С горем по полам, ей все же удаётся запустить котёл. Затем она набирает в чайник воду и ставит его на плиту:
– Еды здесь, сам понимаешь, нет. Но чаем угостить могу.
– Мне ничего не нужно. Скажи, а где её мать?
– Умерла от инфаркта. Сердце не выдержало горя.
– Понятно, – сглатываю непроходимый ком в горле.
– Влад, ты правда совсем ничего не знаешь? – Даша отодвигает табуретку и садится напротив. – Тебе родители совсем ничего не говорили? Насколько я знаю, то Карина несколько раз разговаривала с твоим отцом.
– Что-то говорил, – напрягаю свою память. – У нас тогда была стоянка. Кажется, в Малибу. Я звонил домой. Мать по телефону мне сообщила, что Карина бросила учебу и улетела работать аниматором в Турцию. Там влюбилась в турка и собралась за него замуж. А куда уж мне было с турком тягаться?
Я помню, что словил тогда депресняк. Даже в запой ушёл на неделю. А потом… а потом понеслась тачанка в степь. Баб менял чаще, чем бельё. Азиатки. Мулатки. Кубинки… Эх, вспоминать тошно.
– И ты больше никогда не интересовался её жизнью? Ведь ты её так сильно любил.
– Вот потому что любил, потому и не мешал.
– Понятно, – говорит Даша, и в этот момент её перебивает резкий свист чайника. Она поднимается с места и выключает плиту.
– У тебя выпить найдётся?
– Не знаю, – пожимает плечами и подходит к кухонным шкафчикам. По её движениям видно, что она делает это автоматически, словно в какой-то степени уклоняется от боли.
– Есть только это, – из одного из шкафов она выуживает небольшую бутылку с чем-то коричневым. Открывает крышку и морщит нос: – Ореховка. Только вот не знаю, сколько лет она здесь стоит.
– Плевать.
– А если отравишься?
– Возможно, это будет к лучшему, – горько усмехаюсь в ответ. Мне хочется забыться. Хоть на время.
Дарья
Вздрагиваю от резкого звука бьющегося стекла.
– Мам, этот дядька стрёмный, – поворачивается ко мне Сашка.
– Да, нормальный, – поправляю сыну одеяло. В квартире всё так же холодно, поэтому он спит в одежде.
– Зачем он бьёт посуду? – недоумевая, хлопает глазами.
– Плохо ему, – тихонько отвечаю.
– У него что-то болит?
– Да. Душа. Спи давай.
– А ты?
– А я схожу посмотрю, как он там.
Выхожу в коридор и осторожно захожу на кухню. Под ногами хрустят осколки разбитого стакана.
– Извини, я случайно зацепил, – Влад поднимает на меня глаза. Мужчина сидит всё в той же позе, что и час назад.
– Ничего страшного, – беру в руки веник и совок. – Я сейчас уберу.
– Давай, может, я? – мужчина касается моей руки, а меня словно прошибает током.
– Не надо. Я сама, – мои пальцы нервно подрагивают. – Может, ты пойдёшь, отдохнёшь?
– Вызови мне такси. Я домой поеду, – прикрывая глаза, устало откидывает голову назад и упирается затылком о стену.
Бросаю взгляд на настенные часы – начало второго.
– В соседний город, да еще и в таком состоянии? – вздыхаю.
– Нормальное у меня состояние, – отвечает с закрытыми глазами.
– Утром поедешь, а пока я тебе на диване постелю.
– Спасибо, – кивает Влад и бережно, но уверенно перехватывает мою руку. Его ладонь сухая и теплая. Мне хочется погреться об неё.
Как тебе не стыдно, Дарья Ивановна? У человека горе, а у тебя развратные мысли в голове. Стыд тебе и позор! Да и давай смотреть правде глаза. Если он и раньше на меня не смотрел, тогда, когда я была юна и в самом соку, то сейчас и подавно не станет.
– Не за что, – отвечаю я.
От мысли, что этот мужчина будет спать со мной через стенку, меня моментально бросает в жар. А от того, что он биологический отец моего приёмного сына, окатывает холодной волной. Сашка ведь не знает, что он приёмный. Я не хотела, чтобы он рос и чувствовал себя каким-то неполноценным. Тем более, что родственников у него совсем нет. Каринкина мама, но она же Сашина бабушка, была из приюта. Отца у нее не было. Нет. Он, конечно, где-то был. Но его никто и никогда не видел. Единственное, что мы ему сказали, что Виктор ему не родной папа. На этом настояла моя бывшая свекровь. Я была не против. Главное, что он растёт с мыслью, что у него есть мама! Которая его любит и всегда защитит. Мы усыновили Сашу совсем маленьким. Ему было шесть месяцев. Он только начал сидеть. Смешнючий такой был. Похож на пухленький пирожок. Сколько всего мы вместе прошли, страшно вспомнить! Зубы. Прививки. Первые сопли. Первую температуру. Ой! Потом бесконечные болячки, которые он носил из детского сада. Ветрянка. Стоматит. Ротавирус. Я из больничных не вылезала. Благо, что Виктор сразу же уезжал к маме, когда ребенок в очередной раз заболевал. К слову, его мать и помогла нам с усыновлением. Поэтому я с ней никогда не спорила и не перечила ей.
Убрав все осколки, я иду в гостиную. Достаю из шкафа чистый комплект белья, одеяло и подушку. Набрасываю поверх покрывала простыню. Заправляю одеяло в пододеяльник.
– Иди, Влад, – тихо зову мужчину. – Твоё ложе готово, – улыбаюсь, немного расслабившись и выдохнув. – Ты уж извини, но будешь спать только на одной половине, ибо этот диван такой старый, что я его даже разложить боюсь.
– Ну что ты! Это же царская постель! – пытается шутить в ответ.
Влад расстёгивает рукава рубашки и по-домашнему подкатывает их в три четверти. Мужчина выглядит измотанным и усталым. Немного смущаясь и держась на расстоянии, я оставляю его в покое и возвращаюсь в спальню.
4. Доброе утро, Добров!
Влад
Просыпаюсь от дикой головной боли и не сразу соображаю, где нахожусь. Голова гудит, что церковный колокол. В глазах как будто кто-то песка насыпал. Во рту всё пересохло. Вчера эта анестезия меня плохо брала, а сегодня такой дикий отходняк. Чувствую отвращение к самому себе.
Дааа… Давно я так не пил. Сейчас бы домой и в холодный душ. А потом стакан айрана залпом, чтобы немного отпустило. Но минус в том, что я не дома. Как же все болит! Это, наверное, уже старость. Никотин и алкоголь – убойный коктейль.
Опускаю ноги на пол и понимаю, что встать я пока не в состоянии. Надо хоть немного посидеть. Главное не смотреть вниз, потому что перед глазами все ещё крутятся вертолёты.