Тайна Ведьминой Рощи

И сейчас она сидела в этом уютном доме с сытным запахом добротной еды, со спящим безмятежно в соседней комнате ангелочком, и смотрела в мерцающий монитор, а где-то далеко-далеко, в самых глубинах разума, куда мыслью ещё невозможно было дотянуться, а только можно было получать оттуда ощущения, – начиналось брожение, перемещение чего-то – как мелькание смутных теней между деревьями в сумрачном лесу. И это ощущение сюжета, который невозможно было даже ухватить, не то, что описать в словах, мутило, смущало и заставляло прислушиваться к нему сердцем, как большим ухом своей души, приложенным к чьему-то гигантскому, а может, и не гигантскому – чужому сердцу. Там, в том сюжете, было что-то очень тревожное, бескомпромиссное, трагичное…

О! Как не хотелось ей ещё одной трагедии.[2 - *См. роман «Голова Медузы Горгоны» – прим. автора.] Пусть даже только на бумаге! Лучше бы это было что-то светлое, лучезарное, радостное, лёгкое… Но нет. Там было… пасмурно. Удастся ли ей расцветить тот мир, куда пойдёт она вслед за своими героями? Удастся ли ей хотя бы чуть-чуть добавить туда света и приветливости?.. Как хочется красоты! Наверняка, там есть и красота!

И любовь! И преданность! И героизм отстоять эту любовь.

И гармония.

Потому что миру этому всё-таки больше присущи гармония и красота…

Часть I. Коловерть

Глава первая

«РУСАЛОЧКА»

За большим прямоугольным столом посередине просторной светлицы сидели четыре девицы.

Только не просто они сидели, а были заняты, по всей видимости, очень важным для них делом, поскольку лица их были сосредоточены, а руки работали, не переставая – они плели венки. Стол, словно ярким ковром, был устлан самыми разными полевыми цветами: ярко-фиолетовые колокольчики, синие васильки, жёлтые одуванчики, белые ромашки, розовый и белый клевер, стебельки мяты и колосья ржи являли взору свою природную красоту и наполняли воздух светлицы духмяным ароматом полей и лесов.

Всегда смешливые и говорливые, сейчас девицы только внимательно рассматривали цветы и травы, лежавшие перед ними и, выбрав наконец каждая свой цветок или травинку, проворными руками вплетали их в венок. Венки у каждой были по-своему красивы, но главное здесь заключалось в том, чтобы сплести венок как можно из большего количества цветов и трав, оставляя при этом место их природной простоте. И венок, конечно же, должен был быть большим и плотным.

– Штой-то притомилась я, девоньки. Так в сон и клонит. За полдень уж. Отдохнуть бы.

– Ну тебя, Матрёна! Тебе бы всё по ладу да по уставу. Подумаешь, за полдень! Ну и что! Знаешь ведь, что сегодня к вечеру Злату нашу, «русалочку», за деревню поведут. Нешто забыла? Ещё и обрядить надо успеть её. А ты – притоми-и-илась.

– Не сердись ты на нашу Матрёнушку, Властелина. Успеем всё ещё до срока сделать: и наряды подобрать, и венки сплести, и обрядить меня успеем.

Матрёна, полнотелая и белолицая девка, улыбнулась Злате – миловидной золотоволосой девушке с легким румянцем на щеках, – и сладко потянулась.

– И правильно говоришь, Златочка, успеем всё, чего ж не успеть! Проворные мы да умелые! – и подмигнув Злате, неожиданно ущипнула за бок сидевшую рядом с ней на скамье остроносую и сероглазую Властелину. Та смерила подругу строгим взглядом, и не ответив на её шутку, фыркнула:

– Фу-ты! Разбаловалась. А только вот спать собиралась. Чай, не совсем притомилась-то?

– Ох, ох, ох! Строга кака! – не унялась Матрёна, дёрнув Властелину за широкий рукав.

Но та только головой покачала и вернулась к прерванному занятию.

– Говорила я вам, подруженьки, на лугу плести венки надо было – там и ветерок, и солнышко, и приволье. Зря не слушались меня. В избе-то хоть и места много, да небушка не видно, птиц вольных не слышно.

– Ой, Златка! Боязно сейчас-то в лугах да лесах гулять… И нешто, что вместе, не по одной. А как выскочит кикимора лесная, да начнёт щекотать! или русалка песнь свою затянет да и из памяти своей заставит тебя уйти! А потом в озеро, аль в реку на дно потащит… Не-е-е, подруженьки, поберечься надобно до Купалы-то. Осталось всего и поберечься-то недельку. А как справим Купалу, да русалки с кикиморами и их предводителем Водяным к себе на тот свет вернутся, тогда и нагуляемся по лугам, в реченьке нашей покупаемся, да в лесах ягод да грибов и пособираем. А сейчас – ни-ни!

– Верно всё Матрёна говорит! Уж лучше в избе посидеть, часа светлого дождаться. А тебе, Злата, уж и побегать сегодня придётся! Ты только смотри, никого не слови-то! А то, не ровён час, беда какая в селенье придёт.

– Ладно вам, подруженьки. И то, правда – много такого чего сказывают про нечисть всякую, но всему верить – в лес не ходить. Может, зря стращают нас старики… А потом и вовсе – ряженой, да с таким венком на голове, разве разбегаешься? – подала голос молчавшая до сих пор тонколицая и смуглая Тихомира, перебирая легкими длинными пальцами лежащие на столе цветы. Выбрала красный мак и принялась вплетать его в венок.

А глаза Златы вдруг остановились на цветке хмеля, и руки перестали плести.

– Подруженька, об чём задумалась? – услышала она весёлый голос Матрёны.

Злата словно через силу улыбнулась, и машинально взяла со стола цветок хмеля.

– Ой, и сама не знаю… Да вспомнилось мне чтой-то, как маменька не обрадовалась роли моей русалочьей – хоть и выбору всей деревни. Не обрадовалась, она, ох, как не обрадовалась…

Она опустила венок на стол и вздохнула.

– А Яромир так и вовсе хотел идти спориться с деревенскими – так не схотел меня в роли ряженой русалки видеть, – продолжила она, – вот и вспомнила я это… вот и тревожно мне стало чтой-то.

Девушки переглянулись и притихли.

– Да что ж такого может приключиться? – попыталась встряхнуть подруг Властелина. – Впервой разве изгоняем русалку из деревни? Сколь девушек ряжеными побывать успели! И ничё! А ты, Злата, вот ей-ей, самая красивая в деревне у нас. Вот твой Яромир и ерепенится – ревнует ко всем и ко всему… Ты лучше скажи, когда свадьбу играть будете? – перевела она разговор на другое, – заждался уж весь честной народ – страсть как погулять на свадьбе – поплясать, хороводы поводить, да медовухи испить охота!

Девушки согласно закивали головами, облегчённо и с пониманием переглядываясь друг с другом.

– Да, подруженька, когда? – загомонили они враз.

– А вот сенокос закончим, свадьбу и сыграем, – посветлела лицом Злата. – Яромирушка мой уж какой хозяйственный! Говорит, к зиме подготовиться надобно, дров нарубить и в поленницы сложить, корма для скотины запасти, чтобы зиму зимовать налегке. Да и время для свадеб самое по осени подходящее.

– Счастливая ты, Злата. На Купалу тебе загадывать ничего не нужно и парня привораживать – тоже. А нам вот с подружками придётся, – подмигнула подругам Матрёна и притворно вздохнула. – Мы уже в нашей роще-то все берёзки лоскутками увешали, подарочков и угощений русалкам пооставляли. Лишь бы не тронули нас, да урожай не сгубили. А может, и женихов-то спомогли найти.

– Сбудется всё у вас, подруженьки. …А ты, Матрёна, так самая первая венок в реченьку нашу бросишь, и поплывёт он ровно-ровно, и свеча на нём не погаснет… а поплывёт он далеко-далеко, и такой же жизнь твоя, Матрёнушка, со своим суженым встреченным будет: долгой-долгой да счастливой.

***

Она вышла за деревню.

Зачем пошла к речке, потом по лугу – к лесу… в сторону берёзовой рощи?

У рощи этой была дурная слава. Не раз и не два в такие вот, как сейчас, русальные дни, и в ночь на Ивана Купалу деревенские видали там неясные тени, слыхали пение и весёлый смех. Старики говаривали, что и случаи бывали, как уходили парни в её манящие кущи и пропадали. И больше никто никогда их не видел… А потом неподалёку в деревне появлялись младенцы подброшенные и, вырастая, очень уж походили на парней тех пропавших… а ещё потом иногда, якобы видали и нагих деток, бегающих возле речек и по лугам, смеющихся весело и всячески забавляющихся… Сказывают – русальные дети то были – от любви русалок с парнями деревенскими, коих они завлекли пением да смехом своим, а потом в омут к себе заволокли и мужьями своими сделали…

Много чего такого всякого сказывали-то…

Но она шла к роще и страха не испытывала. Не знала сама – почему, но тянуло её в рощу, в лес. Особенно сегодня. Там, в глубине леса, было её любимое место – небольшое озеро. Притаилось оно среди глухой лесной чащи и неведомо никому было. А она знала о нём с самого своего раннего детства…

А случилось это так.

Пошли как-то всей деревней бабоньки, девушки да девчоночки малые в лес по ягоды. Разбрелись, кто куда. Маменька строго за ней глядела, да, видать, не углядела тогда. А ноги сами принесли девочку к лесному озеру.

Поразило оно воображение детское своим одиноким видом и тишиной. Поверхность его гладкая-гладкая, ни рябинки, ни всплеска какого. Берега тростником стрельчатым поросли, а вкруг озера самого стоят ели могучие, высокое небо собой заслоняя, и воду своим отражением в нём, – тёмной делая. И опасной, но притягательной…

Подошла девочка к озеру, к самому краю берега его, и заглянула в воду. А там… Дом каменный с колонами да с крыльцом высоким! Раковины огромные – дивные-невиданные – его украшают и что твои стражи стоят-сторожат. А вкруг дома этого цветники всякие из цветов, видать, заморских; водоросли кудрявые, словно ветки берёз по весне, и вверх так и тянутся; на лужайке перед домом множество растений дивных вьётся, упругими ветвями качая; рыбки, и большие, и малые, плещутся и хороводы водят, блестя чешуйками; девицы-прелестницы с рыбьими чешуйчатыми хвостами друг с дружкой в догонялки играют, звонко смеются и чешуёй, словно каменьями дорогими, на солнце сверкают. И так весело да солнечно в той глубине!

Такого красивого дома не было в их деревни, да и в округе всей! Деревня их маленькая, всего-то семь дворов, и избами своими не славится – маленькие да покосившиеся они от времени. Деревенские сами-то работящие, но избами и дворами не особо занимаются… Ну, если подправить и починить что-то требуется, то это да. А так – работы в поле – летом и в лесу – зимой – хватает: не до украшания изб-то.

А тут дом каменный!

Девчушка загляделась на красоту такую – глаз отвести не в силах!

…И тут в воде она своё отражение увидела, а под ним – другое лицо, что смотрело на неё зелёными глазами и улыбалось ей.