Эффект бабочки
– Кто? – кажется, только это ему и было нужно – вытянуть из нее хоть слово, чтоб потом, зацепившись за него, раскрутить на разговор. Нужно было молчать.
– Вы, правда, хотите, чтоб я ответила? – девушка пыталась заставить себя говорить спокойно, а еще тщательней подбирать слова, чтоб слишком не нагрубить. – До склеротических лет вам еще далеко, а на человека, чье самолюбие тешит перечень собственных регалий в чужом исполнении, не походите.
Глеб снова хмыкнул, потянулся к волосам, провел по ним. Пожалуй, ему пора бы постричься, во всяком случае, стоило Андрюше зарасти до такого состояния, мама с удовольствием вооружалась ножницами. Но Имагину было неплохо.
– На самом деле, нет, – убрав руку, он снова посмотрел на нее серьезно, но как-то… легко. И говорил тоже легко и просто. Пожалуй, смотри он так же в первый вечер, обошлось бы без обмороков. – Хотел узнать, как себя чувствуете?
– Я? – девушка растерялась, не ожидала. – Хорошо. Почему вы спрашиваете?
– Просто не так часто люди при мне теряют сознание, ты здорово всех испугала…
Настя царапнули две вещи: это 'ты' без спросу, а еще 'испугала'… Его лично она испугала так сильно, что он готов был тут же вышвырнуть хилую недобабочку на улицу.
– Со мной такое тоже было впервые, потому не бойтесь, не повторится, – если только вы не станете больше играть в свои нездоровые гляделки…
– Значит, Настя, – создавалось впечатление, что он разведывает территорию, пытаясь подойти то с одной стороны, то с другой. Не получилось с вином – отлично, будут разговоры. Не вышла одна тема – ничего, есть другие. Зачем? Для того, чтоб ответить на этот вопрос, нужно было принять его правила или спросить в лицо.
– Значит. – Настя кивнула, почему-то выбирая первый вариант.
– Ты не пьешь потому, что не пьешь, или принести что-то другое?
– Нет, другого не надо, я просто не хочу, – пить с вами.
Она-то не договорила, но он понял. Если бы Настя считала, сколько раз он уже усмехнулся, это был бы третий. Черт. Неужели считала?
– Может, тогда есть? Петь? Танцевать?
– Нет, спасибо, я…
– Постоишь у стенки?
– Да, – Настя опустила взгляд, чувствуя, что безбожно краснеет. Надо же, вроде бы не слишком уютно чувствовать себя должен мужчина, которого отшивают, а неудобно ей.
– Бедный Женя, – мужчина-то чувствовал себя превосходно. Уперся рукой о стену над левым плечом девушки, скользя взглядом по лицу. Ну вот, она дожилась до того, что даже такие его, простые, взгляды чувствует.
– При чем тут Женя? – а еще не сразу делает, казалось бы, не слишком-то сложные логические заключения.
– Не представляю, как он уговорил тебя поужинать, если ты на все вопросы отвечаешь исключительно 'нет'. Я же видел, ты ела тогда.
Он так просто признался в том, что шпионил в тот вечер за ней, что Настя опешила. Думала, вообще не станет поднимать тему прошлых странностей.
– Или ты только мне отвечаешь нет?
По правде, получается, что да. Но подобное в лицо-то не скажешь. Тем более, что плохого ей Имагин еще ничего не сделал. Не уволил, даже не обругал, подошел сам, с мировой.
– Я… просто… не хочу. Вы… Вы о чем-то хотели поговорить, Глеб Юрьевич, или просто так подошли?
Настя не смогла бы соперничать с мужчиной по части выдержки, даже не пыталась, а потому решилась задать вопрос, с которого стоило начать.
– На самом деле, хотел, но не поговорить, на это ты не очень настроена… Может, потанцуем? – он кивнул на танцпол, не настолько полный, как обычно, но и не пустующий. Исполняя чью-то просьбу, дежурящий за пультом включил медленную композицию. – Или ты и танцевать не… – он мягко передразнил ее манеру неуверенных отказов. Рисковал, она могла вспылить, но повезло.
Настя почему-то кивнула. Исключительно потому, что музыка красивая. Только поэтому, да.
Какая по очереди ухмылка? Веселова все же сбилась со счету, но руку в протянутую ладонь вложила, позволила вывести себя из темноты, послушно обвила шею Имагина, подсознательно отмечая, что он приблизительно одного роста с Петей, почувствовала, как по пояснице скользят уже его руки, держа ее явно не на пионерском расстоянии.
Особого ума в подобных танцах не нужно. Топчись на месте, только так, чтоб ноги партнера остались целы и невредимы, но Настя с подсознательным удовольствием истинного танцевального эстета отметила, что Имагин хорошо ведет. Да, топчется, но как-то с фантазией, не скучно.
– Моряк против не будет? – заговорить он рискнул не сразу, сначала дождался, пока девушка чуть расслабится, привыкнет. А подойти к разговору тоже решил окольными путями. Не так-то важно о чем, лишь бы разрядом не убило. Потому что воздух вокруг Насти явно электризовался.
– Какой моряк? – девушка вскинула непонимающий взгляд на партнера. Брови насуплены, в глазах ну никак не беззаботность и веселье. Будто не танцует, а на эшафот идет. Глеб только вздохнул. Кажется, его невообразимо тонкое чувство юмора вряд ли будет оценено. Не желая растрачивать понапрасну слова, он просто кивнул на ту самую надпись, которая здорово не так давно позабавила.
Настя проследила за взглядом, несколько секунд вникала в суть проблемы, а потом хмыкнула – уже сама. Он точно не считал, но это вроде бы случилось впервые.
– Он в очень дальнем плавании, – настолько дальнем, что даже пред ее глаза еще не являлся. В смысле нет у нее никакого моряка, но Имагину об этом знать совсем не обязательно.
– А если вдруг нагрянет, а ты тут со мной танцуешь?
– Страшнее было бы, если нагрянет, а я тут без вас… танцую, – Настя пробурчала ответ себе под нос, бросая быстрый взгляд на сцену. Будь у нее молодой человек, муж, любимый… Рискнула бы она пойти в Бабочку? Пожалуй, да. Ведь обязательства перед семьей никто не отменял. Но скандала избежать вряд ли получилось бы… Как же хорошо, что парень-моряк, да и не моряк тоже, светит ей в данным момент только как надпись на футболке.
– Как ты попала сюда? – Имагин, судя по всему, подумал о чем-то подобном.
– На праздник? Пришла.
И теперь Глеб себя мысленно похвалил – поступил совершенно верно, она расслабилась, настолько, что к ней вернулось это скрытое, но для него достаточно явное, раздражение.
– Нет, в Бабочку.
Девушка не спешила с ответом, целый куплет они танцевали молча. Все это время Настя смотрела вокруг, периодически ловя на себе взгляды коллег. Амина подмигнула, мол 'а ты ломалась…', Женечка убедился, что его вселенская грусть замечена, а потом отвернулся, чтоб то ли смахнуть мужскую скупую, то ли наполнить стакан чем-то в меру брутальным.
– Узнала через знакомых, что проводится набор танцовщиц, пришла попробовать. А что?
– Ничего особенного, просто интересно, как девушки оказываются здесь.
Точнее, как докатываются до жизни такой. Спросил так, будто речь о проституции. Настя на секунду напряглась, снова чувствую приступ раздражения, но потом заставила себя разжать пальцы и послушно сделать очередной шаг.
– Девушки ищут работу, зарабатывают, как могут, – а на свой ответ Настя разозлилась еще больше. Потому что ответила тоже, как о проституции.
– Почему не официантка? Секретарь? Любая другая неквалифицированная работа? Неужели мы платим настолько больше?
Глеб сам толком не знал, что хочет услышать. Возможно, что в Баттерфляй ее загнала жуткая жизненная ситуация, которую он может разрулить, или что это временная мера, или что она устроилась в Бабочку на спор. Зачем? Чтоб не ассоциировать ее со своим представлением о подобным ей. Он, как все вокруг, был подвержен предрассудкам.
А Настю это разозлило куда больше, чем все до этого. Она сама относилась к своей 'профессии' с пренебрежением, но позволять, чтоб так же пренебрегали окружающие – все равно, что добровольно вываляться в грязи.
Она запнулась, вскинула на мужчину взгляд, а ответила так спокойно, как только могла.
– А это для меня призвание. Нравится.
И на лице Имагина дернулась мышца. Почти что скривился. Вот и отлично. Вот и выяснили – брезгует, непонятно только, зачем тогда фарс устроил?
– Крутить…ся перед толпой? – музыка продолжала играть, а вот они больше не перетаптывались.
– Танцевать, Глеб Юрьевич, это называется танцевать.
– Я думал, что мы сейчас танцуем.
– Там, – Настя кивнула на сцену, – танцевать мне нравится больше.
– Не верю, – мужчина сузил глаза, продолжая прижимать девушку к себе.
– Ваше право, – а она попыталась ответить максимально равнодушно. Зачем вообще так раздражаться? Разве для нее хоть что-то значит мнение этого человека? Этого постороннего чуть не уволившего ее однажды человека?
– И что, если, допустим, я предложу тебе другое место, ты откажешься?
– Какое?
– Своего секретаря… – Настя хмыкнула, руки соскользнули с мужской шеи, уперлись в грудь. Осталось только оттолкнуться и уйти.
– С какой стати? Вы всегда так подбираете секретарей? Без собеседования? Или собеседование будет, только в интимной обстановке? – спросив, Настя надавила на грудную клетку, отстраняясь. Он, конечно, дернулся, собираясь придержать, но вовремя опомнился. Не хватало только скандала посреди танцпола с криками 'пустите!' и ответными пылкими 'не пущу! никогда! ты моя!'
А потом, не оборачиваясь и не оглядываясь, Настя направилась к выходу. Не спеша, не бледнея и не краснея от злости, вообще не злясь. Ну и что такого произошло? Просто очередной придурок посчитал себя вправе сделать щедрое предложение, от которого невозможно отказаться. Далеко не впервые и, к сожалению, не в последний раз. Почему-то мужики пищат от восторга, стоит только подумать о том, что могут заиметь в личное пользование танцовщицу. Этот такой же. И ответила Настя ему так же, как всем до.
Выйдя на воздух, Ася чертыхнулась, вспоминая о том, что сумочка осталась где-то в зале. Значит, придется вернуться. Возможно, вернуться и не только забрать свою вещь, а еще и услышать от Имагина или от Женечки, что она таки уволена. Вскинув взгляд в небо, девушка закусила губу.
Ее никогда еще не подводила интуиция. Она всегда знала, что Петя немного не тот, она знала тогда, что мышца не заживет, предчувствовала, что не стоило идти, понимала, что от Имагина нужно держаться подальше. Не слушать собственную интуицию чревато. Теперь осталось только получить и расписаться. Причем, видимо, лично…
– Настя, – ее окликнули. Окликнул тот, кого она пару минут тому оставила на танцполе.
***
Подобной реакции на безобидный вопрос Глеб не ожидал. Хотя быстро понял, что вопрос кажется безобидным только ему.
Эти ее слова о более интимной обстановке… Он осознал, как неоднозначно прозвучало предложение, и уже неважно, какой в него был вложен смысл.
Да, ему нравилась девушка, да, он думал о том, что совсем не против интимной обстановки, но причина предложения крылась в другом – ему не нравилось, что заинтересовавшей его Насте приходится (а он хотел воспринимать это исключительно так), крутиться перед толпой вожделеющих.
План был предельно прост – предложить ей более уютное во всех смыслах место, а потом спокойно обхаживать, ухаживать, пробовать, пытаться. Даже спешить не хотелось. Их неформальная договоренность с Юлей еще в силе, время есть, а главное, есть желание.
Только получилось, что он говорил одно, а она услышала другое. Услышала, блеснула глазами, оттолкнула, ушла.
Сумку ему вручила Амина, не желая откладывать объяснения в долгий ящик, он тут же направился вслед за беглянкой.
И не то, чтоб она особо убегала, стояла в десяти шагах от входа, запрокинув голову.
– Настя.
Услышав обращение, девушка резко обернулась, вновь блеснув глазами.
– Уволить пришли?
– Глупости не говори, – Имагин подошел, вытянул руку, в которой держал маленькую сумочку со всем ее скарбом – телефоном, деньгами на такси, блеском и наушниками.
Она неуверенно коснулась тканевой поверхности. Боялась, что Имагин отдернет руку, но он этого не сделал. Дождался, пока заберет, только потом заговорил.
– Ты неправильно поняла.
– Подождите, – девушка подняла руку, призывая замолчать. К чему объяснения и выяснения, если важна лишь одна вещь? – Я сейчас что-то скажу, и если после этого вы захотите уволить, я смирюсь, истерить не буду, не впервой. Так вот. Между нами ничего не будет, Глеб Юрьевич.
– Вот так сразу?
– Да. Возможно, вы сделали неправильные выводы исходя из нашего прошлого опыта… общения, но скажу вам честно – я вас опасаюсь. И уж простите, но я не рискну, даже если это будет моя огромная ошибка и единственный шанс захомутать красивого, умного, состоятельного мужчину.
Это… оригинально. Отбрить, при этому аргументируя это перечнем положительных качеств того, кого отшиваешь.
– Давай я подвезу тебя домой.
– Нет, – девушка отступила к дороге, заметив блеснувшую в автомобильной очереди шашечку такси взмахнула рукой. – Это тоже лишнее, – 'не хочу, чтоб знали мой адрес, а еще оставаться с вами наедине не хочу, потому что вы опасны. Для меня'. Смысл отказа был предельно ясен обоим.
– Ты ведешь себя крайне странно, не находишь?
– Нахожу, но, знаете… Чувствую, что так правильно, – у бордюра остановилась машина. – Спасибо за танец, за праздник, простите, если неправильно о вас подумала. Доброй ночи, – девушка запрыгнула в машину, захлопнула дверь, практически пропищала адрес, а потом съехала по спинке сиденья ниже, пытаясь успокоить сердце и нервы.
Этот вечер оказался намного более сложным и странным, чем она думала. А еще было немножко стыдно, точнее безумно стыдно перед мужчиной, который остался стоять у входа.
Ведь подобного они не прощают? Когда топчутся по их самолюбию? И что теперь? Будет мстить, уволит, отправит с волчьим билетом? Или сделает так, как она попросила?
Нет, все-таки нужно было отказаться от глупой затеи и не идти.
***
Глеб проводил машину серьезным взглядом, а потом… хмыкнул. Если бы Настя считала, это был бы… пятый раз?
Он и представить себе не мог подобной реакции. Так его точно не отбривали, даже во времена студенческих попыток перетра… перепробовать всех и каждую.
Тот случай, когда не знаешь – плакать или смеяться. Нет, таки смеяться.
А еще спокойно продолжать действовать по заданной схеме. Только не по той, которую задала бабочка, а по своей.
И что там дальше по плану? Например, можно узнать ее номер.
Глава 7
Суббота не задалась с самого утра – зарядил дождь, моментально выкрасивший солнечный город в серые тона. Днем он только усилился, а к вечеру напрочь отказался заканчиваться, мелко, но противно морося.
Настя вылетела из дому с опозданием, а потом всю дорогу до Бабочки нервно поглядывала на часы. Наверное, нервничала не столько из-за возможности опоздать, сколько из-за вероятной предстоящей встречи, но кто же себе в этом признается?
Вспоминая инцидент с Имагиным, ей становилось немного стыдно. Казалось, что слова звучали излишне грубо, да и бросить мужчину на глазах у публики – было не лучшим, что можно сделать, а он не обиделся, даже не разозлился – вышел следом, посчитал нужным объясниться. Да, ей было стыдно за то, как она отшила Глеба, но не за сам факт отшивания.
В правильности этого своего решения Настя не сомневалась. Хотя, если быть честной с собой, несколько раз очень хотелось усомниться, например, в минуты раздумий перед сном, или во время нуднейшей консультации перед экзаменом, назначенным на следующую неделю. Но девушка стойко пресекала эти попытки. Она верила только в те сказки, которые в детстве читал папа. Те были красивые, добрые, непременно со счастливым финалом, который, в сущности, является только началом. А в возможность сказки с Имагиным – нет. Она не золушка, он, конечно, может и принц, но вызывает в ней слишком противоречивые чувства, да и намерения его, наверняка, не заходят дальше, чем неплохо проведенное совместно время. И, если уж не кривить душой, против этого-то Настя гипотетически ничего не имела – он красив, силен, с ним приятно было танцевать, чувствовать руки на пояснице, чуть ниже и выше, к нему тянуло на физиологическом уровне, но она не могла расслабиться. Вечно чувствовала зудящую тревогу и раздражение, от которого никак не получалось избавиться. И подобные размышления вечно заканчивались одинаково: она делала вывод, что поступила правильно, можно было бы мягче, но какая разница, если желательный исход один – дать понять, что у них с Имагиным разные дорожки. У него – широкая магистраль на шесть полос, а у нее своя аллейка с лавочками вдоль и горящими по вечерам кованными фонариками.
Костеря себя за то, что забыла взять зонтик, Настя добежала до Бабочки, набросив на голову капюшон, прошмыгнула в свою каморку, уже там поежилась, стягивая противную мокрую кофту, такие же тряпичные кеды.
Хотелось верить, что вечер пройдет без эксцессов, гладко, мирно, спокойно. Хотелось не встретиться ни с Имагиным, ни с Пирожком, оттанцевать и отправиться в гости к родной подушке, которая манила даже так – на расстоянии половины города.
Быстро переодевшись, Настя помчала к остальным девочкам, у которых было назначено обсуждение нововведений в общую схему.
– Привет, – она улыбнулась, устраиваясь на стуле у одного из зеркал, Амина уже начала что-то говорить, потому Насте практически никто не ответил, разве что несколько раз кивнули.
Предводительница бабочек закончила, окинула публику внимательным взглядом, а потом кивнула, давая добро на то, чтоб желающие могли разойтись, чем все тут же попытались воспользоваться, Ася не успела.
Ее схватили за локоток у выхода, придержали, прося остаться, притеснили в уголок. Амина все сделала технично, быстро, аккуратно.
Настя пискнуть не успела, а уже оказалась в ловушке.
– Отшила мужика, Настюш? Не стыдно?
– А тебе-то какое дело? – вопросы, какого мужика и почему вдруг стыдно, Настя решила упустить в виду очевидности ответов.
– Может, я решу, что раз тебе не нужно, то мне в самый раз? Не жалко-то такими кавалерами разбрасываться?
– Какими кавалерами? – Настя окинула взглядом комнату, убеждаясь, что все либо действительно слишком заняты своими делами, чтоб слушать их разговор, либо очень хорошо притворяются, что заняты.
– Непонятно, за какие заслуги на тебя свалившиеся, Анастасия. Я тебя предупредила, будешь дальше от него бегать, сама займусь. Нравятся мне, знаешь ли, такие…
– Какие такие? – после слов Амины, Настя почувствовала очередную волну раздражения, только уже не в отношении Имагина, а к девушке напротив. Будто у нее действительно что-то хотят забрать. Что-то, принадлежащее ей.
– Целеустремленные.
– Раз целеустремленный, так просто не сдастся.
И вся прежняя рефлексия о том, что ей-то очень нужно, чтоб сдался, забыл об интересе, смирился, канула в лету.
– Ну, знаешь, еще пару неделек вокруг походит, а потом надоест бегать за малолеткой неразумной, а здесь я, вся такая не малолетняя, – Амина загнула один палец, – разумная, – второй, – не менее красивая, – третий, – танцую тоже не хуже, – четвертый. – Или ты просто пытаешься цену набить? Мол, не такая и ждешь трамв… принца? Если да, то по второму пункту можно было два пальца загибать.
– Он меня настораживает, – Настя сама не сказала бы, почему, но захотелось ответить правдиво.
– Это нормально, плохо было бы, если б не настораживал, а так все логично. Ты его не знаешь, какого ж лешего доверять? Не доверяй, но присмотреться можно.
– Никак не могу понять, в чем твой интерес? Он тебе что, денег обещал?
– Нет, скорей обеспечить профессиональный рост.
– За что? За то, что я в его кровати окажусь?
– Ты прямо хочешь, чтоб я 'да' ответила, но нет. Всего лишь за то, я не глупее Пирожка, а с тобой вообще помогаю по доброй воле. Ну понравилась мальчику девочка, а она почему-то ломается, неужели добрая тетя Амина не может помочь им сойтись?
– Добрая тетя Амина может сделать только хуже, потому что мальчик поиграет с девочкой, а потом выбросит из жизни и из клуба, а у девочки есть семья, которую нужно кормить.
– Это называется риском, Настя. А кто не рискует, тот не живет.
Этот разговор закончился ничем, Настя не помчала тут же на поиски Имагина, который, несомненно, сегодня тоже должен был быть в зале, сопротивляться тоже не стала, решила отложить подобные мысли до поры до времени.
Единственное, когда столкнулась с Глебом в коридоре, по дороге на аудиенцию с Пирожком, улыбнулась и кивнула, принимая приветствие.
***
День не задался с самого утра, но только ближе к ночи Настя поняла, что дождь – мелочь. Причем мелочь приятная, потому что может быть в миллион раз хуже.
Этот вечер начался так же, как все вечера до него. Практически та же музыка, частично те же люди, отлаженные движения, профессиональная улыбка на лице, дежурные поглядывания на толпу, даже взгляд Имагина из-за одного из столиков на втором ярусе, без которого чего-то не хватало бы, уже привычный. Все было… привычно, пока Настя не обернулась ко входу, замечая в толпе знакомую макушку. Одну, вторую, третью… Это были они – танцоры ее труппы, когда-то коллеги и товарищи, а теперь чужие люди. Один из них раньше был любимым человеком, кто-то – другом, кто-то – подругой, а теперь они пробирались сквозь толпу, еще не замечая ее, предвкушая неплохо проведенное время, а у Насти вдруг затряслись руки. Она так долго боялась чего-то подобного, что теперь не могла поверить в реальность происходящего.
Поверить в то, что Алина тянет за руку улыбающегося Петю, что несколько человек пятятся перед ними, что-то говоря, а потом заливаясь смехом, что еще пятеро плетутся следом, лучась не меньшим счастьем, что Светы среди них нет, что Алина приближается к Пете, целуя в щеку, слишком уж не по-дружески, что он ловит ее лицо пальцами, поворачивается, целует уже в губы.
Все это растянулось в мыслях Насти на долгие минуты, хотя на самом деле прошли считанные мгновения. А потом компания окупировала заказанный столик, и каждый занялся тем, что решил изучить взглядом зал…
***
Глеб заметил перемены в поведении интересующей его бабочки. Все было хорошо, точней привычно. Хорошо не было потому, что ему не нравилось, как она танцует для толпы.
Так вот, все было привычно, они привычно иногда встречались взглядами, в ее уже не было той враждебности, но и страсти особой не замечалось, она будто проверяла – на месте ли он, а потом продолжала заниматься своим делом. Он всегда был на месте. Куда ж ему деться, если она-то тут?
Девочка танцевала, иногда оглядывалась, находя его, время от времени окидывала взглядом толпу, а потом застыла. На долю секунды застыла, забыв обо всем. Только глаза стали размером в пять копеек и улыбка слетела с губ, а еще она побледнела. Этого Глеб не видел, но почему-то был уверен – побледнела. Так, как бледнеют, когда видят привидения или гостей из прошлого, которых встретить не хотели бы. Проследив за направлением взгляда девочки, он разыскал компанию, активно проталкивающуюся сквозь толпу.
Ничего особенного – человек восемь, смеются себе, никого не замечая, так почему она так всполошилась?
Когда Глеб вернулся взглядом к Насте, та уже взяла себя в руки, снова танцевала, отвернувшись от того столика, за который села компания. Вот только страх из глаз не пропал, и бледность, наверняка, тоже. И на него она больше не смотрела – за ночь ни разу.
***
Настя уже не вспомнила бы, когда в последний раз так неистово молилась. Может в детстве, еще когда верила в реальную возможность повлиять на что-то с помощью собственных желаний, обращенных к высшим силам. А теперь, отчаявшись, не нашла ничего лучше, как вновь взывать к богу, моля о том, чтоб ее не заметили. Не заметили под боевым раскрасом, в толпе таких же, за собственным весельем. Как же она на это надеялась! Как бессмысленно и обреченно надеялась!
Ее состояние не укрылось от остальных девочек, некоторые, боясь повторения инцидента с падением, бросали встревоженные взгляды, мол, все хорошо? И Настя натягивала на лицо улыбку, неуверенно кивая. Сейчас она с удовольствием спрыгнула бы вниз, а потом убежала куда подальше. Но нельзя – Имагин здесь, и еще одного промаха ей не простят. Потому бежать нельзя, можно только молиться. Бессмысленно и обреченно.
Настя почувствовала тот момент, когда ее заметили. Наверняка, заметили не просто так. Скорей всего, Алина сделала для этого многое.
За что? Может, Настя когда-то получила партию, которую хотела она. Может, еще в детском классе Асю поставили в пару с мальчиком, с которым танцевать хотела Алина, а может, все дело в том, что именно Алина сейчас так ластится к Пете, что-то шепчет ему на ухо, улыбается, держит за руку, кладет голову на плечо.
Она оказалась права – Света – лишь временное увлечение. Только неужели думает, что сама станет постоянным? И за что так жестоко с ней, с Настей? Чувствует конкуренткой? Зря. Теперь-то точно зря.
Веселова изо всех сил пыталась не смотреть в сторону затихшего столика, а он правда затих. Не было больше того веселья, с которым компания ввалилась в зал, веселья вообще не было. Такие знакомые и одновременно неизвестные ей люди все как один молча следили за ней, прожигая дыры, не хуже Имагина.