Временекрушение

– М-м-м-м… даже не знаю.

Аниф присматривается к отстроенному замку, к хитросплетению шестеренок…

Присматривается…

…понимает.

– Они… они не могли этого написать.

– Отчего же?

Смотрите… здесь все действует. Это не просто шестеренки, датчики всякие… это действует.

– Ну, конечно, это же…

– …да как вы не понимаете, это не может действовать, не может!

Хофбург хмурится:

– Почему… не может?

– Очень просто… вы сами подумайте, откуда авторам знать такие подробности? У них что, живые замки по улицам разгуливают?

– Н-нет.

– Вот именно! И что это значит?

– А что это значит?

– А это значит, что про механизм писал кто-то третий… Кто-то, кто живет в тех временах… где дома умеют ходить.

– И когда, по-вашему, были эти времена?

– Не были, а будут. А вот когда, я не знаю…

Замки замерли.

Смотрят в пустоту.

Ищут автора.

Юмн на крыльце

Юмн сидит на крыльце, залитом рассветным солнцем. Сегодня лето, первый раз в этом году – лето, Шуа бежит навстречу солнцу, хочет солнце поймать. Юмн Шуа объяснял, что нельзя солнце поймать, Шуа не верит, ловит. Ничего, Юмн им еще всем покажет, кому им, да им всем, которые сказали – вы нам не подходите, да кто они такие, чтобы решать, кто подходит, кто не подходит, это Юмн будет решать, кто подходит, кто нет. Юмн сидит на крыльце, ну, это мы уже говорили, накрапывает дождичек, мелкий, мерзкий, осенний, солнца нет, солнце ушло, солнце кто-то поймал, списки на поступление, а Юмна там нет, нет, почему нет, как они посмели без Юмна-то… Юмн курит на крыльце, перерыв двадцать минут, а потом снова в зал, там люди будут задавать вопросы, они не верят Юмну, да как тут можно верить, выискался какой-то, говорит, умеет управлять временем. И завтра начнется, напишут во всех газетах, изобрел машину времени, да не изобрел, и не машину времени никакую, тут же совсем другое дело, совсем-совсем, сколько можно вам объяснять… Шуа не догоняет солнце, возвращается, бабушка выносит на веранду клубничный пирог, Шуа ест, и Юмн ест, кроваво-красное клубничное месиво стекает по подбородку, челюсти сводит болью, снова стреляют, Юмн падает на ступеньки крыльца, чтобы не убили, кто-то из охранников отталкивает Юмна, а завтра в газетах будет, покушение на властелина времени, и начнется, а если он временем управляет, почему не предвидел, что в него стрелять будут, почему не предотвратил… Значит, неправда всё, и ничего он временем не управляет. Да как неправда, если на земле уже не пойми что творится, время сходит с ума. Вот это тоже будет во всех газетах – время сходит с ума. А Юмн сидит на крыльце, спрашивает себя, как он сюда попал, а, ну да, вы нам не подходите, ну ничего, он им всем еще покажет, хотя нет, это уже было, было уже, тогда что же, а, ну да, лето первый раз в этом году, и Шуа догоняет солнце, и не может догнать… или нет, нет, это тоже уже было, было уже, глупый, глупый Юмн, все-то он перепутал, в него же стреляли, или нет, это когда было… Исследователи выходят к Юмну, несут клубничный пирог, нет, не такой пирог, у бабушки совсем не такой был, и вообще все не так, где лето, куда лето подевали, и солнце, солнце где. А солнца нет, говорят, погасло три века назад, говорят, вот, от реакторов подзаряжаемся. Юмн хочет спросить – а где Шуа, не спрашивает, уже понимает – никакой Шуа не будет. а как это у вас получается – спрашивают исследователи, что получается, а вот, как вы это со временем, умели же как-то, а теперь никто не умеет, не знают, как это делается. А вы расскажите нам, как это вы делали, нам интересно. Исследователи похожи на осклизлых амеб, с интересом и брезгливостью смотрят на Юмна. Юмн спрашивает, где люди – его не понимают, где люди, какие люди, откуда люди, зачем люди, почему люди. Люди задают вопросы, люди не верят, и как вы собираетесь управлять временем, а вы не боитесь, что это приведет к глобальной катастрофе. Ну, знаете, люди всегда склонны преувеличивать риски… Юмн сидит на крыльце, Шуа бежит, догоняет солнце, Юмн даже не поправляет её, не говорит, что солнце не догнать…

Артефакт

Бэтти читает:

Артефакт.

Бэтти умная, Бэтти знает, что такое артефакт. Бетти школу кончила и в колледж поступила, теперь еще умнее будет.

Вот Бетти и читает:

Артефакт.

А Бетти знает, артефакт – это когда важное что-то, штука какая-то важная.

А потом Бетти читает:

Последнее, что осталось от некогда величайшей цивилизации.

(Зря, что ли, читать училась)

Это Бетти на обложке книги читает.

А про что книга?

Про Бетти.

Вот Бетти про себя и читает.

Люди отправляются на поиски бесценного артефакта – но смогут ли они его найти?

Смогут. Бетти знает – смогут. Просто, потому что… ну, потому что не может быть иначе, ну что это за книга такая, в которой люди ходят-ходят, ищут-ищут, а что искали, так и не нашли.

Так что найдут.

Обязательно.

Вернее, что значит – найдут? Не найдут, а Бетти найдет, зря, что ли, Бетти, Бетти же, то другие какие-то люди, а то – Бетти.

Бетти найдет.

Даром, что автор уже ничегошеньки-ничего не напишет: умер автор, позавчера умер, Бетти даже на похоронах его не была, да как она на похоронах-то будет, Бетти же не существует, автор про Бетти даже написать не успел.

Бетти нет.

А Бетти… есть.

Если Бетти, неживая, ненастоящая, а есть, вот она поправляет волосы цвета… Бетти не знает, какого цвета у неё волосы, автор не придумал, ну ничего, Бетти себе волосы цвета воронова крыла придумала, и нос с горбинкой. И много еще чего.

Одинокий путник бредет по заснеженной пустыне.

Это не здесь, не тут, где Бетти, это за тысячи километров отсюда и вообще незнамо где. Кажется, всего-ничего, рукой подать, соседний абзац – а на самом деле бесконечно далеко, три года скачи, не доскачешь.

Путник идет по далеким заснеженным краям. Силы оставляют его, но он продолжает идти, спотыкаясь о снег. Далеко впереди в метели показывается что-то темное – нет, показалось, нет, померещилось – тут же исчезает. Странник падает на колени в снег, переводит дух, считает до десяти – заставляет себя встать, ловит ногами норовящую убежать опору.