Ниночка

Иван замер с майонезом в руках, а бабушка с тарелкой, на которой лежали кусок нежной телятины и овощи, приготовленные на пару. Оба глубоко вздохнули и тяжело выдохнули. Они ненавидели табачный дым и любые другие излишества, неполезные для человеческого организма.

Неполезным тянуло из маминой комнаты, но ни бабушка, ни сам Иван ничего с этим поделать не могли. Во время редких лекций о правильном и здоровом образе жизни мама смотрела сквозь своих близких, показывая всем видом, что полностью с ними согласна. А после шла к себе в комнату и закуривала очередную сигарету, запивая ее вином, трехлитровые упаковки которого были расставлены по всей квартире и концентрировались в ее комнате.

Род занятий Екатерины Юльевны был необычен: она писала музыку к рекламным роликам. Специализировалась на йогуртах, кондитерских изделиях и детских товарах. Работу свою халтурой не считала, относилась к ней со всей серьезностью и даже гордилась ею. Еще Екатерина Юльевна написала музыку к детскому фильму и не сомневалась, что несколько созданных ею произведений, которые она постоянно совершенствовала, принесут ей мировую славу.

Мечталось именно о славе, поскольку денег за «рекламную» музыку хватало на безбедную жизнь.

Сама Катерина свои заработанные деньги не тратила – за нее это делала мама. Привыкнув к царствованию Татьяны Ивановны, Екатерина Юльевна особо этим не возмущалась. Ей, конечно же, иногда хотелось прошвырнуться по магазинам. Но из продуктов она покупала совсем не то, что было нужно для дома – например, трехлитровую банку мандаринового варенья, на которое у всех, в том числе и у нее, была аллергия, или торт размером с небольшую башенку.

Хуже было, когда Катерина рвалась улучшить домашнее хозяйство. Случайно зайдя в универмаг «Фамилия», она однажды купила шесть килограммов стирального порошка, десять пар резиновых перчаток, три упаковки мыла по шесть штук в каждой, по пути прихватила напольную керамическую вазу и пальто для любимой мамы.

Для перевозки купленного товара Катерина наняла машину и уговорила мужика помочь ей донести покупки до квартиры. Автолюбитель средних лет сначала без особого энтузиазма дотащил пакеты до лифта, но в самой квартире ему понравилось. Особенно когда Катерина предложила ему выпить белого сухого вина.

Устроившись на кухне, мужчина неправильно оценил рассеянный взгляд интересной женщины, приняв его за заигрывание, и решил остаться здесь денька на два.

Пришедшая из Сбербанка, где она три часа ждала очереди для оплаты коммунальных услуг, Татьяна Ивановна простыми русскими словами объяснила молодому человеку, что за помощь ему большое спасибо, а ловить здесь нечего. Катерина девушка дружелюбная, но не настолько, чтобы ее благодарность распространялась на постельные варианты. Просто ей неудобно указать мужчине на дверь, а вот Татьяне Ивановне очень даже удобно.

После десяти минут раскланиваний и извинений мужчина исчез из квартиры. Катерина претензий мамы не поняла и через сутки вообще забыла и о своем шопинге, и о мужичке, решившем у нее пожить.

Мыло и стиральный порошок пристроили в ванной. С пальто тоже все образовалось – маме понравился молодежный покрой. Но вот куда девать полутораметровую «вазочку», сразу выкинуть или поставить в самый темный угол, Татьяна Ивановна решала три дня.

На счастье подоспел день рождения ее сестры, и Татьяна Ивановна благополучно сплавила ей сувенир. Сестра была в восторге. Она до сих пор любила туристические походы, песни у костра и камыши-сухоцветы. Ставила она их в трехлитровые банки, а тут ей подарили сосуд, в котором смело мог поместиться не только любопытный Буратино, но и пара небольших охапок сена.

Иван маму любил, но не всегда понимал. Вот бабушку, бывшую преподавательницу математики, он и любил, и понимал, но побаивался.

Услышав, что мама к ужину не выйдет, Иван сделал расстроенное лицо, хотя перед бабушкой играть не стоило, но привычка…

– Жаль. – Он отложил на минуту вилку с ножом. – Бабуль, а как можно выселить человека, если он не соблюдает правил совместного общежития?

– Ты про кого? – прищурившись, бабушка уверенно кивнула подбородком в сторону соседей. – Юлька тебе покоя не дает?

– Но она пьет! И вид у нее… непрезентабельный, снижает высокий рейтинг нашего кооперативного дома.

– Иван, – встав у плиты привычным постаментом, как перед школьной доской, бабушка, держа ложку в руках, начала объяснять прописные истины. – Во-первых, это мы сюда переехали два года назад, а они эту кооперативную квартиру купили с первого года постройки, то есть они старожилы. Во-вторых, Юля девушка странная, но хорошая…

– Какая она девушка, ей уже тридцатник, пора за ум браться…

– Не твое, Ваня, дело, как она живет, – начала сердиться бабушка. – Чего ты к ней привязался? Да у нас полподъезда выпивает, Юля по сравнению с ними ангел. Хотя с такой отметиной на лице поневоле сопьешься.

– Дело не в лице, – отмахнулся вилкой Иван. – И вообще, она же не одна, у них семейный подряд. Муж ее так вообще на бровях приползает.

Татьяна Ивановна взяла со стола майонез и убрала в холодильник.

– Невнимательный ты к другим людям, Ваня. Юля два месяца как развелась. Ты мясо будешь доедать?

Иван посмотрел на свою тарелку.

– Нет, наелся. Как подумаю, что эта… животная живет на одном этаже со мной, так пропадает весь аппетит. И еще в квартире накурено! – откинув салфетку, Иван встал. – Спасибо, бабушка, я к себе. Попробую поработать над диссертацией.

– Иди, Ваня, работай.

Накрыв тарелку с недоеденным мясом пищевой пленкой, Татьяна Ивановна убрала еду в холодильник. Часа через два, когда у дочери иссякнет творческий запал, она возникнет на кухне и будет есть все, что найдет.

Был случай, когда Катерина съела сырой фарш, полив его соевым соусом. Однажды смолотила подряд семь пирожных эклер и утром жаловалась на легкую тошноту. Она запросто могла смазать соленый огурец малиновым вареньем и уложить все на черный хлеб с горчичкой.

И при всех кулинарных излишествах Катерина оставалась стройной интересной женщиной с прекрасной кожей и отменным здоровьем. А вот Татьяна Ивановна жестко боролась с каждой калорией, но они все равно побеждали, и постепенно тело женщины разрослось до ста двадцати килограммов.

Открыв свою почту, Иван скопировал на жесткий диск рентгеновские снимки зубов, сделанные сегодня на работе, и свои замечания и отправил на распечатку.

Пока принтер выдавал фотографии, Иван переложил бумаги в одну стопку, выровняв их до миллиметра.

По собственному расписанию он сегодня должен был просидеть за компьютером до одиннадцати.

Нина

Москва

В больнице, которую в народе звали просто «Склиф», Нину попросили сдать чемодан.

Оглядев строгим взглядом охранников, Нина все-таки отнесла чудо советского галантерейного производства – тряпичный чемодан в клеточку – в камеру хранения. Там ничему не удивлялись: в эту больницу круглосуточно приезжали со всей России и из окрестных стран.

Поплутав налегке по длинным коридорам больницы, Нина нашла отдел кадров и, постучавшись в кабинет, тут же вошла с протянутым паспортом и дипломом медсестры.

– Мне бы на работу.

Три занятые женщины смотрели на нее без всякого интереса.

– Медсестра широкого профиля? – неспешно спросила женщина средних лет. – Гражданство, как я понимаю, российское.

– Я из Новгородской области, из деревни Кашниково, – заторопилась объяснить Нина, оставаясь стоять в дверях.

– По тебе сразу видно, что Кашниково, – прокомментировала та же инспекторша. – Проходи ко мне, садись.

Нина какими-то непривычными для нее мелкими шажками прошла к столу инспекторши и села на хлипкий офисный стул. Документы положила на край стола.

Вблизи инспекторша выглядела старше, чем казалось издалека. Эффект свежести достигался макияжем и белым цветом крахмального халата, который, как известно, молодит.

На столе появились бланки.

– Только есть маленькое «но». Медсестер в нашей больнице хватает своих, у нас ведь кафедра, и они проходят практику от мединститута, а вот с нянечками – беда. Если две недели нянечкой отработаешь, то переведем в медсестры. Согласна?

– А сколько платят? – несмело спросила Нина. Услышав сумму, в три раза превышающую ее зарплату в Кашниково, тут же кивнула головой. – Согласна.

– Вот, заполняй, – преувеличенно душевно инспекторша глянула Нине в глаза и спросила тоном давней подружки: – Пьешь, много куришь?

– Не-ет, – убежденно ответила Нина. – У нас даже когда вся деревня запивает, так я держусь и спирт из аптеки не продаю и не обмениваю. Не положено. И не курю совсем, не люблю.

В тот же день Нину устроили в общежитие, и она поселилась в комнате с тремя соседками-туркменками. Женщины тоже работали нянечками и по-русски говорили плохо. На Нину они смотрели с неприязнью. Девушка была слишком крупной, белокожей, и на ее лице не было вечного беспокойства о прописке.