Горбовский

Горбовский, однако, отреагировал совсем не так, как ожидалось. Бесцветным голосом он ответил:

– Обойдусь.

В тот момент Гордеев и Гаев как никогда прозрачно увидели истину, похороненную семнадцать лет тому назад под тоннами грубости, колкости, злости, эгоизма и замкнутости: Горбовский уверен, что не заслуживает больше никогда в жизни быть счастливым. И эту трещину в его панцире способны заметить лишь самые близкие. Гордеев и Гаев переглянулись и отвели взгляд – им было стыдно смотреть друг другу в глаза. Они так остро ощущали вину и обиду, но ничего не могли сделать. Ничего.

Глава 4. Японская вишня

«Если во имя идеала человеку приходится делать подлости, то цена этому идеалу – дерьмо».

Аркадий и Борис Стругацкие – «Хищные вещи века».

Чувство озлобленности и отвращения не покидало Марину с того самого момента, как она стала свидетелем бесчувственности Горбовского. На всех остальных занятиях в тот день она ощущала себя так, словно ее обмакнули во что-то гадостное, липкое, скользкое, и теперь она вынуждена находиться в этом мерзком состоянии, и, что самое ужасное – искать в себе силы смириться с ним.

Мысли об утренней ссоре с отцом лишь время от времени всплывали в ее памяти. Теперь они выглядели такими легкими и несерьезными, что об этом даже не хотелось думать. Ее отец хотя бы жив – этого достаточно. Все остальное приложится, наладится, устаканится. Все можно исправить, пока человек жив. И эти мелкие дрязги, ссоры и перепалки не имеют никакого веса, пока живы мы и наши близкие.

Думать о практике Марине теперь и вовсе не хотелось. Любое воспоминание о Горбовском вызывало в ней дрожь негодования и омерзения, которая не позволяла ни на чем сосредоточиться. Она решила отложить этот вопрос на потом. Времени было предостаточно – хоть пятьдесят раз меняй свое решение.

Занятия кончились. Марина пообедала в столовой, затем несколько часов провела в библиотеке, листая толстые тома медицинских справочников. Она специально оттягивала тот момент возвращений домой, откуда ее выгнали. Нужно было дать отцу время, чтобы он одумался, успокоился, осознал, что погорячился. Раз уж он выгнал ее, то она не зайдет даже в подъезд, пока он сам этого не захочет. Марина уже придумала план, который обязан сработать.

Дорога домой была достаточно долгой, чтобы успеть поговорить по телефону. Марина позвонила тете – своей бессменной утешительнице, слушательнице и советчице на все случаи жизни. Родная сестра ее отца жила в другом городе, но была в курсе всей жизни Марины, заменяя ей близкую подругу и мать, когда к тому была потребность. Марина могла звонить ей раз в месяц, а могла и каждый день – графика не имелось.

– Привет, – послышался веселый женский голос, – как жизнь молодая?

– Ты старше меня всего на девять лет, неужели ты считаешь себя старухой?

В трубке рассмеялись, но смех этот сразу прервался.

– Что-то мне голос твой не нравится. Что случилось уже?

– Так… знаешь, вообще много чего, но…

– Много чего, говоришь? Давай-ка в таком случае по порядку.

– Тебе удобно разговаривать?

– Со своей племянницей? Всегда удобно! Рассказывай.

Пожалуй, тетя была единственным человеком, при общении с которым Марине приходилось разговаривать целыми текстами, да и вообще – подчистую высказываться, вываливая все, что накопилось внутри.

– Все началось еще с утра. Отец отчего-то был не в духе, ну и, слово за слово, в общем, обычная история. Ты мне не дочь, пошла вон.

– Ох, Леня… Ну, ты же знаешь его. Перебесится.

– Мне идти некуда, – напомнила Марина.

– Переночуй у друзей – пусть поволнуется. Сам потом прибежит с распростертыми. Всю свою военную часть на ноги поставит и отправит тебя искать.

– Было бы у кого. Ладно, на этот счет у меня уже есть план. Неважно. Сколько раз уже такое было.

– А что еще случилось?

– Матвей.

– До сих пор?

– Да.

– Просто стоит и курит?

– Угу. Провожает глазами. Потом идет за мной. На пары стал ходить чаще после разрыва. Думаю, из-за меня.

– Из-за кого же еще?..

– Садится в самом конце аудитории. Не видно его, не слышно. Не балагурит, как прежде.

– И ничего тебе не говорит?

– Словами – ничего. Его взгляд довольно красноречив.

– Пройдет. Он парень. Месяц-другой – встретит новую девушку. Своего уровня. Не переживай. Мужчины причиняют нам столько боли, обманывают и предают нас, а мы волнуемся из-за таких мелочей… Не бери в голову.

Марина кивала, но вслух не говорила ни слова, уверенная в том, что тетя может и так ощутить ее согласие и понимание. И это было действительно так. На том конце провода, в другом городе, ее тетя представляла себе, как племянница слушает ее и утвердительно качает головой, по привычке кусая губы.

– Появилась возможность пройти этим летом практику в лаборатории при институте, – сказала Марина, угнетенная тем, что пришлось вернуться к этой теме.

– Отлично! Попробуешь?

– Не знаю… правда, не знаю…

– Что это с тобой? Я тебя не узнаю. Мне казалось, ты мечтала об этом.

– Мечтала и мечтаю, но я, пойми, в каком-то замешательстве. Я боюсь, – призналась Марина и тут же постыдилась своего признания.

– Чего? или… может, кого?

– Кого, – подтвердила Марина. – Нужно будет пройти комиссию на профпригодность и стрессоустойчивость. В общем, туда кого попало не возьмут. Но меня пугает не это – это мелочи. Меня пугает то, что членом комиссии будет Горбовский.

– Тот самый! – воскликнула тетя, наслышанная о Горбовском во всех ужасающих подробностях.

– Тот самый. Теперь ты понимаешь?

– Нашли, кого поставить…

– Он сам объявил нам об этом, и, как я поняла, настроен очень враждебно к этой затее, так что не намерен кого-либо пропускать, будь то даже сам господь Бог. Мне кажется, он изначально был против, но его заставили в этом участвовать. Так что теперь он из чистого желания отомстить сделает все, чтобы проект не удался.

– Есть ли в таком случае смысл идти туда, если эта попытка заведомо обречена на провал?

– Вот и я задаю себе тот же вопрос! – оживилась Марина. – И никак не могу понять, чего во мне больше – сомнений или желания идти напролом.