– Ну что… вот здесь долбить будем.
Дядька идет к полотну шоссе, ставит знак дорожных работ.
– Ну давай… вот так молоток держишь… теперь долби… давай… потихонечку… да чего ты боишься его, не сожрет он тебя, чего ты в самом деле?
Хочу отшутиться, а вдруг сожрет, не отшучиваюсь.
Голову пронзает грохот молотка, спрашиваю себя, почему у дятла голова не болит…
Палит солнце.
Клубится пыль по дороге.
– Устал?
– Есть маленько.
– А то давай отдохнём. Время есть еще.
– Сколько?
– Да вся жизнь.
– Я серьезно.
– И я серьезно. Куда торопиться-то…
Вечереет.
Смотрю на дорогу, вернее, на то, что от неё осталось, глубокий поперечный провал делит дорогу надвое.
– Это зачем? Трубу будем прокладывать?
– Увидишь… отдыхай пока…
Отдыхаю пока. Смотрю на вереницу машин, которые так и стоят, так и ждут незнамо чего. Не нравится мне, как они на меня смотрят, не нравится, отворачиваюсь, ухожу к холмам, с вершин которых видны окрестности, хоть посмотрю, где мы находимся, пока туман не выпал…
Оглядываюсь.
Не верю себе, с ума я сошел, что ли…
Очень похоже.
Нет, не сошел с ума, всё так и есть, длинное шоссе, замкнутое в кольцо, вереница машин, насколько хватает глаз, и вдоль дороги – города, города, города, сходу и не поймешь, то ли это разные города, то ли один и тот же город. Нет, вроде один и тот же, начинается на самом горизонте, поднимается из пепла, растет – и снова падает, разрушенный войной.
– Любуешься?
– Это чего?
– Кольцевая, чего… замкнулась, вишь…
– Вижу.
– Вот так и крутятся… Свергнут кого, потом опять поставят, только-только города отстроят, и опять по новой бомбы на город бросать…
Молчу. Не верю. Не понимаю.
– Отдохнул?
– Вроде да.
– Вот и молодца, давай дальше работать.
Спрашиваю еще раз:
– Трубу прокладывать будем?
– Да нет, тут не трубу, тут другое…
Спускаемся с холма, уже почти темнеет, светлой остается только дорога в сиянии фар.
Ждут автомобили.
Ждут люди за рулем.
Ждут.
– Ну, давай… хватайся с той стороны.
Дядька хватается за край шоссе. Хватаюсь за асфальт, не понимаю, что мы будем делать.
– Тяни… потихонечку.
Тяну – дорога поддается удивительно легко, несу её, как легкую скатерть, сам пугаюсь этой легкости.
– Ты тише там, не урони… выпустишь, не поймаешь потом…
– Держу, держу.
– Все вы так говорите, а потом как отпустит, потом ищи-свищи…
Не отпускаю. Тяну полотно шоссе дальше и дальше в темноту ночи.
Чуть погодя понимаю, что дорога кажется легкой только сначала, – чем дальше, тем труднее волочить, останавливаюсь, перевожу дух, дядька терпеливо ждет меня, приговаривает что-то, что легче бы без остановок дойти…
Хочу спросить, до чего дойти, тут же вижу, отрезок дороги далеко впереди, шоссе уходит вдаль, к парящим в небе мегаполисам на горизонте, к чему-то легкому, полупрозрачному, космическому…
– Вот туда и тащим… это продолжение дороги нашей, – кивает дядька.