно подчинить ее себе. Но как смешно было так заблуждаться с его стороны. Это ведь Виктория, а с ней такие шутки проделывать опасно для здоровья. Она планировала развестись с ним, но теперь просто развода ей стало мало.

После жесткого насилия было отчаянное раскаяние. Матвей умолял ее о прощении, клял себя на чем свет стоит, пытался оправдаться. Она уступила, но только внешне, потому что ей наскучило его завывание и беспомощный страх потерять ее, который был так унизителен в ее глазах.

Они мирно и даже немного весело съели праздничный ужин, выпили сверх меры вина. Он, чтобы заглушить стыд и страх, а она, чтобы на время забыть растущую с каждым часом ненависть к нему.

Глава 3

– Кислая и очень полезная для здоровья ягода клюква растет летом, а собирают ее поздно осенью. Самая сладкая клюква бывает весной, когда пролежит всю зиму в снегу. В начале апреля дети отправились на болото, – Вера Петровна вышагивала по классу и методично диктовала проверочный диктант ученикам третьего класса. – Сначала дорога была широкая. Потом она превратилась в узкую тропу. Вдоль тропы стояли сухие травы. Можно долго ходить по болоту…

Дверь в класс резко распахнулась, ударившись со стуком о стену. Вера Петровна, испугавшись, обернулась. В дверях стояла со слезами на глазах завуч Татьяна Владимировна.

– Случилось страшное горе, ребята. Умер Леонид Ильич Брежнев. Занятия отменяются. Через полчаса подходите на линейку.

Вера Петровна казалась расстроенной, она положила книгу на стол, пригладила свою длинную клетчатую юбку и пожала плечами.

– Ну что ж, ребята, тогда диктант допишем в другой день, сдайте тетради и стройтесь на линейку, – она машинально потрогала бант на блузке.

Ребята очень обрадовались представившейся возможности уклониться от занятий, но понимали, что по крайней мере в школе надо держать скорбный вид. Тихо зашуршали тетрадями, нетерпеливо шушукаясь, и защелкали замками портфелей, сложив в них свои пеналы.

На линейке в центральном холле собралась вся школа. Дети выстроились в привычном порядке. Учителя плакали. В середине зала красовался портрет усопшего генсека с черной лентой на боку. Директор школы, высокая полная женщина лет пятидесяти, Елена Борисовна, утирая слезы, начала обязательную скорбную речь о том, что ушел из жизни любимый всеми нами истинный продолжатель дел марксизма-ленинизма, человек, прошедший Великую Отечественную войну, восемнадцать лет бывший машинистом нашего поезда, едущего прямиком в светлое коммунистическое будущее.

– Сегодня мы скорбим, будем вечно помнить вклад выдающегося вождя нашей Великой Родины, и чтить заветы Ленина, как делал это нами любимый Леонид Ильич Брежнев, – с энтузиазмом декламировала директор школы. – И вы, сегодняшние октябрята, пионеры и комсомольцы, наша надежда, живите так, как прожил свою жизнь Леонид Ильич.

Раздался грохот: с чего-то вдруг очень худой и болезненного вида мальчик из 4 «б» упал в обморок. Физрук с трудовиком потащили его в медпункт.

«Неужели он так переживает? И от этого упал? Удивительно. Мне вот абсолютно нет никакого дела до этого генсека. Хотя нет, есть дело. Уроки отменили. Можно гулять. Только с кем?» – Вика Шмель осмотрелась по сторонам, выбирая спутника на сегодняшний день. Встретилась глазами с Федором. Он, как всегда, смотрел восхищенным взглядом, ловил любой намек на взаимность, которого никогда не было.

«Ну нет, опять этот коротыга, пожалуй, Виталя», – Вика остановила свой выбор на высоком мальчике с кудрявыми волосами. Виталий был хорош, красив, неглуп, заводила, с ним было весело и интересно. Ему она могла позволить за собой ухаживать, нести портфель до дома, покатать на качелях. В том, что он подойдет к ней с таким предложением сегодня по случаю выдавшегося нежданного выходного, она не сомневалась.

Чуть тише, чем обычно, ребята шумели в гардеробе, разбирая свои пальто. Вика кокетничала с Виталей, а Федор наблюдал, прислонившись к стене и делая вид, что кого-то ждет. Подходить к Вике он даже не пытался, знал, что получит отказ, читал это в ее прекрасных зеленых глазах. Он часто ловил ее взгляд, который говорил ему: «Да, я знаю о твоих чувствах, но ты еще недостоин». Но Федор был парнем упорным, не в его правилах было плакать, как жалкий Пьеро, поражения не пугали его, лишь стимулировали искать возможности достичь результата, он всегда доводил дело до конца.

В своих мечтах он был героем, покорившим ее сердце. Как и все мальчишки своего времени, он грезил о подвигах, героических поступках. И постоянно спасал Вику от хулиганов, пожара, наезда машины, даже часто ценой собственной жизни или хотя бы здоровья. А Вика обычно в этих мечтах проникалась к нему взаимной любовью. Это были сладкие, упоительные грезы, из которых его вывел удар портфелем по плечу.

– Чего? Опять пялишься на эту воображалу. Не надоело? Пойдем ко мне, папа вчера альбом Scorpions принес. Давай! Бабушка пироги печет.

Уговаривать Федора не пришлось, и вот они уже бежали по осенним улицам, размахивая портфелями и, перепрыгивая лужи, домой к другу Сене. А жил Сеня в большой коммунальной квартире с лепниной на высоких потолках и изразцовыми печами. Их семья занимала целых три комнаты. В двух смежных обитали мама и папа, а третью Сене приходилось делить с бабушкой. Комната была большая. Вдоль одной стены располагалась бабушка со своим шитьем, вязанием и книгами, а вдоль другой с большим письменным столом – Сеня.

Мальчишки шумно бежали по лестнице и вломились с гоготом в коридор. В квартире стояла тишина, жильцы были на работе, радио играло Шопена, вкусно пахло свежей выпечкой. Побросав портфели, ребята побежали сначала на кухню в надежде отхватить свежий кусок пирога.

– Привет, бабуля! – громко крикнул Сеня. – Уроки отменили, траур, Брежнев умер. Ты слышала новость?

Бабушка пригладила волосы на голове внука.

– Да, слышала, и вы не шумите так, вас отпустили не для того, чтобы хулиганить. Мойте руки, идите в комнату и тихо там сидите. Смеяться громко нельзя. Траур. Пироги принесу через десять минут.

Ребята, кривляясь, на цыпочках шли по длинному коридору, пародируя скорбный вид, а бабушка только мотала головой, глядя им вслед. Дойдя до комнаты родителей, они заговорщически переглянулись, посмотрели по сторонам и плотно прикрыли за собой тяжелую дверь. Уединившись, мальчишки распрямились и начали весело скакать, бесшумно открывая рты, будто что-то выкрикивая.

– Вот он! – Сеня осторожно двумя руками держал, как драгоценный предмет, синий квадрат заветной пластинки.

– Красивая! – Федор взял ее и повертел в руках, разглядывая обложку. – Кто это изображен?

– Не знаю. Давай доставай уже, будем слушать.

Федор осторожно достал пластинку из обложки, прочитал название первой песни:

– Blackout.

Сеня с благоговением положил пластинку на диск проигрывателя и торжественно пустил тонарм по дорожке. По ушам ударила мощная звуковая волна бас-гитары. Он испугался, что звук слишком громкий и скорее убавил. Ребята скакали по комнате, изображая играющих музыкантов, и наслаждались громом первой песни.

Дверь в комнату распахнулась, и бабушка обрушилась на них с порицаниями. Она была женщина интеллигентная и очень скромная, а то бы получили они скалкой.

– Я вас просила вести себя тихо. Вы не понимаете? В стране траур, нельзя слушать такую музыку. Мы здесь не одни, соседи кругом. Ну вам же не пять лет, должны понимать. Выключайте свой граммофон, в другой день послушаете. Пироги вам принесла. Ешьте и найдите себе нешумное занятие.

– Но, бабуля, мы убавим, тихонечко будем слушать. Нам очень надо, – загнусил по-детски разочарованный Сеня.

– Нет, только не сегодня. Это не шутки! – твердо сказала бабушка, перейдя на строгий и резкий тон.

Он обреченно остановил пластинку, грустно вложил ее в обложку и, мотнув головой другу, пригласил его на пироги. А их они пошли есть уже в комнату Сени, там больше было возможностей найти себе занятие. Решили пересмотреть огромную коллекцию марок, которую еще папа собирал, и марки были во многом редкими, а ему оставалось лишь пополнять коллекцию.

– Вкусные пироги твоя бабушка печет, – жуя с наслаждением пирог, заметил Федор.

– Да, это точно, – согласился Сеня с полным ртом. – Очень вкусно. Ты извини, что послушать не получилось. В другой раз. Но классно все начиналось и песни там отличные. Я вчера с папой слушал. Как можно будет, приходи, послушаем еще раз. Еще раз, – он рассмеялся.

Потом они валялись на большом ковре, разложив на нем марки, а пересмотрев все, глядели на лепнину на потолке и болтали.

– Как думаешь, что нужно сделать, чтобы коммунальная квартира вся стала нашей? Чтоб без соседей жить? Они должны умереть? Но тетя Зина, Валерка, семейство Карповых такие здоровые и молодые. Только если дед Андрей может помереть. Кстати о смерти. Ты что думаешь? – спросил Сеня, перевернувшись на живот.

– Не знаю. Я, в тему, врачом стать хочу. Видел однажды, врач на скорой помощи соседа уже мертвого оживил. Давил ему на грудь, в рот дышал. Он и ожил.

Сеня поморщился.

– Фу, в рот дышал?

– Да, это было здорово! И он ожил. Представляешь, во дворе у нас это было. Шел, за сердце схватился, упал. Бабки говорили, что помер. А врач приехал на скорой и оживил. Вот это я понимаю! Дух захватывает! А как они операции делают! Представляешь, человека разрезать, что-то внутри сшить или отрезать, опять зашить. И ничего, человек живет. Это я понимаю, профессия. Хочу врачом стать, лучше хирургом.