Новое Черное Пальто

. Больше нам, пожалуй, и не попадались. Да чего я говорю – пожалуй? Вот у меня тут всё записано. Совершенно точно говорю: не было. Я всё собираю в одну кучку, делаю один список фресок и черепков, потом анализ: на какой глубине было больше обломков, где не было совсем. В другой день ещё посмотрю в других карточках: были ли рядом кости, человеческие или, например, собачьи? Коровьи ещё могут быть, лошадиные, да мало ли чьи? Я всё время думаю: как жили эти люди? Представить невозможно, хоть Лев и рассказывает это на уроках и так, на факультативе. И какие-то книги о древней жизни я читала, однажды сочинение на областной конкурс писала – про доисторического мальчика. Ничего не выиграла, конечно.

Я сделала список, убрала карточки на место, говорю Льву:

– Пойду, с костями буду в четверг разбираться.

– Какая молодец! Ласточка, рыбонька, солнышко, как бы мы без тебя обходились? До четверга, да? – и он даже привстал со стула и руку как-то протянул, будто хотел пожать мою. Или показалось?

Я уже была у дверей, когда ко Льву пришла Ирка.

– О, – сказала она мне, – привет! Как дела?

Клянусь, это она со мной заговорила, не я с ней. Боги мои, что-то случится!

– Ну так, – сказала я, – ничего, – и ушла.

Плоская тайна

Катерина записала у себя на стене: «Тайна должна быть плоской. Тогда её никто не увидит». Я прямо замерла, когда прочитала. Это очень правильно, во-первых. А во-вторых, я тоже так говорила, в детстве, в пять лет, мама до сих пор вспоминает, а я за это злюсь на неё. Она ещё изображает, как я ладони складывала, чтобы показать, какая плоская должна быть тайна. Надо же, пока я стремаюсь, другие люди пишут в открытую, у себя на стене. О том же самом. Я не успела подумать над комментарием, как написала и отправила его, очнулась только, когда увидела: «Ничего себе!» А потом уже в личке объяснила, что я точно так же когда-то говорила. Катерина тоже написала: «Ничего себе». Потом замолчала. Через полчаса вдруг – звонок в домофон. Пришла, гляди-ка. И давай с порога мне рассказывать свою теорию о плоскости тайны и как эта плоскость в человеке располагается. Оказывается, она так немного наискосок проходит через левое полушарие мозга, горло, сердце, печень, кишечник и заканчивается в области правого бедра. Она даже открыла в телефоне рисунок внутреннего строения человека, показала наглядно. Не знаю, откуда у неё в голове взялась такая идея. В моей, например, ничего подобного нет.

– Слушай, – говорю, – допустим, так. Вот эта плоскость. Но ты думаешь, у человека только одна тайна? А если две, три? Если тринадцать?

– Но они ведь пло-ски-е! Совсем плоские, понимаешь? Как, я не знаю, лист бумаги, даже ещё тоньше! Плоскость же!

Их много может войти, но не тринадцать. Двенадцать самое большее. Потом сердцу становится тяжело, может не выдержать. Ну и мозги не резиновые, сама понимаешь. Человек несовершенен.

– Ну, – я говорю, на удивление спокойно, между прочим, говорю, потому что такую ерундель я ещё не слыхала, – ну, допустим, это плоскость. Допустим, она проходит через голову, сердце и печень, допустим, кишечник после этого остаётся целым и невредимым. Но откуда ты это взяла? Просто придумала? Так я, знаешь, тебе сейчас ещё чего-нибудь насочиняю почище этого. С чего бы начать?

А она говорит:

– А ты сама подумай! Давай, пошевели мозгами. Если у тебя одна тайна – это ничего. Потом две, три – и тяжелее в сердце. Значит, первое мы доказали: плоскость проходит через сердце. Дальше. Тебя грузят ещё какими-то тайнами – ты не все их помнишь, про что-то ты вообще можешь забыть, что это тайна. Делаем вывод – плоскость проходит через мозг. Но через какое полушарие? Давай дальше. Тайн больше, с ними ходить тяжело, не то что бегать. Вспомни, когда бежишь – в боку колет. Там печень!

– Вообще-то колет из-за селезёнки, спроси у Дизеля, он в этом отлично разбирается.

– Селезёнка болит, ладно. Так. И получаем плоскость, которая проходит по сердцу и селезёнке. И печени всё же. Если её продлить вверх – как раз попадаем в левое полушарие. А вниз – бедро. Ну вот!

Я не знала, что мне сказать. С одной стороны, это, конечно же, ерунда и чушь неимоверная. А с другой – плоскость она провела, пожалуй, правильно.

– Да уж, – говорю, – никогда не думала, что меня в моём возрасте можно ещё чем-то удивить. Давай Дизеля позовём! Это не тайна?

Дизель сказал, как только услышал теорию:

– Интересно. Но антинаучно.

– Почему? Ну вот почему? А если предположить? – Катерина чуть ли не прыгала вокруг Федьки. Она даже Маркиза сегодня не боялась и не замечала.

– Хорошо, – сказал послушный Федос, – предположим. Есть плоскость, которая проходит через левое полушарие, печень и всё такое. Но почему она не мешает работе органов? Это же невозможно.

– А если толщина плоскости – всего одна клетка? А?

– Тогда кто тебе гарантирует, что плоскость будет плоской? Она же деформируется, когда огибает другие органы.

– Давай нарисуем! – сказала Катерина. А я пошла на кухню ставить чайник. Ясно, у этих умников разговор надолго. Пусть они двигают и толкают науку, упираются в неё плечом. Я буду пить чай. Ничего, они скоро сами прибегут. Но послушать было интересно: вдруг в самом деле у нас может быть плоскость тайны? Я разлила чай по кружкам, поставила их на разделочную доску, положила хлеба, масла, селёдки и принесла всё в комнату.

– Тогда получается, что твоя плоскость – с дырами, чтобы не страдали внутренние органы! – уже кричал Дизель.

– Сам ты внутренние органы, то есть дыры в плоскости. Ну да, дыры, пускай, но плоскость-то есть!

– Сами вы дыры! Сами вы внутренние органы, – сказала я и дала каждому по бутерброду с селёдкой. – Давайте есть, а то кое-кто и правда слишком плоский.

Катерина вскочила, побежала в коридор.

– Я не про тебя! – закричала я, но было поздно. Она уже выскакивала в подъезд.

Я побежала догонять, но Катерина оказалась такой прыткой, что ускакала с космической скоростью. Ладно, как хочет. Можно подумать, мне мало было хлопот, за ней ещё бегать.

– Что это с ней? – спросил Федька. Вот я поражаюсь: вроде умный человек, а тормозит, бывает, так, что стыдно за него становится.

– Ну посмотри на неё. Ни рожи ни кожи, как говорят. И у всех девчонок уже есть грудь, хоть какая-никакая. Ау неё?

– А-а, – сказал он. – А чего ты правда начала про неё?

– Я не про неё, я тебя имела в виду! Тощий.

– Ну-ну, – сказал Федос, сделал глоток чаюй вдруг закашлялся, захлебнулся. – Вспомнила тоже. Тощий.

И правда, вспомнила. Дизеля так называл его отец. Казалось бы, это же не какое-то хорошее слово, а у него получалось хорошо, нежно. Потом он заболел, высох как-то, сам стал тощим. Теперь уже его можно было так называть. Но никто не называл, все жалели. Потом он умер.

– Ладно, – сказал Дизель, – мне пора тоже. Поке.

И он ушёл. Тоже обиделся, похоже. Одним махом двоих сразу. Вот же засада!

ЕДИНОЕ ЧЕРЕПАШЕСТВО

Тем и хорошо черепашество, что оно едино и неподелимо. С какого боку ни подойди, всё будет правильно. Не бывает теоретического или прикладного черепашества: практика и пустое бахвальство, а также тактика со стратегией идут под ручку, а если точнее, их руки – клубок. Сплетены и спаяны, не разорвать. Не зря, не зря дан черепахе плотный панцирь, и неспроста она прячет органы внутрь – мы ещё убедимся в её правоте.

Среда и Древняя Греция

Боги мои, как трудно бывает извиняться! Правда, мне почти не приходится. Утром мы, как всегда, шли вдвоём с Дизелем. Он молчал, я тоже. Уже у школы, на крыльце, я спросила:

– Злишься?

– Нафиг надо.

И он открыл дверь. Засунулся в коридор первым, а я за ним. В гардеробе встретили Катерину.

– Привет, – сказали мы с Дизелем.

– Привет, – ответила она. Не знаю кому: мне, Федьке или мне с Федькой. Она тут же ушла на физику.