Послеждь

– Не… не наш. То есть, наш. То есть, не наш, – замялся Алан, – ну… не знаем мы.

– Перепутали в роддоме? – уточнил я.

– Нет… то есть…

– Откуда взялся ребенок? – грозно спросил я.

– Вы не подумайте только, он нам не чужой, он у нас родился… – кивнула Гедда, – то есть, не у нас… то есть… не знаем мы.

– Давайте-ка вынимайте все скелеты из шкафов, – потребовал я, – откуда у вас ребенок?

– Оттуда, – признался Алан. Я хотел было уточнить, что он имеет в виду, но тут же догадался по его интонации.

– Да вы что? – ахнул я, – там что, дети есть?

– Нет-нет, детей там нет… он там у нас родился…

Меня покоробило:

– Ну, вообще-то за такие эксперименты над детьми вас и к ответственности привлечь можно…

– Да нет-нет, вы не поняли, не было никакого эксперимента…

– Вы ходили туда? – спросил я в упор.

– Ну да… – кивнул Алан, – я, Гедда, и Энтони.

– Энтони, это?

– Ну… конкурент наш…

Я вспомнил газетную статью, почувствовал, как кусочки паззла складываются воедино.

– Лет десять назад про вас писали, что вы погибли… три конкурирующих потусторонщика… предположительно, уничтожили друг друга…

– Это когда мы туда уходили… и не вернулись… портал заклинило.

Я хотел было спросить, что такое портал, и как его могло заклинить, но понял, что вдаваться в технические подробности нездешнего мира не собираюсь. Тем более, что мои посетители внезапно стали очень словоохотливыми, казалось, им давно не терпелось поделиться с кем-нибудь этой историей:

– Понимаете… ну вы читали уже, что мы конкурентами были, по ту сторону хаживали… Ну, много кто по ту сторону хаживал, кто и не возвращался… – начал Алан, тут же осекся, заметив мое выражение лица, – нет-нет, если вам кто скажет, что конкуренты там друг друга убивают, так это бред собачий, там если человека убить, знаете, что начнется?

Я догадался, что меня сейчас опять начнут грузить сложными терминами, и поспешно признался, что не хочу об этом слышать.

– Ну, так вот… так получилось, что портал заклинило, понимаете? А нас тогда на той стороне было трое.

– И? – осторожно спрашиваю я.

– Так вы не понимаете? – Алан нахмурился, с его точки зрения нельзя было не знать таких элементарных вещей, – вы хоть знаете, что из портала в наш мир можно выйти только по двое?

Я хотел ответить, что вот теперь понимаю, но тут же спохватился:

– Значит… один из вас должен был остаться… там?

– Ну да, а что бывает с теми, кто там ночью остается, я думаю, вы знаете.

– Нет, – признался я.

– Ну, еще бы, это только в нашей среде знают… – добавила Гедда, – ну хорошо, давайте это между нами, ладно? Кто там ночью остается, тот потом не возвращается… Его эти забирают…

Я хотел спросить – какие эти, но не стал спрашивать, мне меньше всего хотелось знать, что происходит на той стороне. Та сторона она на то и та, что про неё лучше не говорить и не знать, та сторона, она чует, когда про неё говорят, она тянет свои щупальца к тому, кто про неё не то, что упоминает, а даже думает.

– Ну вот, можете себе представить, встретились мы в тот вечер у портала, и так, и сяк пытаемся войти, и ни в какую… Дело к ночи идет, а ночью там можно выжить только в доме. Нашли дом рядом с порталом, добротный особняк такой, камин затопили, еды из супермаркета соседнего приволокли…

– Так там дома есть? – спросил я, – и супермаркеты?

– Ну конечно, там же все как у нас, только… – Алан подавился этим «только», спохватился, что нельзя рассказывать, – ну вот, три человека в гостиной сидят, друг друга терпеть ненавидим, сами знаете, какая конкуренция у потусторонников… ну да вы не знаете… глотки друг другу рвать готовы. А глотки-то рвать нельзя, если ночью в доме сидим, дом-то, он от ночи оберегает только если в доме мир и согласие, а если хоть в мыслях ближнему своему чего нехорошего пожелаешь, так вся эта хрень в дом ворвется…

Хочу спросить, какая хрень. Не спрашиваю.

– Ну вот, решили жребий бросать… Гедда еще стала права качать, я женщина, у меня привилегии, ну мы быстро ей сказали привилегии свои куда подальше засунуть… Кто по ту сторону ходит, тому уже не до экивоков этих, даму вперед пропускать, дверь придержать, бабушку через улицу перевести, ребенку конфетку дать… Там человек как бы и человеком быть перестает… Вот, бросили мы жребий, вежливенько так, сидим за столом, чаек попиваем, имена свои на бумажках написали, в пустую сахарницу бросили, Гедде дали бумажку вытащить, вроде как даме уступили… Вот Гедда свое имя и вытащила. Мы уже ждали, она тут в слезы ударится, руки заламывать будет, умолять… Ты извини, дорогая, уж что думал, то думал, из песни слов не выкинешь… А Гедда спокойно так, сидит, улыбается, желает нам всего хорошего, ну знаете, как на переговорах, кто проиграл, делает хорошую мину при плохой игре…

– Так… – кивнул я.

– А мы же когда в доме сидели, мы же помирились, там же хочешь не хочешь, а помиришься, чтобы от ночи уберечься… уже хочешь не хочешь, а на врага на своего смотришь, ищешь в нем хорошее что-то… И понимаю, что часа два назад я эту Гедду своими руками бы задушил, а теперь жалко мне её вот так бросить. Вот и говорю ей, если хочешь жить, делай, что тебе скажу. Давай, говорю, выбирай, или меня, или Энтони, кого ты меньше терпеть ненавидишь… Гедда меня выбрала. Я её в спальню увел, говорю – раздевайся, она на меня смотрит, как на психа. Я ей объяснил, что к чему… Ну вот, это в ноябре было, в августе у нас сын родился… В тот же день из портала в наш мир вышли… Гедда еще слабая была, мы уже говорили ей, давай пару дней подождем, нет, рвется домой… да мы все домой рвались… инвалидное кресло в соседней больнице нашли, Гедду усадили, чтобы ей самой не идти, как королеву через портал выкатили… Дом этот нам в душу запал, мы его с Геддой купили, обустроили… Вот вы понимаете, у нас никогда и мысли не было, что с нашим сыном что-то не так, ну родился и родился, крепенький такой мальчишка, я вообще всю жизнь о наследнике мечтал… родился так хорошо, повезло прямо… мы за Гедду переживали, она же вон худущая какая, бедра узкие, а Тимми у нас богатырь… Мы уже пробовали через портал пробраться, когда Гедда ребенка носила, нет, портал снова на нас на троих реагировал, ребенка в утробе не видел… Ничего, обошлось все… Мы даже и не думали, что с Тимми что-то не так будет, вот даже и мысли не было… Вот только когда он на нянечку рассердился, на зеркало посмотрел, оно на осколки разлетелось, вот тогда и спохватились, что сына не на этом свете зачали…

Я осторожно откашлялся:

– Вы поймите правильно, ну поговорю я с вашим мальчиком, может, послушается… только… Что дальше-то будет?

Алан изменился в лице:

– Вы… вы что имеете в виду?

– Ну… гхм… вот ваш сын… вы уверены, что он вообще…

– Что. Вы. Имеете. В. Виду?

Я хотел договорить – человек или не человек, но понял, что им страшно. Просто страшно. И что они сами прекрасно все понимают, но боятся…

– Ну, хорошо… – кивнул я, – давайте я с мальчиком поговорю…

Когда вошел Тимми, родители вышли в коридор, я остался наедине с мальчишкой. Тимми сразу же убрал телефон, уставился на меня выжидательно.

– Тимми… ну… ты же понимаешь…

– А чего он училке ножку у стула поломал?

– К-кто?