Убить Голиафа

– Ладно, не волнуйся. Виктора беру на себя. Завтра я тебя не отпускаю. Поедешь, как запланировала. И, как только разберёшься с сыном, возвращайся. Вакансию я придержу. Сыну уход обеспечим.

Я не сомневался, что так и будет.

– Спасибо.

Света, прижавшись ко мне, задумалась о чём-то, она явно грустила.

– Что-то не так? – спросил я её.

– Что Вы? Всё так, просто грустно и страшно, – вернулась она к Вы.

– Почему страшно? Да и кончай называть меня на Вы. Хотя бы когда мы одни.

Она кивнула, но тут же оговорилась:

– Вы, то есть ты, очень серьёзный человек, очень большой. Мне страшно даже в этом доме находиться. Как вы все здесь живёте? Разве не страшно?

Я понял, что она имеет в виду. Этот страх я не раз видел промелькивающим в глазах людей на видео.

– Я, наверное, к счастью, позабыл свой страх. Ты тоже о нём не думай. Это плата за то, что я серьёзный и большой, – повторил я её слова, которые показались мне забавными. Ими она заменила слово олигарх.

Вдруг мне в голову пришла мысль, и я тут же её озвучил:

– Светик! Давай завтра утром съездим в дом брата. Может быть, эта поездка поможет мне что-нибудь вспомнить. Ты, как доктор, будешь меня сопровождать. Ведь ты же пока моя тень.

Я впервые назвал её Светиком и мне это очень понравилось. Я понял, она мой Светик – мой солнечный лучик, за который я буду держаться, и который обязательно поможет мне обрести мою новую жизнь.

Покинули гостиную мы уже далеко за полночь. Однако это не помешало нам встать в пять утра. Не мне, а нам, потому что Свету я оставил спать с собой, не хотелось терять её даже на ночь. Тем более что я, как выяснилось, разведён, и то, что творится в моём доме, не является секретом для тех, кто в этом заинтересован. А вот кто заинтересован? С этим ещё предстоит разобраться.

Я разбудил Виктора своим звонком и попросил, чтобы через полчаса подогнали машину, объяснив ему, что хочу с утра пораньше до прихода Андрея съездить к брату. Возможно, это поможет мне что-нибудь вспомнить. Виктор засомневался:

– Может быть, не стоит.

– Стоит, – твёрдо ответил я. Если я под домашним арестом, сейчас я это узнаю. Но Виктор согласился. Значит, не под арестом.

Пока я ждал Свету (она ушла к себе переодеться), я тщательно осмотрел свою ванную комнату. Одна дверь ведёт в спальню, другая – в гардеробную. Никаких признаков своего падения я не нашёл ни в ванной, ни в гардеробной, хотя, если подумать, вряд ли они могли быть: не мог же я затылком мрамор проломить.

Когда мы со Светой вышли из дома, нас ждал лимузин и две машины сопровождения. Виктор разговаривал с Джоном, которому предстояло ехать в одной из сопровождающих машин.

– Светлана Геннадьевна пусть сядет вон в ту машину, – указал Виктор на одну из машин сопровождения, к которой направился Джон. Я хотел было возразить, но Виктор пресёк мои возражения:

– У меня к тебе разговор, Олег. Конфиденциальный.

Я понял, что Виктор хочет сообщить мне что-то важное. Так и оказалось. За полчаса мы домчались до дома брата, и за эти полчаса я узнал следующее.

Трагедия с братом действительно произошла так, как её описывала Анна Андреевна. Но, чтобы не втягивать в это дело моё имя, была проведена целая операция, в результате которой официально для всех непосвящённых произошла авария, в сми попали даже фотографии и видеозаписи разбитой машины с погибшими в ней людьми: моим братом, его семьёй и сослуживцем. Я же «грохнулся» в своей ванной комнате, когда узнал о том, что мой брат погиб вместе с семьёй. О том, что я потерял память, знает очень узкий круг приближённых, из-за чего до сих пор ко мне пускали только самых проверенных и надёжных людей, все остальные оставляли свои соболезнования за порогом. Да и эти допущенные ко мне проверенные и надёжные, почти все, о моей потере памяти не знают. Но так вечно продолжаться не может.

Похороны моего брата и его семьи прошли со всей необходимой случаю помпезностью, ведь он был выдающимся учёным. Почтить его память пришло огромное количество народа, чуть ли не вся РАН. Тот факт, что меня не было на похоронах, объяснили тем, что я упал и получил сотрясение мозга.

Теперь же, когда умерла моя мама, я непременно должен присутствовать на её похоронах, которые пройдут через два дня. Ночью уже провели вскрытие и выяснили, что причиной смерти стал обширный инфаркт миокарда. На всякий случай взяли все пробы на токсикологию, хотя в данном случае всё предельно ясно: старушка понервничала, и сердце не выдержало.

То, что Виктор назвал Анну Андреевну старушкой, как-то покоробило меня. Ей было-то всего семьдесят три года. А выглядела она чуть старше меня. Но ещё больше меня удивил тот факт, что Виктор знал, что она понервничала. Я переспросил:

– Она разве нервничала вчера?

Виктор выразил недоумение:

– На неё столько всего свалилось в последнее время. Я думаю, она нервничала постоянно. Ведь прошёл всего лишь месяц с трагедии, да и твои проблемы с памятью её очень тревожили.

То ли выкрутился, то ли сказал правду. Но я всё-таки в лоб спросил:

– Виктор, в доме тотальная прослушка?

Он помолчал недолго, но затем всё-таки признался:

– Да.

– Почему? – я не то, чтобы начал злиться на такой беспредел, скорее, мне действительно было непонятно: зачем. Видеокамеры почти везде, кроме личных комнат. А теперь ещё и прослушка.

– Олег, – начал он чеканить слова, – месяц назад в твоей семье произошла трагедия. Мы приняли версию, что это была бытовая драма, но есть доля процента, что это хорошо спланированная западными спецслужбами операция, возможно даже покушение на тебя. И пока эта доля процента имеется, ты под тотальным наблюдением. Прости.

– Вы в чём-то подозреваете меня? – спросил я в лоб.

– Нет, что ты! – Как-то очень поспешно ответил Виктор. И тут же объяснил, что для них, т.е. моей службы безопасности, а также службы безопасности Российской Федерации, сейчас важно, чтобы каждый момент времени я был под наблюдением. Если покушение не удалось, возможна вторая попытка.

Убедительно, но я почувствовал, что Виктор что-то не договаривает.

– Тебе не стоило спать со Светланой, – после небольшой паузы сменил он тему, – это может расстроить Лену. Тебе сейчас лучше, чтобы она была твоим другом. Тем более что она сделала шаг на сближение.

– Я действительно разведён? – задал я вопрос, который интересовал меня больше, чем переживания Лены.

– Официально – да. Во многом этот развод условный: часть твоего имущества переведена на неё и детей. Это важно на случай, если в стране что-то случится, или ты окажешься неугоден. Сам понимаешь, вся жизнь – по лезвию бритвы.

– Какое имущество?

– Недвижимость. В основном, заграничная. Также ты перевёл на сына контрольные пакеты по зарубежным заводам. Есть и капитал в банках. Ты лучше Андрея спроси, он тебе всё расскажет подробнее.

Да, вчера мы с ним разбирали состояние отрасли, активы и пассивы, фонды и биржи. Пора узнать, что имею я, и что имеет моя семья.

– Кому выгодна моя смерть? – спросил я.

– Многим. И тем, кто хочет, чтобы ты не подписывал контракты, отдающие контрольные пакеты акций перерабатывающих заводов в иностранные руки. И тем, кто хочет их подписать, ведь твой сын Семён более сговорчив, а ты всё сомневался – стоит, не стоит это делать. А также всем, кто ненавидит олигархов, винит их во всех несчастьях страны, жаждет смены власти. И даже тем, кто – за нынешнюю власть. А ещё другим олигархам, которые хотят урвать от тебя. Политикам и чиновникам, которым ты, как кость в горле: финансово поддерживаешь Кремль, а значит, не даёшь выполнить задание Вашингтонского обкома. Да и Кремль, благодаря финансам таких как ты, может себе позволить, как Эйнштейн, язык показать заокеанским и европейским партнёрам. Кое-кого, в том числе и в правительстве, такой расклад не устраивает, ведь большинство сильных мира сего уже давно американцы или англичане. И многим, многим другим. Даже мне – никакой личной жизни, пока я на службе у тебя.

Когда Виктор произносил последнюю фразу, он улыбнулся, показывая мне, что это шутка.

– Получается, куда ни кинь – все хотят моей смерти, – улыбнулся я иронии судьбы олигарха, но невесёлая получилась у меня улыбка.

– А ты что хотел? Такова обратная сторона сладкой жизни.