Из записной книжки – фразы, пришедшие на бегу. Принцип защиты учителя – защита от состояния «Ивана, не помнящего родства» – самого страшного состояния ученика. Самого страшного состояния вообще, можно сказать.
Всенепременно придёшь в норму от кофе с молоком и собственноручно сваренного домашнего супа. Телевидение и ключ от дома. Так и лечат мозги, а не чёрт-те чем и чёрт-те у каких должностных социальных лиц. Плевать мне на израильские официальные порядки.
…Из автобуса медленно выползает глубокая старуха-марокканка с яркими медно-рыжими волосами, выбросив перед собой плетёный мешок.
(2)
А когда – когда-нибудь – как в воду,
И тебя потянет – в вечный путь…
Марина Цветаева
Бабка Рахиль. Химичка. Завлаб. Фридман-Потольская. Она ругалась научными терминами и гениально мыла посуду. Она и меня научила, с кошмарными скандалами, гениально мыть посуду.
Посудной пастой – амой. Ама разных цветов: жёлтая, белая, голубая. В ведре 18 кг. И ведро – мне. Для чего-нибудь полезного и интересного. Теста «утопленник», например. Звучит страшно, но очень вкусное тесто.
Где бы наскрести 80 шекелей?
Прихожу домой после редакции и клиентки. Его нет дома, и всё бы хорошо, но через час я нахожу какой-то полицейский ордер на обыск на совсем незнакомое имя.
На мой единственный у нас мобильник звонят его друзья. Двадцать минут первого, ничего не понятно. Мой день рождения, отмеченный нами днём.
Господи, Господи, как это понимать?
Жили, воевали, голодали,
Умирали врозь, по одному.
Я не живописец, мне детали
Ни к чему, я лучше соль возьму.
Из всего земного ширпотреба
Только дудку мне и принесли:
Мало взял я у земли для неба,
Больше взял у неба для земли.
Арсений Тарковский
Буду ждать его домой.
И мыть посуду амой.
Полвторого. Телефонный звонок. «Я в компании. Мы за тебя пьём».
Да сколько угодно! День рождения продолжается. Полицейский документ кто-то из приятелей у нас забыл.
Нормальные люди, нормальная жизнь.
«Пророчество, индюшество…» – Кошация.
К Кошации.
Я лучше соль возьму.
И пойду делать котлеты. Куриные. Вот.
(5)
Я обнаружила, что я – полнейшая недоучка.
Ну, филолог. И то – слабый.
И всё. Никаких энциклопедических знаний, на которые успешно произвожу впечатление. В принципе, только язык неплохо подвешен. Даже очень. Но я не знала даже того, что Грибоедов похоронен в Тбилиси.
А его рассказы о грузинской истории и литературе… Не Грибоедова, а моего мужа.
Стиль бабки-химички.
А она была – Марина Цветаева. Была.
И любила – Тарковского. А как можно было ей – его – не любить? И любить, и не любить – нельзя было.
(6)
Город Лидий когда-то
В Малой Азии был…
Арсений Тарковский
Книга Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». 1937 года издания. С картинками художника Зича. На той квартире, у его семьи.
Нино Кападокиели, крестившая Грузию крестом из виноградной лозы. Корона царицы Тамары и золотой и художественный фонды, вывезенные Эквтиме Такаишвили в 1917 году во Францию, – он там нищенствовал и не продал ни одной ценной вещи. Потом всё это было возвращено законной юридически власти.
Ни у кого в современной русской израильской литературе нет экскурсов в историю Грузии. Вот.
Прочтите по-другому стихи Марины Цветаевой. Она писала любовную лирику, адресованную сразу нескольким мужчинам, и не зная, какая строка – кому. (За исключением более редких и озаглавленных посвящений). Прочтите «Не суждено, чтобы сильный с сильным…».
Если бы это писала моя бабка, оно было бы адресовано одновременно её разводному – Натану – и прообразу Константина Радзевича. И ещё тому, в кого была всю жизнь влюблена мать. Судя по её взглядам на актёров, это был человек, похожий на Вертинского, а может, и Вертинский – платонически.
Каша. Вот такая и была Цветаева – как моя бабка Рахель. Ругалась юридическими и медицинскими терминами. Могла определить страшных алкоголиков конца двадцатого века – «духИ пьянствуют»… Болела диабетом, не то панкреатитом (бабка – диабетом). О музыке и говорить нечего. (Только меня – не имеющую абсолютно никакого музыкального слуха – и оставили абсолютно безграмотной музыкально. Путаю Баха с Шубертом, кроме шуток. И то, меня просто пожалела педагогиня музыкальной школы, куда, естественно, меня притащили в семилетнем возрасте. Я этого не помню, но она убедила маму и даже бабку не истязать ребёнка, из которого точно музыканта не получится, даже очень плохого музыканта. Вечное ей спасибо, мне и так хватило спартанского воспитания с лихвой).
И спартанца, поднятого на щит, до сих пор не покорили. Не задушишь, не убьёшь. Тьфу-тьфу.