– Да чтоб ты, дурак, проведал друга. И меня заодно.
Я таращусь на нее, помятую, с синяками на коленках. Она сошла с ума. Маленьким девочкам нельзя так поступать.
– Это плохо, – хмурюсь я.
– Но ведь подействовало же. Пашка хотел, чтобы я провела в заброшенном доме целую ночь. «Ворон… Так вы его называете? Ты ведь любишь его, чего тебе это стоит?» – передразнивает его Тора. – Только он не в курсе, что мне это действительно ничего не стоит.
– Ты ненормальная.
– Ты тоже.
Я бы сам побил ее за такие выходки, но, боюсь, разобьется.
В уши – словно кто-то ваты напихал. Ворон дуется на меня, как девчонка, а я… я глотаю слезы. Соскучился-таки. Позор, позор! Я стискиваю зубы. Пусть хоть ломаются – не реветь же перед Хлопушкой.
– Мы рады, что ты нас простил. – Тора повисает на моей шее.
Я хлопаю ее по плечу – надеюсь, именно так поступают настоящие мужчины – и вытираю рукавом слезу, пока Тора не отлипла.
С этого дня мы начинаем дружить. Ворон постепенно оживает и рассказывает нам все больше и больше историй о своих хозяевах. Как под Новый год Облако смылся из дому и вернулся под бой курантов. Как жена развесила письма мужа в спальне вместо обоев. Как супруги обмакнули ладони в чернила и после очередной разлуки сделали отпечатки на стене, чтобы возвращаться домой и вспоминать друг о друге.
Мы с Торой тут же натыкаемся на тусклые пятна над часами.
О-фи-геть!
Спустя черт знает сколько лет отпечатки почти стерлись, но история Ворона будто подкрасила их.
Мы прислоняемся ладонями к серым обоям.
– Круто! – Хлопушка ведет пальчиком по контуру отпечатков. – Что с ними случилось, Ворон?
– Они умерли от старости. Детей у них не было. И я… я скучаю по ним.
– Не смей грустить! Теперь мы вместе.
– Вместе, – подтверждаю я.
* * *
Следующим вечером Тора приглашает меня в гости. Классно, конечно, но я чувствую себя паршивее некуда. С непривычки, наверное.
Это похоже на праздник: ты моешься, чистишь зубы без подзатыльника матушки, выбираешь, что надеть, и натягиваешь самые чистые носки. Главное – зашитые. Причесываешься аж второй раз за день!
Предки косятся на меня, как на идиота. Или наоборот – как на улучшенную версию сыночка, которого не стыдно повести на день рождения к соседке.
– Вы чего? – я стараюсь говорить как обычно, и это уже само по себе странно.
– Куда ты? – интересуется батя.
– К подруге в гости.
– У тебя появилась подруга? Как ее зовут?
– Тора.
– Тора? Прозвище? – Матушка поглядывает на телефон. Как пить дать позвонит моему врачу, когда я слиняю.
– Сокращенное от Виктории. Живет на соседней улице. Учится в четвертом «Б». Это ее я спас.
Матушка косится на тумбочку, где валяются мои таблетки, и кусает губу.
– Хорошо тебе погулять, сынок, – кивает она.
Я вылетаю на крыльцо и молюсь, чтобы предки не позвонили доктору.
Дверь захлопывается. Через открытую форточку слышно, как матушка затевает старую песню под названием «Что-то не так». Но ведь сегодня я… улучшенная версия. Почему что-то не так, мама? Я надел самые чистые носки. Без дырок. Причесался. Я не болтал в твоем присутствии с Воробьем и не швырялся цветочными горшками.
Что со мной не так сегодня?
Я оглядываюсь и машу рукой – скорее дому, чем предкам, а мне машет калитка.
Сегодня странный день: соседи слишком улыбчивые, здороваются громко и по-доброму (их хижины – тоже), никто не пытается меня прибить. Солнце чересчур печет – дефективный ноябрь.
И я весь такой чистый. Еще бы, праздник! Иду в гости.
Я застываю перед Ласточкой.
Привет, птичка. Ты не изменилась – лишь окна новые. Надеюсь, ты не плакала.
Во двор выбегает Хлопушка и тянет меня в дом. Хвастается, что впервые сама приготовила яблочный пирог с орехами.
Предки Торы суетятся в кухне и зовут нас к себе.
Совсем недавно здесь ругались клоуны, а сейчас Ласточка дышит уютом: гудит холодильник, закипает чайник, на столе – скатерть в цветочек, из печки – аромат корицы.
Матушка Торы тараторит без умолку, и единственное, что я успеваю переварить – имена: тетя Марина и дядя Антон. Они обнажают все тридцать два и подсовывают мне табуретку, словно не видят мой диагноз под названием «Что-то не так». Наливают чай, спрашивают, как дела. У меня давно никто не спрашивал, как дела.
Тетя Марина достает из духовки пирог, разрезает и накладывает каждому по кусочку. Я сразу же его пробую. Вкуснотища!
Тора щебечет о школе, о куклах и книгах, о том, как мы подружились. Без истории с домами, естественно.
– И все же, – щурится тетя Марина, – как ты забрел сюда, Захар? Насколько нам известно, ты живешь немного ближе к морю.
– Он искал кота, мам, – выдает Тора. – У него пропал кот, представляешь?
Пирог застревает в горле, и я поспешно запиваю его чаем. Половина течет мимо рта.
Что же ты несешь, дурочка?