Контур человека: мир под столом

Рассказ пятый

Как у меня появились мишка и слоник

Должна вам заметить, что я очень рано стала понимать: судьба круто поиздевалась надо мной, сделав меня какой-то не такой, как все. И вправду – все у меня было не как у людей. Судите сами.

Каждое утро перед выходом из дому расческа в Бабушкиной руке беспощадно скребла по коже моей головы. Тугая резинка затягивала непослушные вихры в нелепо торчащий хвост с такой силой, что мне казалось, мои глаза вытягиваются к вискам и я становлюсь похожа на Братьев Лю из моей любимой книжки с очень красивыми картинками. Я отчаянно завидовала Леночке, которая не подвергалась подобной экзекуции, ибо папа отвел ее в парикмахерскую, где ей сделали такую же стрижку, как «Гостье из будущего». Все – и дети, и воспитатели, и даже чужие родители! – сразу поняли, как же она на нее похожа, и говорили об этом целую неделю. И что удивительно! Невзирая на то что сама Бабушка каждое утро бурчала, что не может справиться с моими волосами так же, как и с моим упрямым характером, и что мы из-за этой обязательной процедуры вечно опаздываем в детский сад, постричь меня, как Леночку, она почему-то категорически отказалась.

– Вырастешь – хоть налысо стригись. А сейчас нельзя. У девочки должны быть длинные волосы! – чертыхаясь и сопя, пыхтела Бабушка, в очередной раз борясь с нежелающими заплетаться в косу моими густыми локонами.

Но в «вырастании» я, видимо, явно отставала! У моих одногодок Ани и Наташи уже были проколоты уши, и в них кокетливо блестели хорошенькие маленькие желтые сережки. Мне же категорично было заявлено, что, когда я вырасту, тогда смогу прокалывать себе все, что хочу, а пока я живу с Бабушкой, такого не будет.

А еще только у меня одной в группе варежки были на резинке, продетой сквозь рукава шубы, – почему-то считалось, что иначе я их обязательно потеряю. Сверстники же мои, вполне самостоятельно раскладывая по карманам курток разнообразные перчатки-«зайчики», перчатки-«котики», перчатки-«мишки», активно в этом Бабушку поддерживали, дразня меня Машей-растеряшей, и вдоволь забавлялись этим экзотическим приспособлением. Володька, например, тихонько подкрадывался ко мне на прогулке сзади и резко дергал за одну из варежек, отчего резинка буквально обжигала мне спину, а вторая варежка немедленно «втягивалась» в рукав куда-то в район локтя, в результате чего я всю прогулку потом не могла ни вытащить ее, ни согнуть руку. Вытянутая же рукавичка волоклась за мной, словно персонаж мультфильма «Варежка», оттого, естественно, мокла и пачкалась. Резинка благодаря довольно частым подобным манипуляциям быстро вытягивалась (за что мне сильно попадало!), варежки на ней свисали до самой земли, что еще больше развлекало Володьку. Он бегал за мной, пытаясь наступить то на одну, то на другую или – предмет особой гордости! – прыгнуть на обе сразу двумя ногами. И если у него это получалось, а я этого вовремя не замечала, то внезапно больно шлепалась на землю и в своей объемной шубе никак не могла быстро встать сама, чем непомерно веселила одногруппников.

Лично мне нечего было и думать о том, чтобы хотя бы на минуту снять на улице безмерно кусающую лоб шапку. Поэтому к концу прогулки я обычно с остервенением этой самой шапкой терла взмокший, с прилипшей к нему челкой лоб, наблюдая, как самозабвенно орущий и, словно молодой олень, стрелой несущийся навстречу пришедшему за ним папе Руслан срывает с головы свой «петушок», и… ему за это ничего не бывает. Не видя особой разницы между собой и Русланом, я тоже попробовала было походить на улице с голой головой, спрятав шапку в группе за батареей и сказав воспитательнице, что я ее потеряла. И что? Против судьбы, как известно, не попрешь: мне туго-туго затянули под подбородком шарф на капюшоне шубы, так что я перестала видеть что-либо сбоку и почти оглохла, чем с наслаждением и воспользовался ранее описанный Володька, и я окончательно стала посмешищем всех гуляющих. А пришедшая за мной Бабушка, обнаружив, что головной убор утрачен, мало того, что отчитала меня, лишний раз убедившись в том, что она правильно делает, привязывая мне варежки на резинку, так еще и достала дома из шкафа совершенно уродливый синий предмет с огромным помпоном и нелепо длинными ушами, к тому же несколько великоватый, – и вплоть до самой школы это «строение» украшало мою голову, к вящей потехе сверстников.

Правда, была всего одна девочка – Света, которая не упускала случая сказать, как она завидует моему дурацкому синему колпаку. Сама она ходила в изящной, тоненькой розовой шапочке с красивой блестящей брошкой на лбу. Глядя на то, как Света с Катей периодически обмениваются то куртками, то сапожками, то туфельками и как умиленно всплескивают руками их мамы, вечером найдя их переодетыми в вещи друг друга, и даже совершенно спокойно забирают их в этих чужих вещах домой, я, обмирая от ужаса под бременем непонятного мне строжайшего Бабушкиного запрета на подобные акции, решилась презентовать Свете свой ненавистный синий помпон. Катя подбадривала тем, что розовый цвет мне удивительно к лицу, а брошка во лбу оттеняет глубину цвета моих карих глаз.

Нужно было видеть выражение лица моей Бабушки, когда она вечером «высмотрела» меня на прогулке в толпе носящихся и орущих карапузов и увидела в моем лбу эту брошку!

– Это чье? – грозно спросила она меня.

– Светино, – только и смогла пролепетать я.

– А твоя шапка где?

– У Светы. Она ей очень нравится.

– Иди немедленно к Свете и вернись в своей шапке!

– А Свету уже забрали!

И что же вы думаете? Бабушка решительно содрала с моей головы розовое очарование, сунула его в руки ошеломленной воспитательницы, а мне снова до удушения затянула шарф под капюшоном шубы. И мы в полном молчании проследовали домой, где меня немедленно засунули в ванну и с особым остервенением вымыли голову.

Надо ли говорить, что, когда я попросила Бабушку купить мне такие же наручные часики с котиком, как у Лены, я получила решительный отказ?

– Часы – не игрушка, вещь серьезная. Их дарят на совершеннолетие. Именно тогда они становятся тебе по-настоящему нужны, ибо ты начинаешь ценить время, – загадочно сказала Бабушка.

– А совре… шенно… летие – это когда?

– Когда получишь часы, тогда и наступит, – еще более непонятно сообщила Бабушка, и тема была закрыта раз и навсегда. То есть до этого самого «совершеннолетия», которое для меня лично наступило лет в девять. Именно тогда на день рождения Мама вдруг подарила мне прелестные синие часики завода «Чайка»: крохотный кобальтовый кружочек с золотыми стрелочками и циферками крепился на руку изящным коричневым тоненьким кожаным ремешочком. Не успела я прикинуть, какой эффект произведу в классе, небрежно закатав рукав и сообщив всем точное время, как в дело решительно вмешалась Бабушка.

– Ты их потеряешь, – сказала она, забирая у меня часы и аккуратно укладывая их в прозрачную коробочку. – Чуть постарше станешь – отдам, будешь носить.

Но когда я стала «чуть постарше», выяснилось, что… Бабушка забыла, куда она их положила. Искали всей квартирой несколько дней, но, увы, безуспешно. Таким образом, это самое «совре… шенно… летие», которое, по-видимому,уже было у моей одногодки Лены еще в детском саду, ко мне, наверное, так бы и не добрело, если бы я, будучи уже подростком, не догадалась сама купить себе часы… Но это – совершенно другая, отдельная история.

Мы-то сейчас о судьбе, от которой мне просто некуда было деться. Вышеупомянутой Кате отчего-то можно было не есть манную кашу – ее от нее… тошнило. Я, в отличие от Кати, аналогичную реакцию организма не раз доказывала практически, так сказать, делами, но… безуспешно: Катя по-прежнему за завтраком, едва заглянув в тарелку, имела право отодвинуть ее от себя и тихо сказать: «Я это не буду», я же была обязана чуть не вылизать тарелку языком, а иначе неизменно лишалась прогулки. Приходилось, как уже было сказано, идти на всяческие ухищрения, и естественно, что в результате за завтраком я оставалась голодной. Глядя на Вадика, который сразу после того, как нянечка собирала утренние тарелки и чашки, бежал к своему шкафчику, доставал оттуда целую горку сделанных ему мамой бутербродов и затем на глазах у всей собирающейся на прогулку группы с аппетитом с ними управлялся (изредка, впрочем, делясь с друзьями тем, что в него уже не влезало), я тоже стала просить Бабушку выдавать мне с собой дополнительный «сухой паек». Увы! Просьбы эти не находили отклика в жестоком Бабушкином сердце.

– Вас в саду прекрасно кормят!

– Но Вадика тоже в саду прекрасно кормят!

– Ты – не Вадик. Ешь, что дают.

Да-да… То, что я не Света, не Катя, не Вадик и даже не Сережка, я понимала уже очень хорошо! В соревновании «кто дальше плюнет» я честно победила, и папа Сережки меня с этим поздравил. А вот Бабушка почему-то презрительно скривила губы, сказав, что для девочки это весьма сомнительная победа и что, если так дальше пойдет, она отвезет меня в зоопарк и поместит в клетку к верблюдам, где и есть мое подлинное место. Тот же Сережка хвастал, что папа дал ему попробовать пиво. Когда же я попросила Бабушку купить пиво, чтобы я тоже попробовала, она воззрилась на меня, как на чудо морское, и спросила, откуда я вообще взяла, что детям можно его пить?

– Блин! Но ведь Сережка тоже ребенок, как и я!

– Что??? – взревела Бабушка. – Что ты сказала?

– Что Сережка тоже ребенок, как и я…

– Нет, перед этим?!

– Блин…

Неожиданным было то, что Бабушка разразилась каким-то бесконечным потоком слов на тему, как нехорошо девочке ругаться (?) и что каждый раз, когда она будет слышать от меня это слово, будет бить меня по губам. И так меня запугала, что, даже когда на Масленицу в нашем доме целую неделю пекли блины, я старательно изощрялась в эвфемизмах, прося за столом «полить мне сметаной еще одну такую круглую штучку» или «подать, пожалуйста, еще одно солнышко», и все удивлялась, что остальные участники трапезы, произнося слово «блин», по губам от Бабушки так и не получили.

Стоит ли говорить о том, что если кто-то в группе разобьет градусник или чашку, то в лучшем случае выслушает недовольное бурчание нянечки. Вова возьмет со стола воспитательницы фломастеры – «Рисуй, Вовочка!». Но не дай бог те же фломастеры окажутся у меня в руках: «Маша! Никогда ничего не бери с моего стола без спросу!» Сережка весь новенький альбом для рисования, выданный нам на месяц, немедленно, в один присест, изрисовал «войнушкой»: на каждой странице у него рвались танки и снаряды – и ничего! Воспитательница только головой покачала и велела передать маме, чтобы она купила Сережке новый альбом. Я же, увидев новый альбом, немедленно поняла, что он годится для того, чтобы рисовать мультики. Листы были достаточно длинными, чтобы, после того как на каждой страничке нарисуешь одно и то же, только чуть-чуть видоизменяя картинку, затем завернуть каждый следующий рисунок в трубочку, сунуть в нее длинный карандаш и при его помощи быстро-быстро разворачивать и сворачивать свернутую страничку, отчего нарисованное реально начинает двигаться. Я тут же придумала героя и сюжет: моя белочка поднимала и опускала хвостик, двигала ушками и носиком и роняла шишку.

И что?

Альбом отобрали при первой же демонстрации мультфильма Юле, а затем в нелицеприятных выражениях сообщили мне, что в наказание за испорченную бумагу я до конца месяца буду рисовать только на отдельных листочках.

Поскольку я имела наглость возражать, то…

Во всех подобных случаях моя участь была неизменна: меня отправляли в угол. Как и за то, что я «бегаю по группе», при этом Лена, растрепанная и раскрасневшаяся, оттого что бегала за мной, спокойно усаживается переодевать куклу, а я… я почему-то обязательно иду разглядывать побелку в коридоре за шкафчиками. Вплоть до того, что, когда я упала с горки, меня не только отругали, но и заставили до конца прогулки сидеть рядом с воспитательницей. Когда же мой трюк через неделю повторила Катя, то была тщательно ощупана, утерта личным носовым платком воспитательницы и от нее же получила конфетку в утешение.

Кто только и каких только игрушек не приносил из дому с собой в группу! Замысловатые машинки и роботы, которые ездили сами собой, куклы, снабженные гардеробом покруче, чем у сериальной героини, фарфоровые тарелочки и супнички с половничками, усыпанные мельчайшими цветочками – совсем как настоящие, только кукольные… Обладатель такого сокровища на весь день становился центром внимания, и к нему выстраивались целые очереди из просящих «только посмотреть», «только чуть-чуть подержать» или требующих поиграть, аргументирующих свои права словами «раз принес, значит, для всех!». К иным наиболее замысловатым игрушкам проявляла внимание даже сама воспитательница.

Ничего подобного у меня, конечно, отродясь не было. Предметами гордости, сравнимыми с уникальными игрушками моих сверстников, были лишь кубики и две книжки с потрясающими картинками, которые Бабушка привезла мне из своей командировки в Германию. Но… мне строжайше было запрещено не только выносить их из дому, но даже и рассказывать о них.

– У ребят такого нет, – говорила назидательно Бабушка. – Зачем же провоцировать их на зависть?

А когда я в очередной раз рассказывала дома о том, какое невиданное чудо принес с собой сегодня в группу Петька или Руслан, Катя или Леночка, Бабушка с недовольным видом выслушивала меня и тихо бормотала: «Господи, и откуда у людей такие деньги?», а вслух еще раз твердо произносила:

– Ты не Леночка, не Катя, не Петька и даже не Руслан. Имей свое лицо! Они приносят, а ты – нет!

И я, после этого неизменно отправляясь к зеркалу, пыталась понять: а какое же у меня сейчас лицо – свое или чужое? И что значит «иметь свое лицо»? И главное, про какие «такие деньги» вздыхала Бабушка? Ведь она работала целыми днями и получала такие же цветные бумажки, как родители Кати или Руслана: я видела, когда взрослые сдавали деньги воспитательнице на групповую фотографию, – они у всех одинаковые!

Или взять хотя бы день рождения! Все люди как люди родились во вполне приличное время года, когда в детский сад утром можно прийти нарядно одетой, с большим бантом на голове, гордо прижимая к пузу огромный кулек конфет. И за завтраком в торжественной, так сказать, обстановке воспитательница поздравляет лично тебя, дарит тебе подарок от детского сада, и ты потом идешь, важный и торжественный, к каждому столику и раздаешь своим друзьям к утренней запеканке приятный «довесок»: по две-три конфетки, вафельку и печеньку (а кто-то мог себе позволить раздать целые шоколадки, апельсины, мандарины или бананы). Словом, не важно, что – важно, что ты на целый день становишься центром всеобщего внимания: все норовят сделать тебе приятное. И тебе хочется всех порадовать, поэтому кому-то из самых близких друзей перепадает по лишней конфете или печенью, оставшемуся в кульке от «утренней раздачи», а кому-то под большим секретом ты показываешь новехонькие вертолет, машинку или куклу, которую уже подарили тебе родители, бабушки или дедушки. Кроме того, в уголке ты перешептываешься с особо приближенными о том, что «в эти выходные» они «непременно с подарками» должны явиться к тебе домой, аккуратно советуешь им, что бы ты хотела, чтоб они тебе подарили, и под большим секретом выдаешь страшную тайну: мама уже к этому дню «положила в морозильник малиновое мороженое». А остальные, кому не доведется побывать на этом «празднике жизни», тихо завидуют и копят идеи для своего вот-вот наступающего дня рождения. Поверьте мне, я знаю, как это происходит – меня как-то Лена пригласила на свой пятилетний «юбилей» к себе домой.

Но мне пригласить своих сверстников домой на день рождения никогда не представлялось возможным. Ведь именно мне надо было появиться на свет, чуть-чуть не дотянув до сентября! В самое, так сказать, отпускно-дачное время, когда в городе не было ни одного моего «одногруппника», во дворе – ни одной подружки, ни одного внука или внучки Бабушкиных знакомых. В то время, когда они все еще плескались в ласковом южном море или воровали огурцы и яблоки на соседских огородах и в садах под Москвой, мы с Бабушкой уже возвращались в город – у нее начинались педсоветы, собрания, расписания и другая всякая такая подготовка к учебному году в институте, а я либо ездила с ней на работу, либо одиноко слонялась по сумрачной квартире в ожидании ее возращения.

Самое смешное, что даже взрослые члены нашей семьи не всегда могли собраться вместе и отпраздновать мой день рождения. У моей Тети Светы и Дяди Володи на даче была самая «страда», а Мамин отпуск редко совпадал с летними месяцами. Поэтому в период «до» даты, в которую я осчастливила этот свет своим появлением, или «после» нее еще долго тянулись взрослые родные и знакомые с их опережающими или запоздавшими «возложениями». То забежавшая после работы «на минуточку» Тетя оставляла подарок – платье или связанную ею для меня кофту, «потому что мы же с Володей в выходные картошку копать едем». То приехавшая «на кофе» к Бабушке Тетя Рая (или Тетя Тамара) трепала меня по щеке, гладила по голове, целовала в щечку и говорила (в зависимости от даты визита): «Я не смогу/не смогла прийти на твой день рождения, поэтому дарю тебе свой подарок сейчас». И вручала мне в такой вот совсем не торжественной обстановке либо книжку, либо красивую коробочку с конфетами, либо, если ей позволяли деньги, игрушку.

Так, чтобы это было, как дома у Светы, когда сидящие за общим столом дети, уминающие за обе щеки клубничное желе и заедающие его фруктовым салатом с чем-то непонятно-вкусным, что называлось «йогурт», разом вскакивали в восхищении и пели «Happy birthday to you!», приветствуя испеченный Светиной мамой большой торт, на котором горели свечки по числу Светочкиных лет… – нет, так у меня никогда не было.

И если устроить себетакой праздник было совсем не в моих силах, то по крайней мере порадовать вниманием сверстников в детском саду я считала себя вправе.

– Бабуля, – начала я как-то издалека, когда в один из выходных, вдоволь накатавшись с горки и набултыхавшись в снегу, счастливая, разморенная и вспотевшая, лежала в санках, а Бабушка везла меня домой по зимнему лесу, – а почему у меня день рождения летом?

Бабушка была озадачена:

– Ну, понимаешь… так вот получилось… Тебе разве не нравится? Ты же говорила, что лето – твое любимое время года.

– И что, что любимое? На день рождения-то я никогда никого не могу пригласить! И никто из моих друзей никогда меня не поздравляет… По-моему, это как-то неправильно.

– Но у тебя же есть мы, твоя семья. Мы тебя все всегда поздравляем, даже мои знакомые о тебе не забывают! – подавив вздох, сказала Бабушка.

– Это да! Но меня никогда не поздравляют в группе в саду. И я никогда никого ничем не угощаю… а мне бы так хотелось всех порадовать!

Бабушка с минуту помолчала, а потом предложила:

– Если дело только в этом, то у меня есть припасенный для праздников целый пакет вафелек, и ты просто так завтра раздашь их своим друзьям.

И действительно! После прогулки Бабушка, поставив табуретку, достала с самой верхней полки шкафчика на кухне пакет ароматных вафель, строго-настрого запретила мне в него залезать до завтра, чтобы я, раздав их перед завтраком всем друзьям, смогла поесть их вместе с ними.

– И воспитательницу с нянечкой не забудь угостить! – напомнила мне она.

– Ну конечно, бабуль!

Теперь необходимо было соответствовать такой торжественной минуте, а именно – быть такой же красивой, как и настоящие именинники. По этому поводу я неожиданно порадовала Бабушку заявлением, что завтра надену в детский сад клетчатое красное платье (обычно я ходила по группе в шортах и ни в какую не хотела носить никаких юбок). Ничего не подозревающая Бабушка утром даже затянула мне хвост красной резинкой, в то время как я уже стащила и спрятала в карман своего рюкзачка огромный пышный голубой бант-розу, который Бабушка сшила мне к какому-то из праздников в детском саду из упругой нейлоновой ленты. Я даже стерпела отвратительное ощущение сбившейся в дополнительно надетых на меня теплых штанах юбки, не капризничала, а вполне счастливая, буквально вприпрыжку, насколько позволяла мне моя шуба с болтающимися варежками, неслась в детский сад, ощущая, как приятно по спине постукивает мой рюкзачок с угощением и бантом.

Бабушка уже опаздывала на работу и поэтому заводить меня в группу не стала: лишь проследила, чтобы я поднялась по лестнице на свой этаж, помахала мне рукой и ушла.

У шкафчиков, как и каждое утро, всех встречала воспитательница. Увидев меня, она поспешила помочь мне снять рюкзачок, сапоги и шубу.

– Припаздываешь, Машенька, припаздываешь! Ой, какой у тебя сегодня полный рюкзачок! – удивилась она, взвешивая его на руке. – Игрушек, что ли, ты в него набрала? Смотри, потом домой их не сможешь унести – кому-нибудь что-нибудь понравится, и будет опять всеобщая ссора…

И тут она увидела меня в платье.

– Маша! Что это с тобой?

Ответить мне было некогда: я действительно запаздывала на завтрак и ожесточенно копалась в своем шкафчике в поиске туфелек вместо привычных чешек, а затем – в кармашке рюкзачка, чтобы вытащить и расправить свой пышный голубой бант-розу.

– Давай-ка я тебе помогу. – Воспитательница нацепила мне его на хвост, и тут я развязала рюкзачок и достала оттуда большой пакет с вафлями.

– Машенька, солнышко! Так у тебя сегодня день рождения? Ой, как же я забыла…

Тут я немножечко испугалась, твердо помня, что врать нехорошо. И только я хотела ей сказать, что нет, что она ничего не забыла и что мой день рождения летом, а мне просто захотелоськак будто бы в день рождения всех угостить, как она громко, так, что было слышно не только в коридоре, но и в группе, провозгласила:

– Ребята! А у нашей Маши сегодня день рождения!

Поскольку я пришла одной из последних, то из группы высыпали почти все мои сверстники. Одни стали немедленно меня тискать, обнимать, другие – дергать за платье и желать всяческих приятных вещей: Валя пожелал мне много вкусных конфет, Лена – больших и самых ярких воздушных шариков, Дима – такой же паровозик, как у него, а Катя тут же полезла в свой шкафчик и подарила мне огромный апельсин, который ей дала мама.

Говорить что-либо было уже поздно. Некоторое неприятное чувство, которое зашевелилось во мне во время их бурных поздравлений, свернулось и угасло под напором обрушившегося на меня счастья. Тем более что воспитательница проникновенным голосом внезапно сказала: