Звук шагов в порывах ветра. Книга четвёртая

– Как просто и как мудро, – восхитилась Виктория, – Вадик, ты просто кладезь знаний.

– Есть немного, – улыбнулся он, – а теперь ещё прислушайся. Звук стал похожим на кошачий крик, верно?

– Верно, – Вика удивлённо приподняла брови. – А это что за птица?

– Всё та же иволга, – развёл руками Вадим. – Она способна издавать весьма непохожие друг на друга звуки, от пения флейты, кошачьего визга и до стрекота. Поэтому её иногда и называют лесной флейтой и лесной кошкой.

– Вадюша, а ещё какие птицы поют в июле? – Вика прижалась к мужу. – Ты сказал, что их немного.

– Ещё летом может петь чечевица, тоже красивая птица с красной головкой и розовой грудкой. Если услышу её пение, сразу обращу твоё внимание. Когда чечевица поёт, то слышится очень смешная фраза «Витю видел?», – рассказал Вадим. Виктория засмеялась. – Ещё в июле поют славки и камышовки. Но их здесь не слышно.

Дождь кончился, лазурь разлилась по всему небесному куполу, на котором стала видна радуга. Один её конец уходил за последний дом деревни, словно прятался в его крышу, верхняя часть дуги зависла над пролеском, а другой конец семицветки упирался в берег реки.

– Василиса, – смотри, как красиво, – Вика взяла дочь на руки и показала ей радугу.

– И-и-и! – выдала звук восхищения девочка. Такую огромную радугу она видела впервые.

– Мы с тобой позавтракаем, за это время подсохнет дорога, и мы пойдём гулять к лесу, хорошо? – сказала Виктория, спуская девочку на пол.

– Гуять! – одобрила Василиса и побежала в дом.

Вадим в задумчивости стоял на пороге чердака – с чего бы начать? Оттащить и выбросить вон те обрезки досок, но куда? Они вроде вполне пригодные, мало ли, для чего понадобятся. А банки с краской? Две из них даже не открыты, в одной краски на дне. Он почесал в затылке, пожалуй, надо начать с того, что настежь открыть окно – слишком душно, да ещё дождь прошёл. Зорин распахнул окно, выглянул наружу – свежий ветерок буквально ворвался в помещение, пролетел по нему, стукнулся в косяк, затем в открытую дверь и создал лёгкий сквозняк.

Вадим подтянул лямки комбинезона и принялся складывать доски в одно место, он потом решит, куда их использовать. В том же углу расположились банки с краской, в найденной внизу коробке, пришлось спуститься в гараж, Зорин сложил обрезки плинтусов, пластиковые декоры, три кусочка металлических уголков. Здесь же остатки керамогранита и даже декоративный кирпич. Когда Вадим обнаружил нераскрытую упаковку плиток, то основательно озадачился: он не помнил, чтобы покупал или заказывал такую плитку. После некоторых раздумий, пришёл к выводу, что эту плитку покупал отец и, по всей, видимости, тоже привёз сюда. Только почему одна упаковка? А может, эта плитка осталась от магазина? Ладно, пусть лежит, как и рулон целлофана, два рулона обоев и пачка клея.

Пока Зорин всё перетаскивал и складывал в одно место, несмотря на ветерок в чердачном помещении, взмок, поэтому решил отдохнуть. Он уселся прямо на сложенные доски, захотелось пить. Но для этого надо спускаться вниз, ладно, остынет – спустится.

– Ну как ты здесь? – неожиданно в дверном проёме чердака появилась Виктория. Она уже накормила дочь и одела её на прогулку.

– Нормально, вот разбираю залежи, сел отдохнуть, душновато, конечно, но раз взялся, – сказал Вадим, вытер тыльной стороной ладони лоб.

– Вижу, – Виктория покачала головой. – Минутку, я сейчас вернусь, – она быстро исчезла из поля зрения. Вернулась, действительно, быстро, в руках бутылка с водой.

– Как ты догадалась? – восхищённо произнёс Вадим, стал жадно пить воду, даже облил ею шею и грудь.

– Я беру пример с Нади – она удивительно точно умеет угадывать желания своего мужа, – засмеялась Виктория. Вадим засмеялся в ответ, обнял и поцеловал Викторию.

С приподнятым настроением, утолив жажду и взбодрившись, Вадим продолжил разбирать чердак. Дело дошло до архива и бумаг отца. Тубус с чертежами он решил всё-таки выкинуть, точнее, саму конструкторскую документацию, хотя, кому сейчас нужен и тубус? Затем открыл большую папку с какими-то расчётами и картинками, скорей всего, различные ноу-хау отца, его рационализаторские идеи, причём, устаревшие – ну, судя по желтизне бумаг и рукописному тексту. Хотя, вот тут уже печатный текст машинки. А это что?

Вадим вытащил из бумажного мешка целую пачку перевязанных суровой ниткой писем. Много, очень много писем. На письме сверху прочитал адрес и присвистнул в удивлении. Письмо оказалось в Ленинград. От его матери отцу. Зорин стал развязывать верёвку, узел на которой слишком затянулся, но тот ни в какую не поддавался. Вадим попытался порвать нитку зубами – тщетно. Покрутился в поисках чего-то острого – на одной из полочек у стены лежал забытый маленький ножик. Вот уж кстати! Вадим разрезал верёвку, вытащил из пачки первое письмо. Покрутил конверт в руках, у мамы был смешной, почти детский почерк. На обратной стороне конверта, там, где шла линия склеивания, было нарисовано сердечко. Вадим усмехнулся, вытащил вдвое сложенный тетрадный листок.

Глава 19

Всеволод так закрутился на работе, что лишь ближе к концу дня вспомнил – он опять не пообедал. Есть, правда, не хотелось – из-за жары. Он ещё с утра нарочно отключил в офисе кондиционер и открыл окна, чтобы дышать, пусть и несвежим московским воздухом, но всё же без искусственно создаваемой прохлады.

В телефоне было несколько пропущенных звонков, среди них – звонок матери. Всеволод вздохнул, подумал о том, что теперь совсем не рад звонкам мамы, хотя она и раньше не отличалась сентиментальностью и обычно звонила по делу, либо выказать своё недовольство, к которому он относился довольно спокойно. Это Димка всегда переживал из-за претензий матери, побаивался их, Всеволод же часто шутил по этому поводу и вообще являлся, ну если не буфером между ними, то посредником. Иногда и миротворцем. Фаина Витальевна прислушивалась к его мнению, одному из немногих в своей жизни. Правда, убедить её по поводу выбора Димы он так и не сумел.

– Мама, ты звонила мне, – спросил Всеволод.

– Да, звонила. Надеюсь, ты не забыл, что на следующей неделе мой день рождения, – сказала она.

– Не забыл, – облегчённо ответил он, устроился в кресле, закинул ноги на стол. Чисто американский пижон, вот дуралей. Ему стало смешно над собой. Посмотрел в календарь на столе. Будний день, интересно, что мама придумает?

– Это вселяет надежду, – с заметной долей сарказма прокомментировала она.

– Надежду на что? – Всеволод рассматривал мыс своего ботинка.

– Мать для тебя ещё что-то значит. Ведь с того момента, как ты вернулся из Европы, ты не звонишь мне, не приезжаешь. Всеволод, это не претензии, но…

– Мамочка, это именно претензии, – вставил он, опустил ноги на пол. Напряжение в разговоре начало нарастать.

– Ты отдалился от меня, – привела она ещё один аргумент, – у меня складывается впечатление, что причиной тому может быть…

– Мой ненормированный график работы, – опять её перебил Всеволод, – ты знаешь, сколько мне надо сделать за короткий срок, тем более что меня давно не было в офисе.

– Знаю, но всё равно интуитивно я чувствую во всём этом какой-то подвох, Всеволод, – она сделала паузу, – ты ничего не скрываешь от меня?

– Мама, помилуй, что я могу скрывать? – Всеволод порадовался хотя бы тому, что сейчас она не видит его лица.

– Ладно, пусть так. Что касается моего дня рождения, то я приглашаю тебя в загородный особняк к семи вечера, будь любезен не опаздывай, – деловитым тоном произнесла Фаина Витальевна.

– Спасибо, мама, а Димку с Мирой ты пригласила? – Всеволод взял в руки карандаш и стал крутить его между пальцами.

– Твоего брата – да, эту девицу – конечно же, нет.

– И что Димка?

– Отказался быть на празднике, сказал, что один никуда не поедет. Возмутительное поведение, и это мой сын, – фыркнула Фаина Витальевна.

– Молодца братишка, – Всеволод прицелился и метко закинул карандаш в органайзер.

– Что? Что ты сказал? – не расслышала Фаина Витальевна.

– Я сказал, что Димка стал совсем взрослым.

– Ты ошибаешься, дорогой, твой брат не повзрослел и не поумнел, увы. Меня утешает только то, что ты не такой, Всеволод.

Попрощавшись с матерью, он положил трубку телефона. Поднялся со своего места, стал отмерять шагами помещение. По ходу просмотрел остальные неотвеченные звонки, что-то набрал в сообщениях, затем взял со спинки кресла пиджак и вышел.

– Такое впечатление, словно ты не ел весь день, Сева, – Анна посмотрела на мужа. Он сегодня вернулся с работы пораньше, бросил в коридоре пиджак, чего никогда не делал, отличаясь поразительной аккуратностью. Молча, поцеловал жену, молча, вымыл руки и сел ужинать.

– Неправильное впечатление, – соврал он, – просто ты очень вкусно готовишь, Анечка. Спасибо, моя любовь, – ободряюще подмигнул, доел всё, что было в тарелке, и откинулся на спинку стула.

Анна кивнула, неловко улыбнулась. Подумала о том, как изменился супруг с того момента, как они вернулись в Россию. Он всё время будто в напряжении, в тревоге, хотя всё так же пытается шутить, балагурить, а у самого глаза серьёзные. Может быть, ему не по душе жизнь в этом доме, он привык к большей роскоши. Да и на работу ездить далеко. За границей было всё как-то иначе – легко, свободно, хотя Всеволод и там много работал. Но та жизнь отличалась от этой – на Родине. Анна стала думать о том, не сделали ли они ошибку, заключив брак. Нет, она по-прежнему любила Всеволода, но ей казался куда более важным факт его личного спокойствия. Она обратила внимание на то, что по прибытии в Москву он снял с пальца обручальное кольцо, а ведь за рубежом носил его. Это была идея Севы – купить кольца. Анна тогда засомневалась: стоит ли? Пусть молодые носят кольца. На что Всеволод сказал, что они тоже молодые. И купил ей обручальное кольцо – с бриллиантами.

– Иди ко мне, – требовательно сказал он, она повиновалась. Всеволод прижался к груди жены, закрыл глаза.

– Севочка, милый, у тебя неприятности? – тихо спросила она.